Когда Тереза Мэй объявляла 18 апреля о желании провести досрочные выборы в палату общин, вряд ли она ожидала, что результат будет таким плачевным. В тот момент консерваторы опережали лейбористов в опросах больше, чем на 20%, лидер лейбористов Джереми Корбин являлся политиком с самым большим антирейтингом, а позиции консерваторов казались чрезвычайно стабильными.
Появлялись статьи, в которых писали, что консерваторы разгромят и уничтожат лейбористов, получат больше 450 мест (из 650) и сформируют некое консервативное супербольшинство, во главе которого встанет Тереза Мэй и поведет страну в пост-брекситный мир. На левоцентристском фланге политики тоже началось энергичное шевеление — словно из ниоткуда материализовался Тони Блэр, который стал давать интервью, в которых намекал на то, что после выборов примет участие в создании новой левоцентристской проевропейской партии; похожие проекты появлялись и в стане либерал-демократов.
И когда появились первые экзит-поллы с избирательных участков 8 июня, стало ясно, что все эти планы, скорее всего, сворачиваются. Не будет супербольшинства, не будет новых проектов Блэра, а либерал-демократы зря надеялись на то, что им в ближайшее время что-то светит. 314 мест в парламенте у консерваторов, 266 — у лейбористов (на 24 больше, чем на предыдущих выборах в 2015 году) — и, как следствие, «подвешенный парламент», так как консерваторы хоть и выиграли выборы, но не имели абсолютного большинства (необходимо было 326). После подсчета голосов ситуация улучшилась, но несильно — консерваторы в итоге получили 317 мест, что все равно было недостаточно.
А ведь еще в середине мая эксперты и аналитики говорили о 390–400 местах у консерваторов и о том, что лейбористы обречены, равно как и их лидеры. Ничего этого не произошло, да и вообще выборы стали одним из самых невероятных камбэков в современной политической истории Великобритании.
Что могло послужить причиной такого провала Консервативной партии, которая утратила надежды на стабильное большинство в ближайшие 5 лет? И ведь совсем не факт, что ближайшие выборы не пройдут в этом же году — как было в 1974 году, с подвешенным парламентом. Причин много, но можно охватить основные, которых будет достаточно, чтобы составить полное представление.
Многие выводят на первый план политтехнологические проблемы. Кампанией Консервативной партии руководил Линтон Кросби — опытный австралийский технолог, который вел кампанию консерваторов на прошлых выборах в 2015 году, обе мэрских кампании Бориса Джонсона, а также компанию Консервативной партии в 2005 году (правда, те выборы он проиграл). Кросби известен своим жестким и авторитарным способом руководства кампании. Некоторые ставили ему заслугой несколько неожиданную победу консерваторов во время прошлой кампании — Кросби сконцентрировал власть в своих руках, четко подавал один месседж и даже за год до выборов советовал Кэмерону избавляться от «токсичных» министров.
Но уже на мэрской кампании в Лондоне в прошлом году Кросби выступил не так успешно: продвигаемый им кандидат-консерватор, молодой миллиардер-филантроп Зак Голдсмит, проиграл лейбористскому кандидату Садику Хану.
В этом же году, в рамках ограниченной по времени наступательной избирательной кампании, Линтон Кросби сознательно продвигал кампанию в президентском стиле — концентрируясь не вокруг партии, а вокруг личности премьер-министра Терезы Мэй, причем под лозунгом «Strong and stable leadership». Известно, что Кросби не считает программные манифесты чем-то важным и не придает им большого значения, больше внимания уделяя эффективному и агрессивному продвижению кандидата. Поэтому Тереза Мэй начала понемногу звучать из каждого утюга, сильно привязав свою персону к результатам всей партии в целом.
С одной стороны, это был потенциально успешный ход — Мэй была довольно популярна как премьер-министр, особенно по сравнению с ее визави — лидером Лейбористской партии Джереми Корбином, чей антирейтинг серьезным образом превышал позитивный рейтинг и который долгое время испытывает серьезные проблемы с лидерством в собственной партии.
Но, с другой стороны, такая привязка оказала и негативный эффект — в тот момент, когда Мэй сделала разворот в своих заявлениях, поступившись правоконсервативными ценностями и сделав шаг в сторону политического центра. Вероятнее всего, Мэй делала это в надежде собрать голоса избирателей центристов или левоцентристов, но результат оказался обратным — позиция и ценности были размыты, а вот приобрести новых избирателей не удалось.
Одним из ярких примеров таких заявлений была смена политики при mean test — процедуре, в рамках которой оценивают, действительно ли человек нуждается в социальной помощи от государства или нет. Было объявлено, что при оценке государство также будет включать стоимость приобретенного жилья при тестировании. Если по оценке человек обладает активами на сумму большую, чем 100 тысяч фунтов, то платить за социальную помощь (дома престарелых, сиделки и т. д.) придется с использованием этих активов — до тех пор, пока их не останется ровно 100 тысяч фунтов. Многие пенсионеры, которые чаще всего являются сторонниками консерваторов, владеют старыми домами, которые в последние годы только дорожали — они были раздосадованы таким предложением премьер-министра, и это сильно сказалось на ее личном рейтинге.
