В 1918 году Германия стала копией России. Банды беснующихся морячков, анархия, погромы и грабежи. Спасение пришло справа. Фрайкоры. Как добровольцы спасли Германию — в лонг-риде «Спутника»

этом году мы поминаем столетие Февральского и последовавшего за ним Октябрьского переворотов. Смута привела к власти большевиков — радикалов, воткнувших нож в спину стране. Россия не сдалась без боя: до 1923 года боролась с красной чумой в лице лучших сынов — героев Белого движения.

Красная опухоль появилась не только на месте Российской Империи. В Европе в первые послевоенные годы коммунисты пытались захватить власть в Венгрии, Словакии, Эльзасе, Ирландии и во многих других местах. Но советские республики нигде не удержались: их быстро свергали либо сами граждане, либо войска иностранных интервентов. Но есть страна — центральное государство европейской истории первой половины XX века — где приди красные к реальной власти, не помогли бы ни гражданские восстания, ни интервенция. Это Германия. Призрак коммунизма от нее отогнали фрайкоры. История добровольческих корпусов — в нашем обзоре.

На краю пропасти

Немного об историческом контексте, в котором пришлось действовать фрайкоровцам.

После провала генерального весенне-летнего наступления на Западном фронте и поражения под Амьеном 8 августа 1918 года германское военное руководство поняло, что Рейх проиграет. Немецкие войска откатывались по всему фронту. 29 сентября капитулировала Болгария, открыв Антанте тыл Австро-Венгрии и, соответственно, Германии. Начальник Большого Генерального штаба фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и генерал-квартирмейстер (первый заместитель начальника Генштаба) генерал пехоты Эрих Людендорф потребовали от правительства немедленно искать мира с союзниками, а также 1 октября уведомили лидеров парламентских фракций рейхстага (нижней палаты парламента) об удручающем положении на фронте.

Отметим, что в годы ПМВ Большой Генеральный штаб имперской армии не очень-то заботился о честном информировании общественного мнения и политических партий насчёт военной обстановки: «а то полезут тут всякие гражданские со своими советами к образованным военным мужам, сами разберёмся». Откровение от 1 октября стало для немецких политиков шоком — оказывается, страна на грани военной катастрофы!

Социалистические и либеральные партии к тому времени давно уже находились в состоянии холодной войны с правительством. Крупнейшую партию рейхстага — Социал-демократическую партию Германии (СДПГ) — разрывало от внутренних противоречий. Касаемо поддержки войны — с лета 1915 года, а в марте 1916-го противников гражданского мира (то есть критиков войны) исключили из социал-демократической фракции в рейхстаге. В апреле 1917 года на фоне массовых рабочих забастовок, вызванных голодной «брюквенной зимой», отколовшееся крыло сформировало собственную партию независимых социал-демократов (НСДПГ), выступив против империалистической войны и за установление диктатуры пролетариата мирным путём. В состав НСДПГ, к слову, вошли радикальные леваки из оформившейся ещё в августе 1914-го группы Спартака во главе с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. А пока оба лидера спартакистов сидели в тюрьме, куда попали в середине 1916-го за антивоенные и антиправительственные призывы.

В июле 1917 года социалистические и либеральные партии рейхстага образовали «Межфракционный комитет», требуя ответственного перед рейхстагом правительства и включения оппозиционеров в его состав. Словом, зеркально повторялась ситуация с российским думским «Прогрессивным блоком» августа 1915 года. Правительство на уступки не шло. Оно фактически находилось между молотом бескомпромиссно воинственного Большого Генерального штаба и наковальней фрондирующей парламентской оппозиции. Реальная власть в стране принадлежала генералам, к которым бесполезно было апеллировать, пока они считали возможным продолжение войны.

В январе 1918 года во время очередной голодной зимы после известий о русской революции прекратили работу около 1,5 миллиона человек. Во главе забастовки встала НСДПГ и союзные ей революционные старосты — радикально настроенные левые рабочие активисты, создавшие первые в германской истории рабочие советы. Лидер СДПГ с 1913 года Фридрих Эберт и контролируемые официальными социал-демократами профсоюзы не поддержали забастовку. Эберт понимал, что решительные действия добавляют конкурентам очков в рабочем движении и он сам вошёл в стачечный комитет — поскорее закончить забастовку.

