Ранее: Россия вторгается в Европу
Пока в дипломатии мы с Англией были врагами, техническое и торговое сотрудничество возрастало. Британцы были заинтересованы как в гигантском российском рынке, так и в наших товарах и ресурсах. Более того, Королевский флот тоже оказался жизненно заинтересован в вывозе из России леса, пеньки, смолы, дегтя, поташа, а позже и железа. И важнейшей проблемой был корабельный и мачтовый лес.
До Северной войны британцы экспортировали дерево из Норвегии, Польши, Прибалтики, Германии и Швеции, при этом сами английские купцы чаще всего лесом не занимались — слишком маленькая прибыль, колебавшаяся от 7 до 10% с судна водоизмещением 350 тонн и выше. То есть в Англию лес привозили как раз норвежские, датские, немецкие и шведские купцы (поляки свой лес чаще всего продавали либо англичанам, либо посредникам, их торговый флот был микроскопическим). Но в 1704 году у побережья Англии и Шотландии вовсю развернулись французские корсары, которым к 1707-му фактически удалось организовать блокаду восточного побережья Острова. Парламент, несмотря на стоны британского Адмиралтейства, выделять силы для восточного побережья не спешил — чисто английская прагматичность — грабят-то не английских купцов, а чужих! Прагматичность привела к тому, что в новом 1708 году у Англии на складах фактически оказалось не более 3320 лоадов леса (вместо требуемых 8000–11000). Попробовали вывозить лес из своих колоний в Северной Америке, но помешали два обстоятельства.
Первое — Адмиралтейство забраковало американский лес, который оказался подвержен «сухой гнили» (dry-rot). Это касалось и американского дуба, и американской сосны, что было видно по желто-красным проплешинам на коре: почти весь лес был заражен грибками, питающимися сочными древесными каналами. В результате при сушке леса количество влаги в дереве уменьшалось, а грибки, чтобы это влагу не упустить, размножались в геометрической прогрессии, выжирая дерево изнутри. Оставалась только красивая внешняя обертка, пни по такому бревну — и оно просто рассыпается в труху.
Второе — вывозу сырья из колоний сильно противились колонисты. Они предложили правительству доверить строительство кораблей им, но строили неумело, по завышенным ценам, из сырого леса и недолговечно.
Поэтому на очередной сессии Парламента в 1711 году Лорды Адмиралтейства взвыли, говоря, что им нужен балтийский лес либо дерево, не уступающее ему по качеству. А тут подоспел отчет посланника в России Чарльза Витворта, который говорил, что Россия готова поставлять в Великобританию лес в любых количествах. При этом голландцы, которым сам черт не брат, уже начали ходить не только в Архангельск, но и в Санкт-Петербург, налаживая тесные торговые связи с русскими. Несмотря на военный и политический союз, английские и голландские купцы были злейшими конкурентами и большими врагами, поэтому в головах у британских коммерсантов играла только одна мысль: «Как бы не опоздать!» Ушлые голландцы вовсю вывозили лес с Балтики, не только удовлетворяя свои потребности в кораблестроении, так еще и перепродавая англичанам этот же лес по завышенным ценам.
То, что с Россией надо не бороться, а сотрудничать, в Англии осознали не сверху, а снизу. Купцы уже оценили то, чего до сих пор не поняли политики: российские ресурсы есть топливо для английского развития. Вопрос был лишь в том, когда правительство Британии перестанет уже носиться со своим пресловутым «балансом сил», а начнет получать выгоду для страны из сложившейся ситуации.
А что же Россия? Могла ли она реально обеспечить всю эту потребность? Причем не с точки зрения обилия ресурсов, а логистически. Ведь одно дело — поставка нетяжелых и малогабаритных грузов вроде ценных мехов, а совсем другое — поставка того же леса.
…Ещё в начале своего правления Петр решил создать систему каналов, чтобы связать основные водные бассейны между собой. В 1703 году начал строиться Вышневолоцкий канал между реками Тверцой (приток Волги) и Цной (далее переходящей в реку Мста и через озеро Ильмень и Волхов соединяющуюся с Ладожским озером и Балтикой). В 1719-м он был перестроен и расширен.