Еще одним неожиданным ударом был слитый раньше срока предвыборный манифест Лейбористской партии. Очень левый и довольно радикальный по форме, с большим количеством довольно абсурдных и невыполнимых с экономической точки зрения предложений, этот манифест вызвал шквал критики и насмешек со стороны многих журналистов и изданий. Однако потенциальным избирателям программа приглянулась — и рейтинги лейбористов подросли, что несказанно обрадовало лидера лейбористов Джереми Корбина.
Кстати, преображение Джереми Корбина также сыграло значительную роль в результате выборов. Корбин, яркий и радикальный левак, известный своими свитерами и бородой, начал вести себя и выглядеть более мейнстримно и спокойно — и, как следствие, стал больше похож на политика. Было ли это его собственным решением или ему помогли с этим его советники — это также оказалось довольно значимым изменением и обновлением, которое помогло ему яснее проявить свой образ. Чего нельзя было сказать о Терезе Мэй, которая помимо всего прочего начала предлагать более жесткое регулирование для бизнеса и предлагать субсидии за электроэнергию.
Налицо также была недооценка консерваторами своих позиций в регионах. Несмотря на то, что еще до начала кампании стало понятно, что UKIP фактически поставлена на грань выживания, а большинство ее избирателей перейдет к консерваторам, значение этого процесса было в значительной степени переоценено — многие избиратели UKIP поддержали радикально левый подход Корбина. Вообще же во многом предвыборная стратегия консерваторов строилась на том, чтобы сформировать уверенное большинство, необходимое для сильной позиции в переговорах по Брекситу, которые начнутся уже 21 июня.
Каков же был результат? Консерваторам не удалось набрать много голосов на севере Англии — и это при том, что региону придавалось большое значение как оплоту лейбористов. В целом же консерваторам очень мало где удалось отнять места у конкурентов — пожалуй, кроме Шотландии значительных приобретений практически не было. А вот у лейбористов с Корбином во главе выросла поддержка практически во всех университетских городах, в которых ему удалось отнять места у консерваторов. Ставка же на Брексит себя не оправдала — даже в тех округах, где год назад активно голосовали за выход из ЕС, кандидаты от консерваторов не могли себя чувствовать уверенно и случалось, что и проигрывали места. Лейбористы же в местах поддержки ЕС были гораздо спокойнее и увереннее.
Еще одним важным фактором оказалась явка. Вероятно, Мэй и консерваторы рассчитывали на не очень высокую явку, однако 8 июня 2017 года явка поставила рекорд за последние 20 лет — на избирательные участки пришло почти 70% избирателей. Причем среди проголосовавших оказалось большое количество молодежи. И в большинстве из тех мест, где явка была выше, чем в прошлый раз, и округ был выигран другой партией, а не той, что была до этого — чаще всего, выигравшей оказывалась Лейбористская партия.
Результатом этих просчетов стало правительство, которое совершенно не может быть представлено как «уверенное большинство, необходимое для сильной позиции в переговорах по Брекситу». Сразу же после экзит-поллов в правительстве и руководстве Консервативной партии началась суматоха, которая, по большому счету, не закончилась и до сих пор.
Наутро после выборов в отставку ушли два ключевых советника Терезы Мэй — Ник Тимоти, немало сил вложивший в предвыборный манифест консерваторов и бывший главным идеологом премьер-министра, и Фиона Хилл, работавшая медиа-советником Мэй еще с тех пор, как последняя возглавляла министерство внутренних дел. Говорят, что Фиона вызывала большое недовольство среди шотландских консерваторов, лидер которых, харизматичная Рут Дэвидсон, старалась игнорировать советы и требования Фионы Хилл, что оказалось правильной стратегией и позволило партии выступить в регионе очень успешно — один из самых успешных результатов с 1980-х.
Тем же утром после выборов Тереза Мэй находилась в поиске партнера по коалиции для формирования правительства, а также игнорировала атаки Корбина, призвавшего премьер-министра уйти в отставку. В прессе начали говорить о том, что вероятным партнером станет Демократическая юнионистская партия (ДЮП), показавшая на выборах свой лучший результат за всю историю существования и получившая 10 мест.
ДЮП — это правая (сильно правее консерваторов) и довольно радикальная партия, главной своей целью ставящая сохранение Северной Ирландии в составе Великобритании. Партия появилась в 1971 году на пике конфликта между Британией и Ирландией, и возглавил ее яростный и радикальный протестантский священник Иан Пейсли. Демократические юнионисты — радикальные евроскептики, противники абортов и однополых браков, определяющие себя как британских националистов.