И вот, 1 октября, Эберт, который расколол крупнейшую германскую партию ради поддержки войны и за участие в январской забастовке приобрёл для одних репутацию предателя Отечества, а для других предателя рабочего класса, узнал, что война фактически проиграна. Впрочем, кризис открывал новые возможности.

Понимая, что Антанта не станет вести переговоров с правительством, скомпрометировавшим себя слепым подчинением Генштабу, кайзер 3 октября назначил канцлером наследника Баденского престола Максимилиана Баденского, известного либерализмом и англофилией. В его правительство впервые вошли социал-демократы: Густав Бауэр как министр труда и Филипп Шейдеман как министр без портфеля. На следующий день американскому президенту Вудро Вильсону отправили ноту с просьбой начать мирные переговоры на основании его январской программы, известной как «Четырнадцать пунктов» (Соединенные Штаты казались немцам более договороспособным противником, чем британцы и французы. Те несли тяготы войны с лета 1914 года и, как справедливо полагали немцы, были настроены мстить). А ещё через сутки, 5 октября, информацию о реальном положении дел довели до общества. Немцы испытали шок.

Именно закрытость Большого Генерального штаба породит теорию заговора — «Легенду об ударе ножом в спину» (Dolchstoßlegende), в которую поверят большинство фрайкоровцев. Ещё бы — годами общественное мнение Германии уверяли, что дела на фронте обстоят если не замечательно, то благополучно, а потом оказывается, что ситуация критическая, фронт вот-вот рухнет, а правительство уже запрашивает мира у врага. Немудрено, что многие немцы поверят — во всём виноваты предатели евреи, коммунисты, капиталисты, пацифисты. Кто угодно, только не генералы, фактически руководившие страной в годы Первой мировой.

На руку старой элите сыграет и своевременная передача власти парламентской оппозиции, которая подпишет капитуляцию за проигранную войну. Великий циник Людендорф сказал своим офицерам 1 октября: «Будут расхлёбывать суп, который сами и заварили». Вина парламентариев в глазах генерал-квартирмейстера состояла в сопротивлении политике тотальной войны против Антанты.

Вернёмся к мирной ноте Макса Баденского. Ответ Вильсона: предварительные условия начала переговоров — отречение скомпрометировавшего себя кайзера, передача части вооружений, прекращение подводной войны и интернирование флота в Англию, вывод войск с оккупированных территорий, передача союзникам Эльзас-Лотарингии и левобережья Рейна с плацдармами на правом берегу, аннулирование Брестского мира.

Внутренний фронт внутри Германии рос. Людендорф внезапно изменил первоначальное мнение о безнадёжности обстановки и заявил о неприемлемости союзнических условий. Однако он сам нанёс решающий удар по общественному мнению. Настало время расплаты — 26 октября Людендорфа заменили на посту генерал-квартирмейстера генерал-лейтенантом Вильгельмом Грёнером, который занимался организацией железнодорожных перевозок и созданием вспомогательных тыловых служб. Правительство Макса Баденского одновременно проводило демократизацию. Отныне кабинет министров становился ответственным перед рейхстагом и руководил Верховным командованием вместо кайзера. Из тюрем выпускались политические заключенные, в том числе Либкнехт и Люксембург. Судьба самого кайзера активно обсуждалась в кулуарах. Но внезапно пришло неожиданное известие, изменившее все.

24 октября военно-морское руководство тайным приказом распорядилось вывести германский Флот открытого моря из баз для последнего боя с британским Гранд-Флитом. В условиях превосходства британцев на море речь шла о красивом самоубийстве. Глава военно-морского командования адмирал Рейнхард Шеер и командующий Флотом открытого моря адмирал Франц Хиппер полагали: лучше смерть, чем поражение, и вдобавок ослабление британского флота даст козыри немецкому политическому руководству для переговоров.

Хитрый план командующих не оценили команды кораблей, отправленных на заклание. Германский надводный флот в большинстве своём войну просидел на базах. Нельзя сказать, что бездельничал — вспомним два сражения в Гельгогландской бухте, Доггер-банка и, наконец, Скагеррак, более известный как Ютланд — но относительно сухопутных войск участие надводного флота в войне более чем скромное. И в атмосфере ожидания всеобщего мира никто не хотел становиться последней жертвой.

В ночь с 29 на 30 октября команды нескольких судов отказались идти в море. 47 зачинщиков арестовали. Но Шеер и Хиппер передумали выводить флот в море, не без причины сомневаясь в лояльности остальных экипажей. Корабли, на которых произошли инциденты, отправились назад в Киль, куда уже отправили арестованных зачинщиков.