С 1697 года создавался Волго-Донской канал, с 1698-го его строительством руководил английский инженер Перри, нанятый Петром во время пребывания Великого посольства в Лондоне. Ежегодно «к слюзному делу» (в народе говорили «к слёзному») сгонялось 10-15 тыc. человек, что составляло лишь половину требуемого количества работников. Недостаточное финансирование, нехватка материалов и квалифицированной рабочей силы создавали большие проблемы в строительстве канала. В 1702 году работами руководил русский инженер Корчмин. С началом Северной войны финансирование прекратилось, так как все силы страны были брошены на борьбу за балтийское побережье. Но более половины работ было выполнено, и при желании можно было их закончить.
Кроме того, уже зрел проект Ладожского и Тихвинского каналов, упрощавших логистику между Балтикой и Волгой.
К 1711 году речной путь Каспийское море — Волга — Вышневолоцкий канал — Ладога — Нева — Петербург связал Поволжье и Волго-Вятский район с северо-западными землями. Кроме того, нитка Водла — Онежское озеро — Свирь — Ладожское озеро — Нева связывала северо-западный регион с северо-восточным. Оставалось лишь соединить Волгу и Дон, чтобы присовокупить к существующим торговым путям юг России с Азовским и Черным морями.
Логистическая база была почти готова, и при увеличении спроса мы могли нарастить поток товаров. Речь именно о физической возможности, поскольку лошадь, даже самая сильная и выносливая, везет грузов гораздо меньше, чем обычный баркас.
К середине 1710-х Россия, с одной стороны, имела возможность увеличить свои грузопотоки и продавать товары в больших масштабах; Англия, с другой стороны, из-за войны с Францией и Испанией испытывала настоящий ресурсный голод. Сама жизнь подталкивала обе нации друг к другу.
Однако политики на то и политики, чтобы не видеть очевидного, цепляясь за устаревшие догмы и идя на принцип там, где этот принцип уже неважен и не нужен.
Мы остановились на том, что в 1710 году Россия решила проблему Прибалтики, и овладела Эстляндией, Ливонией, Ингрией и Карелией.
И тут в игру вступила Турция. Новый визирь султана Ахмеда III Нуман-паша (по словам Петра, «зело умной муж, однакож не так склонен к нашим интересам, как прежней») потребовал, чтобы Россия вывела свои войска из Польши и позволила Карлу XII беспрепятственно пройти в Померанию в сопровождении 50 тыс. турецких и татарских войск. Естественно, Петр на такие требования не согласился, предложив дать свободный проход шведскому королю, но с охраной — не более трёх тысяч человек. Одновременно он отдал приказ русским войскам в Польше передислоцироваться к турецкой границе и быть им готовыми «против турского нападения». Турки с негодованием отвергли это предложение, поскольку Карл XII вместе с Лещинским пообещали в случае нападения турок на Россию сделать Польшу протекторатом Османской империи, уступить последней Южную Польшу с Каменец-Подольским и платить султану ежегодную дань в 4 млн дукатов. Мимо такого жирного куша османы пройти не могли.
Давайте здесь только для себя отметим сразу — ни на какие русские земли (кроме Азова и Таганрога, но это-то дело чести!) турки не зарились, ибо никто в здравом уме на полунищие земли, населенные разбойниками и казаками, позариться тогда и не мог: прибыли с них никакой, только одна головная боль. А вот довольно густозаселенная Южная Польша, да еще 4 млн дукатов в год сверху — это уже дело!
Надо сказать, что в Петербурге войны с Турцией ждали давно — уже с 1709 года, и когда стало ясно, что войны не миновать — все петровское окружение начало прямо-таки толкать царя на силовое решение вопроса. Кураж после Полтавы был столь высок, что турка за противника уже не считали.
