«Winter is coming…»
Анна Стюарт ненавидела Софию Ганноверскую при жизни, а после смерти ганноверской принцессы перенесла свою нелюбовь на ее сына — Георга. Именно поэтому Харли и Болингброк предложили изменить «Акт об Устроении» в пользу Якова III — сына свергнутого Якова II, который должен был перейти в англиканство и подтвердить существующие свободы Англии.
Вообще, так называемая «Лига Харли» (Harley’s League) — формально сообщество людей, помешанных на литературе и поэзии, стала своего рода неформальным политическим кружком, в котором принимались решения, определяющие политику Англии.
Судите сами.
Роберт Харли, граф Оксфорд — пьяница гулливеровского толка, выпивающий в день около двух пинт бренди, в то же время — умный, жесткий человек, склонный к интригам и имеющий великолепные организаторские способности.
В противовес ему — Генри Сент-Джон, виконт Болингброк — пламенный оратор, повеса, бретер, забияка, любитель женщин (в том числе и продажных, все шлюхи Лондона радовались, когда он получил наследство, поскольку понимали, что спустит он эти денежки на них), великолепный комбинатор, мастер момента.
В этот же кружок входили Даниэль Дефо, журналист, литератор, личный шпион Харли, авантюрист, интриган, склонный к теоретизированию и обобщению процессов.
Джонатан Свифт — мрачный, заносчивый ирландец, писатель, журналист, по совместительству — французский шпион и создатель собственной ирландской тайной организации на территории Британии (ибо, как и все ирландцы, ненавидел Англию), но в то же время лично уважающий Харли.
Александр Поуп — один из величайших английских поэтов, отличный оратор, и в то же время — католик (нонсенс в стране, где католиков просто ненавидели).
Деларивер Менли — драматург и публицист, лжесвидетель и знаток английского права (смог в свое время в суде выиграть процесс у всесильной герцогини Черчилль), умеющий находить любые лазейки в законах.
Сюда же можно отнести и английского посла в России Чарльза Витворта, который считался креатурой Харли и был дружен с Дефо.
Кстати, хотелось бы сказать, что все мы — заложники таланта этих великих людей, и мы действительно судим по англичанам, сравнивая их с Робинзоном Крузо, а об Англии — читая про Лиллипутию в «Путешествиях Гулливера». Хотя, держа в руках книги Дефо или Свифта, стоит помнить, что первый был авантюристом и интриганом до мозга костей, не останавливающимся ни перед чем, и именно поэтому его Робинзон Крузо никогда не сдается, а второй — ирландец, который склонен видеть в тогдашней Англии только плохое, ибо мечтал о независимости своей горячо любимой Ирландии.
Ну да ладно, мы отвлеклись.
Собственно, «Лига Харли» была сообществом ярких, самобытных эгоистов, и пока эти люди были объединены общей идеей — они действительно творили чудеса. Но, дорвавшись до власти, естественно, все они просто рассорились между собой. Свифт не скрывал, что ненавидит и презирает Дефо, Болингброк вступил в противоречия с Харли, Менли поддержал Оксфорда, а Поуп — Сент-Джона, который был ближе ему по духу. И, конечно же, партия вигов этим воспользовалась, причем в самый решительный момент.
В общем, Харли, обиженный на возвышение Болингброка, который стал государственным секретарем при королеве Анне, поддержал назначение жены Чарльза Тальбота герцога Шрусбери, Лорда-Лейтенанта Ирландии и ярого вига, на придворную должность «спальной леди королевы» (Lady of the Bedchamber). На тот момент Анна уже была тяжело больна, не понимала, что происходит вокруг, и жила как в полусне. Понятно, что те, кто находился возле королевы, имели возможность подписать у нее практически любой документ. Так, Болингброк 27 июля 1714 года подписал указ о снятии Харли с поста Лорда-Казначея, а леди Шрусбери 30 июля получила подпись на приказе, назначающем ее мужа управляющим королевской казной.
1 августа 1714 года королева Анна Стюарт умерла. Чарльз Шрусбери обратился в Парламент, и, поскольку «Акт об Устроении» никто не отменял (ибо все свободное время Харли и Болингброк враждовали между собой, надеясь заняться делами престолонаследия позже), обе Палаты признали новым королем сына Софии Ганноверской — Георга Ганноверского. В свою очередь все тори — Болингброк, Оксфорд, Ормонд, Страффорд и другие представители проякобитской партии, были обвинены в государственной измене и смещены со своих постов. Болингброк бежал во Францию, Харли попал в Тауэр, где отсидел два года.
Поскольку вся страна понимала, что новый претендент на трон фактически не имеет никаких законных прав на корону — начались большие волнения. Особенно неспокойно было в Шотландии. Ведь со времен Якова I шотландский король был и английским королем (Стюарты — это древний шотландский род), а согласно новому акту английского парламента королем Шотландии становился немец. Многие предводители кланов настаивали тогда на разрыве унии с Англией. В Шотландии вспыхнуло восстание якобитов, около 15 тысяч вооруженных сторонников Якова III Стюарта под предводительством графа Мара 27 августа 1715 года взялись за оружие и подняли мятеж.