В Киле моряки получили увольнительные, ставшие роковыми для Гогенцоллернов. Началась подготовка освобождения арестованных товарищей. В рабочем Киле моряки быстро сошлись с профсоюзами и обеими социал-демократическими партиями, организовав 3 ноября массовую демонстрацию под лозунгами освобождения заключенных и «Мира и хлеба!». В наэлектризованной обстановке Германии, демонстрация переросла в беспорядки, военные патрули вступили в перестрелку с толпой, и далее по накатанной.

4 ноября в Киле созданы первые революционные советы рабочих и солдатских депутатов, и весь город переходит под их контроль. Губернатор Киля адмирал Вильгельм Сушон не имел достаточно сил для подавления восстания, а потому вступил в переговоры с советами. Правительственные войска также стали переходить на сторону революционеров.

Искры от кильского пожара зажгли всю империю. Волна советов, создаваемых матросами, тыловыми войсками, профсоюзами, неостановимо неслась со скоростью поездов с севера на юг.

Страшась революции, Эберт потребовал отречения основной раздражающей фигуры — кайзера Вильгельма II. Однако император в Ставке в бельгийском Спа тянул с ответом. 9 ноября НСДПГ устроила всеобщую забастовку в Берлине с прицелом на восстание. Понимая, что тянуть больше нельзя, Макс Баденский самовольно объявил об отречении Вильгельма от германского и прусского престолов, одновременно назначив Эберта рейхсканцлером. Отсутствие компромисса насчёт наследника привело к тому, что в 14 часов того же дня Филипп Шейдеман, к явному неудовольствию Эберта, бывшего сторонником определения формы правления через Учредительное собрание, с балкона Рейхстага провозгласил Германскую республику (Император Вильгельм II удалился в изгнание в Нидерланды, где 28 ноября официально отрекся от прусского и германского престолов, освободил армию и чиновников от присяги, а также призвал поддержать новое правительство в деле поддержания порядка).

Спустя 2 часа на грузовике перед берлинским Городским дворцом — резиденцией прусских королей и германских императоров — Карл Либкнехт от имени «группы Спартака» провозгласил Свободную Социалистическую Республику Германия. Однако за душой у Либкнехта не было почти ничего, кроме немногочисленных сторонников. Страна оказалась в руках тех, у кого за спиной стояли поддержка советов, профсоюзов и некоторое подобие преемственности, а значит и легитимности.

10 ноября на основании компромисса СДПГ и НСДПГ возникло временное революционное правительство — Совет народных уполномоченных (СНУ), куда вошли по трое представителей от каждой партии.

На условиях равноправного представительства двух социал-демократических партий сформировали Исполнительный совет рабочих и солдатских советов Большого Берлина — верховный совет для более чем 10 тысяч советов, выросших по всей Германии как грибы после революционного дождя. Эти советы, однако, не являлись органом исключительно пролетарского управления — там часто состояли офицеры, предприниматели и государственные чиновники. Ясного представления, что такое вообще советы и каковы их функции, не было не то что у рядовых немцев, но и у руководителей НСДПГ — основных защитников советской системы. На практике советы в основном стали ещё одним надзорным органом, что вело к путанице и снижению эффективности управления.

Что же касается СНУ, то неформальное первенство там принадлежало социал-демократам, которые опирались как на право преемственности (Эберт как-никак являлся последним рейхсканцлером кайзеровской Германии), так и на курируемые ими министерства — тот же Эберт, кроме осуществления функций сопредседателя Совета, контролировал ключевые в революционной ситуации военное министерство и министерство внутренних дел.

На какое-то время в Германии воцарилось двоевластие СНУ и Исполнительного совета.

Но 10 ноября произошло судьбоносное событие, которое сдвинуло колею германской революции с русского пути. Эберт заключил тайное соглашение с армией.

Социал-демократическая партия Германии, с 1890 года крупнейшая оппозиционная сила в стране, давно встроилась в систему. Фридрих Эберт со товарищи не нуждался в социальной революции. Повальная советизация представлялась серьёзной угрозой. Бывшие коллеги из НСДПГ, а тем более «группы Спартака», стали опасными баламутами. Перед революционным хаосом единственной силой, способной помочь, становилась армия. Военные также нуждались в правительственном союзнике, способном защитить вооруженные силы от распада и сохранить привилегии офицерства.