В Англии, где как раз осенью 1710 года менялась правящая верхушка, на турецкую политику откровенно забили, бал там правил посланник Людовика XIV, который проводил в жизнь химеры стареющего «Короля-Солнца» — побыстрее нанести поражение Москве, а потом помирить Россию, Турцию и Швецию и организовать их войну с Австрией, чтобы спасти свой западный фронт от Евгения Савойского и его войск («посол французский при Порте по указу своего короля сильные вспомогательства чинил королю шведскому и Порту побуждал к разрыву с Россией, и немалую сумму денег тот посол французский, будучи у короля шведского в Бендере, оному привез»). Аналогичную мысль высказывал и посол Матвеев в письме к Куракину в начале 1711 года: «Сама причина дел кажет — французскому двору в наших делах никакой важный интерес быть не видится Токмо чтобы, ними начав, по тому примеру с великой способностью потом дойти и мешать себя в дела цесарские и цесарства».
Эти события и стали побудительными причинами Прутского похода Петра; Молдавия и Кантемир там были чем-то вроде дополнительного бонуса.
Русские сильно ошиблись в оценке численности армии султана (это минус), но ко времени завершения переговоров осажденной армии Петра с визирем корпус Рене смог взять Браилов (Брэила), а это было существенным плюсом.
…Давайте все сказки о том, как Екатерина, подарив ночь любви турецкому командующему, выбила у турок право отступить не сдавшись, выкинем прочь. Ибо основной проблемой стало снабжение, и било оно не только по нашим войскам, но и по турецким, причем по ним — гораздо в большей степени.
В день у турок погибало 300-500 человек, люди страдали от жажды, голода. 120-тысячную группировку турок (татар мы даже считать не будем) надо как-то снабжать, ибо огромная орава турецких войск выедала за день всю округу. Только движение для них было жизнью. Но приходилось стоять на месте и блокировать Петра. В этих условиях мирное предложение царя было туркам не менее выгодно, чем русским.
Именно поэтому Петру довольно легко и малыми потерями удалось выпутаться из непростой ситуации, сложившейся на Пруте, и главное — Россия после Прутского похода не перестала быть субъектом европейской политики. Поражение это стало всего лишь эпизодом, хотя могло стать концом всему.
В Европе же в 1712 году английские войска вышли из составов союзных армий, что дало французам возможность вздохнуть свободнее. 29 января 1712-го начались переговоры в Утрехте, а 24 июля французский маршал Виллар разгромил австро-голландские войска при Денене. Стало понятно, что страны-участницы конфликта за Испанское наследство выдохлись, и дело идет к миру.
В свою очередь, для России было бы желательно, чтобы военные действия на западном фронте длились как можно дольше. В августе 1712 года Василь Лукич Долгорукий доносил, что, согласно хорошо информированным источникам, Англия и Франция после заключения мира пошлют на помощь Швеции объединенную эскадру, чтобы принудить Данию к сепаратному миру. Об этом же писал Матвеев из Утрехта и Фандерфлит из Лондона. 1 сентября 1712 года в Бендерах был подписан шведско-французский договор, согласно которому Франция обязалась склонить султана к войне против России и предоставить Карлу XII субсидии в размере 1 миллион ливров. Со своей стороны шведский король гарантировал свое вступление в войну за Испанское наследство на стороне Франции в сентябре будущего года и обязался содействовать передаче Турции Подолии.
…Вся эта ситуация закончилась тем, что 31 октября 1712 года Порта вновь объявила войну России, а султан отдал приказ о мобилизации. Однако Россия не выбросила белый флаг полной капитуляции, как это предсказывали Карл XII и его французские покровители. Более того, 80-тысячная армия Шереметева, располагавшаяся в районе Киева, а также все южные крепости стали приводиться в боевую готовность. Английский и голландский послы, узнавшие, по-видимому, содержание франко-шведского договора, доказывали султану всю ошибочность его шага, предупреждая, что эта война не будет похожа на предыдущую, и что Турцию ждут тяжелые испытания.