6 сентября шотландцы провозгласили Якова III королем Шотландии и пригласили возглавить их. 14 сентября якобиты захватили Перт, 10 октября — Эдинбург, 22-го — подступили к Глазго. Шотландия встречала сторонников Якова на «ура». Если бы Яков и Мар ограничились только Шотландией, вполне возможно, они могли бы попытаться удержать ее за собой. Но Якову III нужна была и Англия. На военном совете решили вторгнуться в пределы северных английских графств. Однако горцы, бывшие локомотивом всей армии в Шотландии, неохотно пошли воевать на территорию Англии. Дезертирство росло час от часа, вскоре армия безо всяких боев сократилась с 10 тысяч человек до четырёх. В данной ситуации англичане превосходящими силами атаковали якобитов у Престона и наголову разбили их. 20-тысячная армия англичан вторглась в нижнюю Шотландию, 13 ноября у Шерифмура сторонники Георга атаковали войска герцога Мара, но не смогли их победить. Установилось хрупкое равновесие. 22 декабря 1715 года в Шотландию прибыл сам претендент — Яков III, он мог повлиять на ситуацию, но болезнь его (высокая температура и лихорадка) не дала повернуть дело вспять. На военном совете больной Яков поддержал предложение об отступлении к побережью (хотя большинство кланов после Шерифмура были готовы на сражение), а сам 4 февраля 1716 года убежал во Францию. Яков написал письмо, где просил предводителей кланов не губить понапрасну людей и признать Георга, чтобы спасти себя. Это в высшей степени странное письмо внесло глубокий раскол в стане повстанцев, и восстание быстро пошло на убыль.
В горную Шотландию ввели войска, рассредоточив их по всей территории. Английский парламент принял Закон о Кланах, где, помимо всего прочего, шотландцам запрещалось носить оружие. Вместе с тем принятый документ позволял мятежникам вернуться в их дома без страха репрессий, причем за возвращение к мирным занятиям платились немалые суммы (некоторым руководителям кланов — до 20 тысяч фунтов стерлингов).
Что касается самого Георга Ганноверского, у англичан он не вызывал никакого уважения — приехавший с двумя матронами бальзаковского возраста и богатырских размеров (одна — тощая, но очень высокая, вторая — низенькая, но безобразно толстая), новый король так и не смог научиться говорить по-английски. Премьер-министр Роберт Уоллпол позже жаловался, что на докладе у Георга он вынужден говорить с ним на латыни, так как сам не знает немецкого, а король совершенно не считает нужным знать английский.
Такая ситуация сделала возможной использование якобитской угрозы другими государствами в своих интересах. И обиженный на морские державы шведский король уже принял у себя нескольких сторонников Якова III и продолжал контакты с якобитами.
Интрига близилась к развязке, ибо англичане, всерьез воспринимая угрозу высадки шведских войск в Шотландии, отправили на Балтику свои и голландские эскадры, объединив их с русскими и датчанами. 1716 год должен был стать годом полного и безоговорочного разгрома Швеции, для этого имелись все возможности и силы.
Таким образом, впервые за не знаю сколько лет Россия начала активно участвовать в европейской политике, причем на главенствующих ролях, причем заставив воевать за свои интересы первые государства своего времени.
Мы помним, что Харли, предлагая Якову III корону, ставил перед ним обязательное условие — надо перейти в англиканство или лютеранство, ибо это склонит колеблющихся на его сторону. Однако сын Якова II не унаследовал ни одного из достоинств своего отца (брат Карла II хотя бы обладал личной храбростью, участвовал во многих морских сражениях, был ранен), и к тому же унаследовал в Англии отношение к нему такое же, как и к его отцу. Давным-давно, 1 мая 1686 года Его Величество Яков II Стюарт, выступая в Парламенте, изволили пошутить: «Я не собираюсь убирать говно за сэром Уильямом Смитом» (I care not a turd for Sir William Smyth), и уже на следующий день у него появилось прозвище «Яков-говнюк» (James da Turd). После высадки Вильгельма Оранского Яков бежал во Францию, а потом с французскими войсками произвел десант в Ирландии, где его действия были довольно успешны до сражения у речки Бойн. Там престарелый маршал Шомберг и Вильгельм Оранский нанесли франко-ирландцам сокрушительное поражение, причем битва была проиграна из-за совершенно непрофессионального командования Якова. Так вот, беглый король мало того что умудрился проиграть, так еще и обвинил в трусости своих ирландских подданных, заявив, что никогда более не будет им доверять. Взбешенная ирландская аристократия подхватила английское прозвище короля, и с этого времени его в Ирландии никак иначе, чем «Яков-говнюк», и не называли.
Так вот, сын его оказался еще хуже. Ему стоило сделать только один шаг — перейти в протестантство, и его бы поддержала не только вся Шотландия, но и большая часть Англии. Однако Яков III сидел в Европе на подачки Римского папы и Испании, и переход в другую религию грозил ему лишения финансирования со стороны этих оплотов католичества. В результате Джеймс Френсис Стюарт так и не решился.
О его высадке в Шотландии и поведении короля во время мятежа мы уже писали.
Нажмите для увеличения
По идее, не будь у Якова сторонников, которое превосходили его и умом, и напором, и силой, и склонностью к интригам, этот никчемный человек, так ищущий покоя, и остался бы в тени мировой истории. Но сторонниками Якова были такие люди, как бывший министр Англии виконт Болингброк, знатнейший шотландский лорд Джон Эрскин, граф Мар, великий маршал Шотландии Джеймс Френсис Эдвард Кейт (этот еще послужит позже и русским царицам Екатерине I и Анне Иоанновне, а также прусскому королю Фридриху II), кэптен Джордж Кэммок.
Вот на последнем мы остановимся особо, ибо именно с Кэммока и завертелась вся чехарда на Балтике. Джордж Кэммок был ветераном войны Аугсбургской лиги и войны за Испанское наследство. Еще в 1692-1693 годах он плавал первым лейтенантом на «Лойал Лондон», которым командовал будущий адмирал Джордж Рук, и сам поддерживал партию тори.