Сопредседатель СНУ Эберт и генерал-квартирмейстер Грёнер по телефону договорились, что армия остаётся лояльной правительству, направляет в Берлин 10 надёжных фронтовых дивизий, а СНУ не покушается на власть офицеров и фактически оставляет руководство армией на Большом Генеральном штабе.

Пока в Германии полыхала революция, в Компьенском лесу, в Пикардии, завершалась самая страшная европейская война, подобной которой континент не видел несколько веков. По согласованию с союзниками, 6 ноября из Берлина выехала делегация переговорщиков во главе с министром без портфеля, членом партии Центра Матиасом Эрцбергером. 11 ноября в штабном вагоне главнокомандующего вооружёнными силами союзников французского маршала Фердинанда Фоша немецкая делегация после консультаций с СНУ и Генштабом подписала условия перемирия. Они делали невозможным дальнейшее сопротивление в случае срыва мирных переговоров. Великая война закончилась.

Компьенское перемирие 11 ноября 1918 года

А 15 ноября контролируемые СДПГ профсоюзы подписали экономический аналог пакта Эберта-Грёнера. Правда, не тайный, а открытый — достигли соглашения с капитанами индустрии. Те соглашались на 8-часовой рабочий день и создание совместных групп по решению конфликтных ситуаций, а профсоюзы отказывались от курса на национализацию производств.

Члены СНУ сохранили в неприкосновенности имперский бюрократический аппарат. Фактически те люди, которые непосредственно осуществляли работу государственной машины до революции, продолжили работу и после.

Монархия пала, но имперские общественные институты, прежде всего армия, благодаря позиции социал-демократического руководства, продолжили бесперебойно функционировать. Именно два обстоятельства: сохранение армии и достаточная степень встроенности СДПГ в государственную конструкцию, чего не было ни у одной социалистической партии в Российской Империи, спасли Германию от шабаша красных в ноябре-декабре 1918 года.

Однако угроза сохранялась. «Спартаковцы» во главе с Либкнехтом и Люксембург, курируемые московским эмиссаром Карлом Радеком, продолжали готовить коммунистический переворот. Защитники Германии нашлись.

Боевое крещение

Повальная советизация привела к созданию в некоторых регионах страны, прежде всего в Центральной Германии, индустриальном Руре и портовом севере, отрядов Красной гвардии из распропагандированных солдат, матросов и гражданских. Какое влияние на общественный порядок оказывает толпа вооружённых мужиков, руководствующихся классовым сознанием, объяснять не надо.

«Передо мной шел солдат, без портупеи, с коричневыми гетрами, молодой человек с пенсне и портфелем, и у него еще были погоны на длинной шинели. И они приблизились к нему, и один, артиллерист, широкоплечий и невысокий, в высоких, массивных сапогах и с красной кокардой на пилотке, закричал: — Там еще один! — и ударил кулаком в лицо молодому солдату, и сорвал с него сначала левый, потом правый погон, так что тот зашатался, повернулся, бледный, очень бледный, и, заикаясь, пролепетал: — Но за что, за что же?» — эпизод издевательств революционеров над солдатами, не снявшими старые погоны, в романе «Вне закона» описал немецкий писатель, бывший в 1918 году кадетом, Эрнст фон Заломон.

Но на каждое действие есть противодействие.

Киль стал колыбелью не только германской революции, но и германской контрреволюции. Именно здесь в середине ноября по инициативе социал-демократического бургомистра Густава Носке сформирован первый добровольческий отряд из лояльных республике офицеров и матросов для поддержания порядка. Эту «Железную бригаду» через какое-то время переименовали в 1-ю военно-морскую бригаду, которую возглавил полковник Ганс-Эммо фон Роден.

21 ноября в Берлине по инициативе фельдфебеля Густава Зуппе на базе 2-го батальона гвардейского фузилёрского полка сформировано второе исторически засвидетельствованное добровольческое подразделение — унтер-офицерский батальон, более известный как «Гвардия Зуппе» (иными словами «Суповая гвардия»).

6 декабря в Вестфалии о формировании добровольческого ландъегерского корпуса на базе 214-й пехотной дивизии объявил генерал-майор Георг Людвиг Рудольф Mеркер. Создание подобного соединения армейским генералом привлекло внимание недовольных Красной гвардией. Добровольческие корпуса начали формироваться по всей стране. Их создание юридически легализировано постановлением СНУ от 27 ноября, разрешавшим создавать подразделения из добровольцев.