Давайте на этом немного остановимся. Из-за противодействия политике Версаля впервые Англия и Голландия предприняли дипломатические усилия и сыграли на нашей стороне. Более того, на нашей стороне — это значит и против Швеции, из-за чего Карл XII, привыкший за 12 лет к безусловной поддержке морских держав, безмерно разозлился. …И стал вынашивать планы мести, которые ускорили смену прошведской позиции Англии на прорусскую.
Более того, отказ от войны под нажимом морских держав рассорил между собой Турцию и Швецию: в начале 1713 года Ахмед III, взбешенный «шведским обманом», предложил Карлу XII немедленно покинуть пределы Турции, но тот категорически отказался. Тогда султан приказал применить силу, что привело к сражению между янычарами и королевской охраной, в ходе которого Карл XII был ранен и пленен. Побоищем при Бендерах, вошедшим в историю под турецким названием «калабалык», шведско-османский союз прекратил свое существование. Сам Карл XII только осенью 1714 года, пробыв в турецком плену полтора года, смог покинуть пределы Турции и направился в Швецию.
Пока дипломатические игрища шли на задворках новой империи, русские прошли с востока на запад всю Финляндию и захватили Або, угрожая десантами Аландским островам и всему шведскому побережью. В начале мая 1713 года армия Стенбока, самого талантливого шведского генерала после Карла, сложила оружие, будучи заблокированной у Тоннингена. Вскоре союзники захватили и Штеттин.
Карл XII, сидевший в турецком плену, прекрасно понимал — что для других просто игра ума и повышение квалификации дипломатов, то для него — потеря территорий, и как следствие — людей и денег. Прибалтика приносила в казну Швеции четверть дохода, теперь ее нет. Шведская Померания — это половина бюджета Швеции, и ее потеря для Швеции будет критична.
Отношения Швеции с морскими державами начинают портиться. Мы уже говорили, что Карл XII решил стукнуть Англию и Голландию по самому больному месту — по карману, задрав до заоблачных цены на пеньку и железо. Напомним, что первая покупка английских купцов железа у Демидова — это 1715 год. Чуть ранее, с 1713-го, уральское железо стали покупать и голландцы. В 1716 году железо стало стандартной статьей русского экспорта, и это у страны, которая раньше железо покупала (пусть и в небольших количествах) в той же Швеции.
Напомним ситуацию перед Петром — на 1680 год в России насчитывалось шесть металлургических заводов — Тульский, Каширский, Алексинский, Звенигородский, Олонецкий, Липецкий. Общими усилиями эти заводы давали в общей сложности 154 тыс. пудов чугуна и 51 тыс. пудов железа в год. К этому добавлялись еще кустарные производители, которые давали примерно 100-150 тыс. пудов чугуна. Всего в России могло производиться максимум до 250 тыс. пудов в год (четыре тысячи тонн). Для сравнения, Англия (экспортировавшая железо) сама производила 12 тыс. тонн железа в год. Швеция — 59 тыс. тонн в год.
Так вот, Петр I уже к 1713 году имеет 11 казенных и шесть частных заводов, которые дают 350 тыс. пудов чугуна и 180 тыс. пудов железа в год. И далее эти показатели только растут. Напомню, что к концу царствования Петра мы производили 13 тыс. тонн чугуна и 6 тыс. тонн железа (в пудах соответственно — 815 и 376 тыс.). К 1725 году мы и Швеция стали основными поставщиками железа в Англию и Голландию, а к 1760-м мы просто выгнали Швецию с рынка чугуна и железа, сократив шведский экспорт в восемь раз (соответственно увеличив свой).
Таким образом, на конец 1713 года были созданы все предпосылки для торгового, военного и дипломатического союза между морскими державами и Россией, не хватало только взрыва со стороны Швеции, каковой и произошел в июле 1715-го, после возвращения Карла XII обратно в шведский Штральзунд.