С началом новой войны Кэммок получил под командование 28-пушечный фрегат «Спидвелл», построенный в 1702 году на верфи в Лаймхаусе. 6 июня новый кэптен вступил в должность, а через 5 дней вместе с 32-пушечным фрегатом «Шорхэм» (Shoreham) «Спидвелл» отплыл к Вест-Индии. Недалеко от Фастнета (Ирландия) отряд атаковал французский конвой из 10 торговых судов, следовавших на Мартинику. Пять судов англичане смогли захватить и отправить в Корк.
Около Гваделупы в бухте Бассе-Терре Кэммок смог захватить большой 40-пушечный французский приватир, который встал там на кренгование и очистку днища. Весной 1703 года «Спидвелл» был уже у берегов Африки, где взял под защиту возвращавшееся из Гвинеи в Англию судно «Бругтон Галлей» с грузом золотого песка. По пути отряд пытались атаковать несколько французских каперов, но все атаки были отбиты, а пару корсаров Кэммок смог захватить.
В мае 1709 года «Спидвелл» под его командованием взял на абордаж французский приз «Руф оф Лондон», который сопровождал 40-пушечный «Проте». Француз бежал. В 1712 году Кэммок на 60-пушечном «Монк» захватил большой французский 40-пушечный приватир «Комтэ де Геральден».
Казалось — карьера кэптена была обеспечена, но со смертью королевы Анны всё в одночасье обрушилось. Парламент келейно проголосовал за Георга, в армии и флоте началась чистка, в результате которой многие (в том числе и Кэммок) оказались уволенными со службы за свои проякобитские взгляды.
Поскольку Кэммоку грозила тюрьма (или он думал, что оно так и есть), он решил не сидеть сложа руки, а бежать куда-нибудь, где можно было бы начать борьбу с узурпатором трона Великобритании Георгом Ганноверским. В августе 1714 года Кэммок не дожидаясь ареста уехал в Шотландию, а в начале 1715-го объявился в Испании, где развил бурную деятельность. В письме графа Бервика Георгу I от 29 сентября 1715 года сообщается, что виконт Болингброк, бежавший в прошлом году во Францию, установил связь с Шенноном, Муром и Кэммоком, которые активно содействуют Якову III в формировании армии, а также мутят своими письмами и воззваниями Шотландию.
Ну а далее Кэммок связывается со шведским королем Карлом XII, где предлагает ему — пока в письмах!— ни много ни мало — поучаствовать в государственном перевороте в Англии. Карл к тому времени был убежден — «Англия против нас». Давайте встанем на его место: уже стахановскими темпами теряется экспорт пеньки, британцы начали закупать русский лес, взяли первую партию русского железа. Более того, в войне морские державы не помогают, а токмо вредят, убаюкивая ласковыми речами, да и Георг-то Ганноверский прямой договор с Петром заключил, и зарится на территории Швеции, а этих территорий и так уже понадкусано, что сильно не хватает самой Швеции. И Карл с удовольствием влезает в эту авантюру.
Что касается Петра — 1716 год по его мнению должен был стать последним годом Северной войны. Однако вместо запланированного вторжения в южную Швецию союзники ограничились лишь демонстрацией мощи своих военно-морских сил. Ее бесплодность была настолько очевидна, что даже моральное удовлетворение, полученное Петром от командования объединенной армадой из 84 военных кораблей, не смогло подавить у него чувство раздражения по адресу своих союзников. Материально-техническая подготовка русского десанта в Сконе, возлагаемая на Данию, задерживалась («Бог ведает, что за мучение с ними, самое надобное время упускают и как будто чужое дело делают»).
4 сентября 1716 года прибыли последние русские транспорты, доставившие пехотные полки князя Репнина. 3 драгунских полка датчане так и не перевезли, ссылаясь на недостаток судов. На следующий день Петр собрал консилиум, чтобы выслушать мнение прибывших накануне офицеров, «быть ли десанту или нет, понеже время уже позднее наступает, людей всех не перевезли, диверсия от Аланд не учинена, понеже датчане по концерту, учиненному в Альтеноу, вспомочь оному не хотели… обще все письменный учинили протокол, чтоб отставить до будущего лета». Решили — перенести высадку на следующий год. Когда слухи об отказе России от десанта в 1716 году достигли датской стороны — там испытали настоящий шок.
Сложилась двойственная ситуация. Русские в Дании оставались союзниками. Царь пользовался всяческими знаками уважения. И при всём том в Дании воцарилась легкая паника. Мерещились сговор Петра I и Карла XII, которые на пару захватят Копенгаген. В городе на валах поставили пехоту. Прорезали амбразуры. Жителям тайком советовали готовиться к обороне от вероятного нападения русских. Масло в огонь подливал Бернсторф, ганноверский министр Георга. Бернсторф имел владения в Мекленбурге и крайне враждебно отнёсся к сближению этого герцогства с Россией. Ему приписывали идею захватить русский флот и самого Петра, если тот не выведет свои войска из Германии и Дании. Норрис, которому Бернсторф вроде бы даже послал соответствующий приказ, отказался от такой авантюры, разумно заметив, что подчиняется английскому парламенту, а не ганноверскому министру. Впрочем, официальная позиция Англии была откровенно настороженной по отношению к действиям России. Георг I даже прислал в Копенгаген генерала Ботмера, чтобы тот следил за действиями русских.
Норрис после прихода торговых судов в ноябре 1716 года пошел домой, за ним последовали и голландцы. Для датчан отплытие союзников стало сигналом для разоружения на зимовку своего флота. В море были оставлены две небольшие эскадры: одна на Балтике, другая — в Бельтах.