Традиция «свободных» или «добровольческих» корпусов, или «фрайкоров» (Freikorps) прослеживается в Германии с XVIII века, со времён войн Фридриха Великого. Под таким названием под знамёна прусского короля вставали наёмники, авантюристы, беглые преступники и прочий сброд, которые желали заработать или нюхнуть пороху без прелестей муштры и регулярной военной подготовки. Тактической особенностью подобных подразделений служило то, что в их составе одновременно могли действовать самые разные рода войск: от пехоты до разновидовой кавалерии и даже артиллерии. Естественно, что такие войска ненадёжны, и сам Старый Фриц относился к ним пренебрежительно и отказывался выплачивать пенсии по инвалидности. Поэтому в основном фрайкоры XVIII века несли гарнизонную службу в тылу.

Фрайкоры в современном значении родились в огне Наполеоновских войн. Отныне большинство добровольцев в прусской армии служили не за деньги, а из национальных патриотических побуждений, восстав против поругания Отечества корсиканским чудовищем. В борьбе против французов наиболее прославились «Чёрный легион» князя Фридриха Вильгельма Брауншвейг-Вольфенбюттельского, павшего при Ватерлоо, и добровольческий корпус майора Адольфа фон Лютцова.

Добровольцы 1918 года ассоциировали себя с добровольцами 1813 года. И те и другие в тяжёлый для Отечества час по собственной воле вызвались защитить Германию от иностранной угрозы: в начале XIX века это французы, в начале века XX-го — большевики, а чуть позднее — различные национальные формирования на границах Рейха. В тактическом отношении фрайкоры также сохранили особенность предшественников, заключавшуюся в смешанном составе подразделений. В условиях городских боёв это позволяло не дожидаться подхода специализированных частей: можно, например, разогнать демонстрацию кавалерией, а потом ударить по засевшим большевикам из артиллерии.

В столице страны, однако, Красной гвардии не было. Исполнительный совет хотел создать подобные части, но этому воспротивился Берлинский солдатский совет. Солдаты считали возмутительным, что им не доверяют охрану общественного порядка и хотят заменить не пойми кем. И вновь отличие русского переворота от германского: многие солдаты даже в советах являлись носителями особого прусского духа, который ставил армию на центральное место в жизни общества, а потому мысли о замене вооруженных сил казались кощунством.

Но левым из НСДПГ удалось создать в Берлине если не Красную гвардию, то нечто похожее. Новый полицай-президент столицы независимый социал-демократ Эмиль Эйхгорн разоружил старую полицию, создав «Силы безопасности» (Sicherheitswehr) численностью в 3600 человек. По инициативе министра социальной политики, также «независимца» Эмиля Барта, являвшегося представителем «революционных старост» в правительстве, создаются 10-тысячные добровольческие «Республиканские солдатские войска» (Republikanische Soldatenwehr). Официально они подчинялись коменданту Берлина, члену СДПГ, Отто Вельсу, однако очень скоро тон там начали задавать агитаторы от НДСПГ и «Союза Спартака».

Но главной головной болью для Эберта стала Народная морская дивизия (Volksmarinedivision). Это подразделение создали революционные матросы с севера Германии, которые отправились в столицу «защищать революцию». Изначально дивизия состояла из 600 человек, к концу ноября увеличилась до 3200 за счёт рабочих и безработных, но через месяц её сила сократилась до 1800 винтовок. Моряки отвечали за охрану рейхсканцелярии, рейхсбанка, музеев и вокзалов. Изначально лояльные Эберту, они постепенно радикализировались.

«Они сделали революцию, эти молодые парни с решительными лицами, грубые парни, которые подзацепили там девушек, и пели, и смеялись, и кричали, и двигались, широко и самоуверенно с голыми шеями и порхающими галстуками. Промчалась машина, матросы стояли на подножках, сидели на радиаторе, и красная тряпка развевалась, надувалась как сигнал. И некоторые были в их числе, и они глядели дерзко, они кричали хрипло, у них на лбу были закрученные локоны, и женщины визжали им», — описывал впечатления от встречи с революционными матросами Эрнст фон Заломон.