Забывают часто и еще об одной вещи. Дело в том, что с 1712 года почти все прибалтийские страны начали играть не просто в меркантилизм, а в протекционизм. Так, Дания с 1715 года ввела почти полный запрет на ввоз иностранных шерсти, шелка, сахара и других колониальных продуктов, и эта мера совпала с переходом под королевскую руку Датской Ост-Индской компании (которая дышала на ладан, и датский король надеялся такими мерами вдохнуть в нее новую жизнь и обеспечить нормальный сбыт хотя бы в пределах самой Дании-Норвегии). С 1713 года Пруссия сначала начала назначать квоты на вывоз сырой шерсти, а в 1718-м и вовсе запретила ее вывоз, что кувалдой ударило по голландцам. Ограничив экспорт необработанной шерсти, прусский король одновременно и запретил ввоз изделий из шерсти, что уже долбануло и по Англии.
В 1715 году Швеция начала принимать первые протекционистские законы, запретив или ограничив ввоз табака, чая, кофе, предметов роскоши, и т.д., чтобы переориентировать потребителя на свои собственные товары.
В этом плане Россия и для Голландии, и для Англии виделась ко второй половине 10-х годов XVIII века не просто перспективным рынком, а вообще — средством спасения. Именно поэтому несмотря на все конфликты в политической сфере английские и голландские купцы, открывшие для себя новую — балтийскую — Россию, упорно плыли в Петербург, Ригу, Ревель, Пернов и другие порты, и закупались товаром доверху, при этом сбывая продукты производства своих колоний. При этом все равно торговое сальдо оставалось в пользу России, и росло всё XVIII столетие.
Россия (сама того не осознавая) стала одним из столпов мирового экономического регулирования и торгового передела мира, который в перспективе привел к уходу Голландии с места главного перевозчика и посредника Европы, приведя на ее место Англию. Но это будет позже, в 1760-х, пока что ни мы, ни Англия, ни Голландия не знали, чем все закончится. Положение России как торгового партнера морских держав было еще довольно хрупким, здесь главное было не ошибиться, не оборвать строящиеся отношения.
И Петр решил эту проблему оригинально. В 1714 году он запретил торговлю с иностранцами через Архангельск, сообщив, что все будет отгружаться только в балтийских портах. Посланные англичанами за русскими товарами корабли были перехвачены шведскими каперами (27 судов, за которые английское правительство предъявило Швеции иск на 55 тыс. фунтов), поэтому в 1715-м к Борнхольму и Гогланду были высланы русские и английские эскадры, чтобы защитить коммерсантов. Таким образом военные не только обеспечили беспрепятственный проход в балтийские порты (в Англии среди торговцев моментально пронесся слух, что в Россию появился безопасный и короткий маршрут), но и втянул Англию в прямой конфликт со Швецией.
Если взглянуть на ситуацию 1709–1715 годов глазами Карла XII, Швеция при попустительстве своих союзников (Договор об Альянсе 1700 года никто не отменял!) потеряла Прибалтику, Карелию, Финляндию, часть германских земель, была вытеснена с рынков, унижена и оскорблена. При этом английский и голландский послы говорили, что соблюдают интересы самой Швеции; вот только с реальными делами морских держав это не соотносилось вообще.
Естественно, что Карл очертя голову ринулся в английскую политику. Как мы уже говорили, в 1710 году, незадолго до окончания войны за Испанское наследство, в результате дворцовой интриги в Англии к власти пришли тори во главе с виконтом Болингброком и герцогом Харли. Они были сторонниками Стюартов (Болингброк открыто говорил, что королем должен стать сын Якова II — Яков III), поэтому всех вигов просто вымели из правительства и армии. Из флота был изгнан адмирал Бинг, которого Болингброк опасался, как очень талантливого и популярного среди матросов флотоводца. Из армии попросили герцога Мальборо (которого тут же хватил паралич) и героя штурма Порт-Магона генерала Стэнхоупа. После войны за Испанское наследство ситуация еще больше накалилась — наследница Британского престола София Ганноверская умерла (за месяц до кончины самой королевы Анны), и Великобританию снова стало лихорадить.
Далее: тайны Мадридского двора и смерть Карла XII