И дело тут было не в том, что Россия что-то делала неправильно — Петр забыл, что к концу 1715 года его союзники уже получили все, что хотели от этой войны.
К лету 1716 года программа английского короля (по совместительству — ганноверского курфюрста) в Северной войне, отраженная в Грейфсвальдском договоре с Россией, была выполнена. С помощью русской дипломатии он присоединил к своим ганноверским владениям Бремен и Верден, ранее принадлежавшие Швеции. Следовательно, Ганновер получил богатые торговые города, а Англия — устье Везера, Эльбы и Эмса, то есть доступ в континентальную Германию.
Дания, фактически уничтожив морские силы своего соперника, стала единоличным властителем Зундов и главным контролером балтийской торговли. В начале года Карл напугал датчан своим натиском в Норвегии, когда 6 марта 1716 года внезапно атаковал Христианию в районе Басмё, нахрапом взял несколько крепостей, оставляя за собой выжженную землю, однако к июню он был остановлен, а 12 июля спешно покинул Норвегию, поскольку датский флот грозил отрезать его от границы со Швецией.
Пруссия гарантировала себе часть передней Померании, и собиралась спокойно и методично переваривать захваченное.
В этой идиллии Россия была лишней, и все закончилось бы гораздо хуже, если бы в апреле 1717 года в Швецию не прибыл Джордж Кэммок, поступивший на службу к испанцам и получивший звание хефе ди эскуадра (контр-адмирала). Якобитские главари развернули бурную деятельность, надеясь на поддержку шведов. Агенты британской секретной службы, проникшие в резиденцию шведского посла Юлленборга, нашли там целую кипу бумаг, доказывающих подготовку вторжения на Остров шведских войск и якобитов. Кроме того, в Парламенте было зачитано несколько писем от купцов, торгующих с Россией и Польшей, в которых говорилось, что шведы мешают свободной торговле. 9 февраля 1717 года согласно рескрипту Парламента Юлленборг — неслыханная вещь! — был арестован и препровожден в Тауэр, на неприкосновенность дипломатических лиц просто наплевали (после шести месяцев, проведённых в заключении, он был выпущен на свободу и на английском фрегате выслан в августе 1717 года в Швецию). Шведский король Карл XII тотчас же стал мишенью враждебных выпадов со стороны англичан, и Даниэль Дефо составил проект «обуздания всех шведов, не исключая их короля».
И на Балтике череда союзов и антисоюзов закрутилась и завертелась вновь.
«Тайны Мадридского двора»
Правительство Англии было в растерянности — дружить с Россией или дружить против России. С одной стороны, антирусское лобби представлял сам Георг I и его ганноверские советники, с другой — уже сформировалось большое купеческое лобби, ратовавшее за торговлю с русскими, и прежде всего — комиссионеры из Адмиралтейства, которые увидели в России ценного поставщика.
4 января 1717 года морские державы и Франция заключили Тройственный союз, к которому в августе 1718 года присоединилась и Австрия. И Петр сразу оценивает эту угрозу — альянс Англии, Франции и Австрии становится не только антииспанским, но и антирусским. И он решает попытаться разрушить это соглашение — срывается и едет во Францию. Из книги французского историка Эрланже:
«неожиданно приехал русский царь — в странном платье, в смешном парике, с приступами эпилепсии, нервным тиком, с шутами и пьяными лакеями. Регент с удовольствием избежал бы этого визита, который пришелся так некстати, но договоренность о нем была достигнута еще Людовиком XIV. А раз его нельзя было избежать, оставалось любезно разыгрывать роль Короля-Солнце.
Петр Великий суровым взглядом окидывает это очаровательное общество, близящееся разложение которого он угадывает. К великому ужасу Вильруа, он сжимает в объятиях Людовика XV, затем так же крепко обнимает застывшего истуканом Ришелье. Его могучая фигура мелькает то в Ботаническом саду, то в Арсенале, то во Дворце инвалидов, то в Нотр-Дам.
Царь предложил регенту заменить поверженного противника России — Швецию, которая со времен Густава Адольфа выполняла роль защитника интересов Франции на севере Европы. Взамен он хотел получить субсидии, ранее предоставлявшиеся Карлу XII. Помимо Тройственного союза, заключенного в Гааге, принцу предлагался союз четырех стран, включая Австрию, который обезопасил бы его на случай резкого изменения политики Англии».
Согласно аббату Дюбуа Петр прямо в лицо заявил регенту:
«Поставьте меня на место Швеции. Система Европы изменилась, но основой всех ваших договоров остается Вестфальский мир. Почему в свое время Франция объединилась со Швецией? Потому что тогда король Швеции владел землями в Германии, и силами Швеции и ваших союзников в Германии этот союз мог уравновесить могущество австрийской империи. Теперь это положение изменилось: Франция потеряла союзников в Германии; Швеция, почти уничтоженная, не может оказать вам никакой помощи. Сила русской империи бесконечно возросла, и я, царь, предлагаю вам себя на место Швеции. Я вижу, что огромная мощь австрийского дома должна вас тревожить, а я для вас не только займу место Швеции, но и приведу с собой Пруссию».
То есть Петр предлагал Франции, только что потерпевшей поражение в войне за Испанское наследство, вновь вернуться в европейскую политику, занять там если не главенствующую, то очень активную роль, при этом он исходил из главной своей цели — закончить войну со Швецией на приемлемых для России условиях.