Такие потенциальные партнеры вызвали много споров и критики — и внутри Консервативной партии, и вовне, и, что важнее всего, в самой Северной Ирландии, так как многие увидели в этой коалиции угрозу для длящегося уже 20 лет перемирия. Кроме того, против альянса выступили шотландские консерваторы — у них не только слишком отличные от ДЮП социальные установки (вроде вопросов миграции и социального обеспечения), но и другие программные несогласия: начиная с того, что Рут Дэвидсон, лидер шотландских консерваторов — открытая лесбиянка.
Через день после выборов выяснилось, что сообщения о заключенной коалиции были преждевременными и соглашение еще не было достигнуто — позднее было объявлено, что соглашение достигнуто в принципе, а обсуждаются дополнительные детали. 10 июня пресса писала о том, что пять министров выступают против Терезы Мэй и готовы поддержать Бориса Джонсона в качестве лидера партии и правительства — сам он, впрочем, стал говорить, что полностью поддерживает Терезу — но все прекрасно понимают, чего стоят такие заявления политика, известного своими амбициями.
Наконец, в воскресенье 11 июня правительство было сформировано — ключевые министры остались на своих должностях, а вот некоторым другим пришлось уйти: Мэй вернула в правительство Майкла Гоува и Анджелу Лидсом, которые год назад претендовали на пост лидера Консервативной партии. Несмотря на то, что Мэй заявила о своих планах провести весь срок у руля партии, многие высказывают серьезные сомнения в этом, а бывший канцлер казначейства Осборн открыто назвал премьера «dead woman walking». Очевидно, что пока партия не до конца определилась с тем, что делать — оставлять ли Мэй на посту (и если да, то насколько?), пробовать ли провести новые выборы (так как нет никакой уверенности, что имеющегося большинства будет достаточно при обсуждении и принятии в парламенте ключевых решений, касающихся выхода из Европейского Союза.
Тереза Мэй поздравляет переизбранного спикера Палаты Общин Джона Беркоу: «Ну хоть кто-то победил с разгромным счетом!»
Подытоживая, можно сделать несколько ключевых выводов из результатов досрочных парламентских выборов в Великобритании. Консерваторы сделали ставку на персонализированную кампанию в президентском стиле, критиковали своего оппонента также персонализировано (упирая на то, что Корбин не способен к управлению страной и не может контролировать даже собственную партию), преподносили избирательную кампанию как референдум о доверии Брекситу, а также пытались убедить избирателей, что стабильности они хотят больше, чем перемен.
Реальность показала ошибочность этой стратегии — все это скорее сыграло в минус консерваторам: и перемен людям хочется, и в безусловном лидерстве Мэй они оказались неуверены. Также подтвердились некоторые тренды, замеченные еще во время референдума о выходе из Европейского Союза — оказалось, что избиратели далеко не всегда готовы верить мейнстримным медиа, а также для них не всегда важно, действительно ли разбирается кандидат в экономике, или не очень. Программа Корбина — крайне левая, предлагающая национализацию железных дорог и электростанций, а кроме того, создания инвестиционного фонда в 250 миллиардов фунтов (которые непонятно откуда брать) — оказалась весьма и весьма привлекательна для многих, особенно для молодых людей, которые голосовали гораздо активнее, чем обычно.
И Джереми Корбин является одним из главных триумфаторов этой кампании. Необычный и фриковатый политик, более привычно выглядящий на уличных баррикадах, а не в палате общин, ставший лидером Лейбористской партии во многом случайно и с большим трудом оставшийся во главе партии в прошлом году, смог привести лейбористов к лучшему результату со времен Блэра. Судя по опросам, он смог убедить многих в том, что пригоден для кресла премьер-министра — и в случае повторных выборов может выступить даже успешнее.
Успех левого популизма в Британии примечателен. Если правые популисты (вроде Трампа или Ле Пен) обычно противопоставляют «народ», «правительство» и неких «иных» (на место которых можно подставлять кого угодно — от мусульман и иммигрантов до русских и транснациональных корпораций), то левый популизм всегда проще — есть «народ», и есть «власти», которые являются концентрированным воплощением воровства, коррупции, растрат и бездушности капитализма. Повестка Корбина работает — но непонятно, хватит ли ее для полного успеха.
Еще одним победителем этих выборов стоит посчитать Европейский Союз, которому теперь будет гораздо проще вести переговоры с британским правительством, понимая, что оно находится в шатком и сложном положении, которое может измениться в любой момент.
То, что задумывалось как яростная и быстрая атака на деморализованных оппонентов, превратилось в пробежку по минному полю. Консерваторы победили, но эта победа пиррова — ни устойчивости, ни уверенности эти выборы с собой не принесли, а премьер-министра рисуют в карикатурах в гробу и на виселице. Будут ли эти выборы последними в ближайшее время или нет, мы не знаем, по пока что очевидно, что процесс политической трансформации пост-брекситной Британии еще далек от своего окончания.