Но у власти во Франции в тот момент находились временщики, которые не стоили и десятой доли Людовика XIV или кардинала Ришелье. Герцог Орлеанский, как всегда любезный и обходительный, просто испугался, и несколько недель уходил от четкого ответа. В конце концов была достигнута договоренность о том, что Россия и Пруссия выступают гарантами Утрехтского мира, Франция выступает посредником для разрешения запутанного балтийского вопроса, и только после этого между двумя странами начнутся переговоры по экономическим вопросам. Все это было изложено в договоре, подписанном в Амстердаме Шатенефом, после чего в Россию отправился де Кампредон в качестве полномочного представителя и консул Бильярде. Так начались отношения между Россией и Францией. Единственно, что удалось Петру, — это добиться от регента устного обязательства не предоставлять больше субсидий Швеции.
Противники регента упрекали его, что тот не пошел полностью навстречу предложениям Петра Великого, и тридцать лет спустя Сен-Симон именно в этом увидит исток всех неудач Франции в XVIII веке.
Поскольку эта идея не удалась, Петр решает заключить договор с Испанией. Союз с иберийцами, по мысли царя, не только становился противовесом франко-английскому альянсу, но и открывал новые горизонты в торговле. Ведь именно Испания была основным источником серебра, ввозимого в Европу, и Петру очень хотелось основные закупки страны переключить на Россию, тем более что как раз сейчас кардинал Альберони старался всеми силами вернуть Испанию в «высшую лигу» основных международных игроков.
В июле 1717 года испанские войска, высадившись на Сардинии, начали борьбу с Австрией за Италию, тем самым отвлекая морские державы, а также Австрию и Францию от Балтийского моря. Спустя несколько дней герцог Лейд, осуществлявший связь якобитов с Мадридом, вручил Петру письмо Якова III, в котором тот призывал царя заключить мир с Карлом XII, что, по свидетельству испанского посла во Франции, вызвало у Петра позитивный отклик. 1 июля царь нанес визит вежливости матери претендента, а затем встретился с одним из лидеров якобитского движения — герцогом Ормондом. По этому поводу Челламаре писал Гримальдо, что у «якобитов появилась определенная надежда на русскую помощь при высадке в Шотландию».
Таким образом Альберони хотел помирить Швецию и Россию, чтобы организовать объединенную русско-шведско-испанскую высадку в Англии и поставить своего «ручного» короля. В свою очередь Петр не собирался таскать каштаны из огня ни для Испании, ни для Швеции: он хотел утвердить свои захваты в Прибалтике, а также утвердиться в Германии путем союза (в том числе и династического) с каким-нибудь курфюршеством, чтобы активно влиять на дела в Священной Римской империи. Ведь одно дело, к примеру — курфюрст затхлого Бранденбурга, и другое — он же, но поддержанный 115-тысячной армией своего тестя, русского царя, причем войска эти размещены в Мекленбург-Шверине, на имперских землях. Если же вспомнить, что Австрией недавно была провозглашена Прагматическая санкция, которая сразу же стала оспариваться большим количеством государств начиная от Саксонии и заканчивая Баварией и Испанией — понятно, что Петр готовил плацдарм (не для себя, для наследников!) для расширения дальше — вдоль побережья Балтийского моря. Думается, что Петр хорошо усвоил урок шведов, которые последовательно, в течение XVI–XVII веков, завоевали все побережье Балтики, которое стало «Шведским озером», и заняли исключительное место в европейской торговле. Шведский король Густав-Адольф называл эту политику «речной стратегией», то есть согласно шведским понятиям необходимо было сесть в устьях основных рек (именно поэтому по Столбовскому договору 1617 года настояли даже на не особо нужном устье Невы), и тем самым контролировать размеры и потоки континентальной торговли. И если Швеции тогда сильно помешал русский Архангельск, до которого они так и не смогли дотянуться (хотя планы налета на Архангельск были еще со времен Бориса Годунова), то Петру Архангельск не мешал, наоборот — он был русским городом, и приносил дополнительную прибыль.
Именно в таких условиях в мае 1718 года (как раз когда адмирал Джордж Бинг прибыл в Нор, чтобы пойти с эскадрой в Средиземное море) начался Аландский конгресс. Карл XII к тому времени осознал, что война с Россией стала для Швеции тяжкой ношей, и с Петром легче договориться, нежели воевать. Большой прогресс через 18 лет войны, ведь изначально Карл относился к Петру не иначе как в дикому варвару, которого даже учитывать в своих планах не стоит. Жизнь — отличный советчик, правда, очень дорого берущий за опыт — показала, что недооценка России была фатальной. А раз так — значит, надо любым способом сделать Россию своим союзником и попытаться использовать в своих интересах. Раз потеряна восточная часть Балтики, значит, пусть русские помогут утвердиться в западной, и помогут пробить через Норвегию выход к Северному морю, сразу повысив ценность Швеции как международного торгового партнера.
Первый министр Швеции, величайший пройдоха и просто неглупый человек Георг Генрих фон Герц еще осенью 1717 года объехал Испанию, Рим, Голландию и некоторые германские земли. В Мадриде он имел встречу с кардиналом Альберони, результатом этого свидания стал заговор Селламара (Челламаре, испанский посол в Париже). Предполагалось похищение французского регента герцога Орлеанского и провозглашение Филиппа V новым регентом Франции. В духе авантюрных романов Дюма (кстати, его роман «Шевалье д’Армонталь» как раз об этих событиях) предполагалось похитить Орлеанского с помощью его же мушкетеров (заговор поддержали герцогиня Мэнская, герцог Ришелье и министр иностранных дел Франции аббат Дюбуа), и переправить с помощью контрабандистов в бочке с солью в Испанию. Заговор сорвался в последнюю минуту — Дюбуа испугался и переметнулся на сторону регента, изложив весь план и выдав всех исполнителей (по другим данным, Дюбуа в заговоре не принимал участия, и просто через свою агентуру раскрыл его). Можно представить, какой шок был в Париже, но казнить никого не стали, лишь выслали герцога Мэнского вместе с женой и Ришелье в ссылку. Ну а Герц тем временем поехал в Рим к Старшему Претенденту, где Яков обещал к марту 1718 собрать десятитысячное войско в Шотландии. Король же шведский должен был туда же привести столько же войска и доставить военные припасы. Потом Герц тайно был во Франции, а далее в Голландии, где получил до 80 тыс. фунтов стерлингов, собранных сторонниками Якова. Кроме того, в Голландии Герц имел тайную встречу с Петром I (по другим данным, с одним из представителей Петра), где убеждал его присоединиться к коалиции против Англии. Петр все выслушал, но конкретных ответов не дал, ибо он был реальным политиком. Какую выгоду получала Россия в перспективе от смены Георга на Якова? Да никакой: наоборот, Яков, обязанный своим возведением на престол в том числе и Швеции, вполне мог вмешаться в Северную войну и изменить ход событий. А царь англо-голландские эскадры на Балтике видеть не очень хотел. В феврале 1717 года Герц был опознан в Амстердаме и арестован, чему Петр несказанно порадовался. «Не правда ль моя, — пишет он Апраксину, — что я всегда за здоровье сего начинателя пил? никакою ценою не купишь, что сам сделал…».
Карл же в ответ на арест Герца приказал арестовать английского и голландского посланников, и при посредничестве французов объявил, что его главный министр ни в каких заговорах не замешан. Ну а ежели у голландцев и англичан есть весомые доказательства — так пусть предъявят, тогда Карл сам очень сурово разберется с Герцем.
Скандал постепенно сошел на нет, Герца и арестованного в Лондоне шведского посланника Юлленборга отпустили, и эти события стали фоном начала Аландского конгресса. Швецию на нем представляли как раз Герц и Юлленборг. Со стороны России присутствовали Яков Брюс, Андрей Иваныч Остерман и Павел Ягужинский.
Русские предложения — Ингрия, Лифляндия, Эстляндия и Карелия с Выборгом отходят России, Штеттин — Пруссии, на престоле Польши остается Август Саксонский, Швеция в компенсацию может сколь угодно долго бодаться с Данией, и ежели захватит Норвегию — царь не против. Кроме того, Россия выделяет Швеции в помощь сухопутный корпус в 20 тыс. человек для отбития Бремена и Вердена, захваченных к тому времени Ганновером (эдакая оплеуха Георгу Английскому за его антироссийскую позицию в последние два года).
Карл в свою очередь был согласен на потерю Прибалтики и Штеттина, но настаивал на передаче польского трона своему протеже Станиславу Лещинскому, а также требовал помощи России в завоевании Норвегии, ибо в этом король видел выход для Швеции улучшить свое географическое положение. Получить порты в Северном море в обход Зундов — это значит резко усилить свою позицию относительно западных стран, и кроме этого — тогда можно всерьез угрожать Англии высадкой в Шотландии. Андрей Иванович Остерман писал Петру:
«Король шведский, — человек, по-видимому, в несовершенном разуме; ему — лишь бы с кем-нибудь драться. Швеция вся разорена, и народ хочет мира. Королю придется с войском куда-нибудь выступить, чтоб за чужой счет его кормить; он собирается в Норвегию. Ничто так не принудит Швецию к миру, как разорение, которое причинило бы русское войско около Стокгольма. Король шведский, судя по его отваге, должен быть скоро убит; детей у него нет, престол сделается спорным между партиями двух германских принцев: гессен-кассельского и голштинского; чья бы сторона ни одержала верх, она будет искать мира с вашим величеством, потому что ни та, ни другая не захочет ради Лифляндии или Эстляндии потерять своих немецких владений».
Тем временем Альберони нанес новый удар по Австрии — испанцы, соблюдая полную тайну, вышли 8 июня 1718 года из Барселоны с 12 линкорами, 17 фрегатами, 2 брандерами, 7 галерами, 276 транспортами и 123 тартанами — всего с 438 судами, на которых было взято 36 000 войск и 8000 лошадей, а также все необходимое оснащение и припасы (100 осадных и 25 полевых орудий, 40 мортир, 100 000 ядер, 20 000 квинталов, или 1000 тонн, пороха, и 30 000 бомб.). Новой целью высадки Филипп и Альберони назначили Сицилию. 19 июня огромная армада показалась у Палермо. Войска сицилийского губернатора Маффье эвакуировались из Палермо, оставив цитадели небольшой гарнизон, который почти сразу же сдался испанцам. В гавани идальго захватили новый 64-пушечный корабль. В течение последующих двух недель продолжали прибывать подкрепления и припасы, в Палермо был оставлен сильный гарнизон, армия и флот испанцев перешли в Мессину. Войска тут же вошли в город, корабли встали на якорь на рейде, а отряд из двух линкоров и фрегата были направлены к Мальте, чтобы заблокировать отступившие туда сицилийские галеры.
Сицилия пала практически без боя, и австрияки не могли ничем серьезным ответить — у них вовсю шла война с Турцией.
А 21 июля в Неаполь прибыла английская эскадра Бинга. Полномочия, данные Бингу Георгом I, были поистине диктаторскими — адмирал получил дипломатический статус чрезвычайного и полномочного посла в Италии, инструкции Бинга разрешали предпринять любые меры, которые бы наилучшим образом способствовали устранению противоречий между Испанией и Австрией. Он должен был предотвратить дальнейшие враждебные действия и добиваться заключения мира; но если бы испанцы напали на владения императора в Италии или на Сицилию, он должен был употребить всю свою силу, чтобы препятствовать им в этом и защитить территории, подвергшиеся нападению, используя по необходимости свою эскадру для этой цели.
Вечером 29-го числа англичане подошли к Мессине. Бинг послал своего флаг-капитана Сандерса на берег с письмом к командиру испанцев маркизу де Леде с демонстрацией добрых намерений английского короля, которые он намерен был употребить для устранения разногласий между испанской и имперской коронами. Также письмо содержало предложение о перемирии. Флот англичан встал в 21.00 в линии баталии в миле от берега, между маяком и Мессиной.
Утром вернулся Сандерс с ответом от де Леде, где говорилось, что маркиз не уполномочен вести переговоры, но имеет приказ Его Католического Величества завоевать Сицилию для испанского короля. Узнав об этом, Бинг снялся с якоря: он слыхал, что испанская эскадра накануне прошла Мессинским проливом и ушла на Мальту. Адмирал хотел намеренно встать на якорь перед Мессиной и оставаться там для предотвращения дальнейших действий испанцев.
В свою очередь испанцы, находящиеся на рейде Палермо, 29 июля узнали о прибытии англичан в Мессину. Был собран совет, на котором обсуждались последующие действия. Уже упоминавшийся нами английский ренегат кэптен Кэммок, сообщил, что не испытывает никаких иллюзий по поводу своих соплеменников — они будут атаковать испанцев. Поэтому он предложил встать на якорь на рейде Палермо, где в случае атаки англичан, можно получить помощь от береговых батарей. К тому же сильное течение Мессинского пролива делает любую атаку кроме абордажа очень затруднительной. Предложение Кэммока не было принято, хотя время показало, что это был очень хороший план. Со слабой надеждой, что Бинг прибыл с мирными намерениями, испанцы вышли в море в беспорядке, имея корабли в трех отдельных группах.
30 июля в 7.00 эскадра Бинга прошла через пролив, на борт взошел офицер гарнизона Реджио и сообщил, что испанская эскадра была замечена у мыса Пассаро. Бинг приказал поставить все паруса. Он прошел мимо рейда Палермо, где находилось огромное количество транспортов, которые отсалютовали ему из всех своих орудий, на что Бинг ответил им 21 выстрелом. В 11.00 60-пушечный «Сюперб» просигналил, что видит испанцев, вскоре был обнаружен весь их флот. Для постоянного контакта за испанцами были выделены линкоры «Графтон» (70 орудий) и «Сюперб», которые шли впереди с яркими огнями всю ночь, а в 4 часа утра шесть английских кораблей авангарда атаковали шесть испанских кораблей, окруженных большим числом мелких судов. Постепенно в бой вступили все суда с обеих сторон. В 7.00 англичане сблизились на дальность выстрела и открыли огонь, а уже к 11 часам испанцы обратились в бегство. За отдельным испанским отрядом, пытавшимся укрыться у берега, Бинг послал кэптена Уолтона на «Кентербери», который потом написал адмиралу записку следующего содержания:
«Мы захватили и уничтожили все испанские же корабли и суда, которые были под берегом. Число их дано в сноске; что касается захваченных — мы приведем их в Сиракузы сегодня.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой,
Джордж Уолтон.»
Таким образом Испания осталась без флота, который был разгромлен одним ударом, вероломно, внезапно, без объявления войны между Англией и Испанией, что было большим ударом по Альберони, и следовательно — это было ослабление позиции Петра относительно морских держав. Петр раз за разом пишет Альберони письма и депеши, весь смысл которых кратко сводится к одному слову: «Держаться!». И Альберони держался, ибо здесь выгоды России и Испании совпадали. Кардинал поверил, что Швеция и Россия уже близки к миру, и что, как только они подпишут мирный договор — последует русско-шведско-испанский удар по Ганноверу и Англии.
Самое смешное в том, что Петр, наученный горьким опытом, ни за какую Испанию драться не хотел и не собирался. Ему просто было выгодно, чтобы Альберони воевал с морскими державами и Австрией как можно дольше, отвлекая их от Балтики и Германии, и позволяя русским решить свои дела.
В «карманном» герцогстве России — Мекленбург-Шверине — Петр предлагает прорыть канал между Висмаром и Эльбой, чтобы иметь возможность водить торговые корабли в обход Балтийских проливов и не зависеть от Дании и Швеции. Это автоматом делало эти два герцогства главнейшими перевалочными базами на Балтике, низведя роль ганноверских территорий до обыкновенной региональной торговли. Ведь в этом случае торговый центр смещался на восток, роль Дании и Швеции падала, Ганновер становился зажат между французской, голландской и гамбургской торговлей, а это грозило утратой выгодного торгового положения.
Смерть Карла XII
Ну а Карл осенью 1718 года, воспользовавшись тем, что датский флот отошел от Гетеборга к Бохуслену (датского адмирала Педера Торденшельда, всех утомившего своей активностью, перевели от греха подальше на Балтику, поставив вместо него тугодумного Розенпалма), вторгся в Норвегию двумя корпусами. Основанная армия (39 872 человека) была подчинена непосредственно королю, а отвлекающий удар наносила армия генерала генерал-лейтенанта Карла Густава Армфельта — 7292 человека.
Норвежцы могли противопоставить противнику 29 тыс. человек, сосредоточенных в Южной Норвегии и опиравшихся на укрепления Иддерфьердена, Скриверойя, Фридрикстена.
Вскоре Карл отправил 14 тыс. солдат на осаду и захват Тронхейма, а 11 ноября перешел шведско-норвежскую границу и осадил крепость Фридерикстен (начальник гарнизона подполковник Бартольд Ландсберг, 1800 солдат, в основном милиционные части). Доставленные шведами морем 18 осадных 24-фунтовок должны были быстро решить участь датской крепости, чью осаду Карл собирался поручить генералу Дюкеру, а сам планировал развить успех, и продвинуться на территорию Христиании. Вспомнив славные времена нулевых годов столетия, Карл дал указание:
«Наши отряды должны получать приказы атаковать противника в старой манере со шпагой в руке, не считаясь с тем, слабее он или сильнее нас».
Фридрикстен была вынесенным вперед бастионом крепости Фридриксшельд.
Высота стен 50-100 футов, гарнизон 1400 человек плюс 200 милиционеров при 26 или 29 орудиях, из них одно — 24-фунтовое, одно — 18-фунтовое, остальные скорее всего малых калибров.
Фактически осада началась 8 декабря 1718 года. За два дня шведы продвинулись к стенам примерно на километр, и теперь рыли окопы ближе к крепости. Большая часть работы была выполнена в ночное время, под покровом темноты, но норвежцы выпускали из 8-фунтовых гаубиц осветительные заряды, и вели спорадический ружейный и пушечный огонь, обстреливая осаждающих.
Кликните для увеличения
Этот огонь наносил очень большие потери — например только за 9 декабря было убито и тяжело ранено 55 шведских солдат (с легкораненными их количество достигало сотни). Естественно, эти потери психологически давили на шведов.
Что касается Карла — он был в траншеях день и ночь, для него даже построили небольшой сарай недалеко от траншей, чтобы королю каждую ночь не возвращаться в штаб-квартиру в Тистедаль.
Наконец к утру 10 декабря предварительные работы были закончены, шведы установили на оборудованных позициях несколько 36- и 24-фунтовок для обстрела крепости, плюс пару здоровых 75-фунтовых мортир. Уже первый пробный обстрел начал разрушать стены бастиона, откалывая от них огромные куски.
Тем не менее настроение у каролинеров было плохое. Почти каждый день — дождь, туман, сырость, холод, распутица. Снега до сих пор не было. Спали на гниющей соломе, прикрывая ее сверху еловыми ветками. Часть солдат построило себе несколько хижин из еловых веток, но дерева в округе было мало, поэтому собственные бунгало построили далеко не все.
Для господ офицеров и гвардейцев было вырыто несколько землянок с печками, чтобы была возможность просушить белье и согреться.
В ночь с 10 на 11 ноября наряд траншеекопателей был увеличен аж до 400 человек, и расстояние до гласиса от ближайшего окопа составляло 200 метров. Такое расстояние, конечно же, взяло свою жатву — за утро погибло «только» 30 человек. Король уехал из траншей в два часа ночи, прибыл в Тистедаль в 3.15, пару часов поспал на лавке на левом боку (Карл был глуховат на левое ухо, последствия отита от постоянных ночевок на голой земле), далее позавтракал и сделал несколько письменных распоряжений.
В 10 утра 11 декабря (это было воскресенье) Карл посетил службу в Тистедальской церкви, и к 16.00 прибыл на позиции войск. Именно тогда Мегрэ приветствовал его и сообщил, что Фридрикстен с такими темпами работ падет в течение недели.
Над траншеями стоял очень густой туман, было темно. Земляные работы начали в 18.00, когда окончательно стемнело. 400 землекопов продолжили рыть траншеи и ретраншементы, но дело двигалось очень тяжело, грунт был скалистый, твердый. 18.30 была отслужена вечерня, король немного (15-20 минут) отдохнул в своем сарае, и в 19.00 Карл вернулся на позиции.
К 20.00 туман рассеялся, была ясная звездная ночь; одновременно со стен крепости начали ухать одиночные выстрелы мушкетов и штуцеров, а также редкие пушечные залпы (норвежцы берегли снаряды на случай генерального штурма, в крепость не успели завезти достаточное количество ядер и шрапнели).
При мерцающих огнях осветительных зарядов царь и присутствовавшие с ним господа офицеры сели ужинать. А в 21.30 король совершил роковую ошибку. Траншеи были высокие, глубиной около двух метров, два офицера подсадили его, и король, пристроив ноги на земляной выступ (такие выступы специально делали для дозорных, организуя что-то типа смотровой площадки), оперся локтями на край бруствера и, уткнув ладони в подбородок, начал изучать укрепления ближайшего углового бастиона. Примерно в 21.35 раздался чавкающий звук, как будто камень кинули в трясину, и король свалился с простреленной головой в траншею.
«Господи Иисусе! Король убит!» — раздались крики.
Примерно в 23.00 труп Карла, накрытый его шинелью, с надетым париком и шляпой (чтобы избавить случайных свидетелей от страшного зрелища) на носилках доставили в Тистендаль. Через два дня тело положили в сосновый гроб и доставили в Уддевалла, где труп забальзамировали.
Кликните для увеличения
14 января 1719 года Карл (вернее, его тело) начал свой последний путь в Стокгольм. Сосновый гроб был заменен дубовым, который стоял на катафалке. Процессия состояла примерно из 300 человек, в их числе ветераны польских и русских компаний, и часть генералитета. Примечательно, что армия у Фридрикстена бросила осадные работы и пошла вслед за телом своего вождя, но тут настали сильные морозы, и очень много шведов погибло от переохлаждения и болезней.
Лишь 11 февраля 1719 года процессия с трупом прибыла в столицу королевства. Так король вернулся в город, который покинул 19 лет назад.