6 декабря, на четвёртой неделе существования республики, в Берлине произошёл первый путч. Аристократы в министерстве иностранных дел, по согласованию с офицерами Генштаба, профинансировали и подготовили вооружённое выступление около сотни солдат запасного батальона 2-го гвардейского императора Франца гренадерского полка и почти пятисот матросов Народной морской дивизии. Целью путча были арест и упразднение Исполнительного совета с дальнейшим провозглашением Фридриха Эберта диктатором, который подавил бы советское движение. Самого Эберта в планы заговора не посвятили. Вечером 6 декабря путчисты, избравшие символом красное сердце, во главе с фельдфебелем социал-демократом Фишером расстреляли коммунистическую демонстрацию, убив 16 человек, заняли прусскую палату представителей, где заседал Исполнительный совет, и арестовали депутатов. Одновременно заняли редакцию «спартаковской» газеты Die Rote Fahne («Красное знамя»). Однако «18 брюмера» на этот раз не получилось: планировавшийся «Наполеоном» Эберт отказался становиться диктатором, прочие войска в столице, включая большинство сослуживцев путчистов, остались верны действовавшей власти. Путч сдулся, продлившись всего около часа.

Умный сопредседатель СНУ понимал, что его власть тем крепче, чем более легитимной кажется. Поэтому укреплять её следовало не заговорами и путчами, а через правительственные акты и парламентскую трибуну.

В течение десятых чисел декабря в столицу прибывали обещанные Грёнером фронтовые дивизии. Боеспособность частей, правда, вызывала сомнения: большинству солдат не хотелось после Великой войны сражаться ещё и на Гражданской. 12 декабря СНУ распорядился создать «Добровольческие народные войска» (Freiwillige Volkswehr) для замены большей части существовавших в Рейхе на тот момент вооружённых формирований, где к концу ноября числились от 150 до 200 тысяч человек. Не желавших туда вступать обязали разоружиться. Касалось это, прежде всего, вооружённых сторонников НСДПГ и «Союза Спартака», число которых оценивалось в 50 — 60 тысяч человек по всей стране. По указу 14 декабря населению предписывалось сдать всё незарегистрированное оружие под угрозой 5-летнего тюремного заключения для уклонистов (в условиях революционной неопределённости от него, впрочем, было мало толку).

Главным препятствием для всеобщего разоружения стала Народная морская дивизия. До путча 6 декабря большим влиянием там пользовался оберлейтенант граф Герман фон Вольф-Меттерних, который и вывел пять сотен матросов на дело «красносердечников». После провала заговора оберлейтенанта уволили, и в дивизии возвысился Генрих Дорренбах — бывший лейтенант, фронтовик Великой войны, разжалованный в рядовые за дезертирство (примечательно, что сам Дорренбах не имел к флоту никакого отношения). Этот человек имел контакты с Либкнехтом и начал активно толкать дивизию влево. Параллельно ухудшались отношения дивизии с центральным правительством. 12 декабря министр финансов Пруссии, банкир и член НСДПГ (да, банкир — член партии диктатуры пролетариата) Хьюго Симон публично обвинил матросов в расхищении произведений искусства Городского дворца, который морячки охраняли. Скандал! Отто Вельс, социал-демократический комендант Берлина, потребовал от дивизии покинуть дворец, после чего Исполнительный совет принял бы некоторых моряков в Республиканские солдатские войска, а большую часть распустил по домам, выплатив жалование. Матросы отказались эвакуироваться и сдавать оружие, заняв оборону во дворце. Между тем общественное внимание на время переключилось с Городского дворца на здание прусской Палаты представителей, где в те дни решалась судьба Германии и революции.

С 16 по 20 декабря там проходил Имперский съезд рабочих и солдатских советов, где депутаты решали: быть ли Германии советской республикой диктатуры пролетариата или демократической республикой, конституцию которой выработает всенародно избранное Национальное собрание. Социал-демократы, контролировавшие большинство рабочих и солдатских советов, сумели обеспечить себе большинство на съезде — 288 из 489. Более левые оппоненты из НСДПГ получили всего 90 мест, а радикальные леваки из «Союза Спартака» провели лишь 10 делегатов: ни Либкнехта, ни Люксембург среди них не было.

Крупнейшая фракция, СДПГ, высказалась за демократическую парламентскую республику, основы которой заложило бы Национальное собрание народных представителей. Руководство НСДПГ, понимая, за кем сила, вынужденно присоединилось к позиции СДПГ с той лишь разницей, что «независимцы» желали сохранения советов как своеобразных контролёров деятельности законодательной и исполнительной власти. Только «спартаковцы» требовали продолжения революции, перехода к диктатуре пролетариата и передаче всех законодательных и исполнительных функций советам. Роза Люксембург называла Национальное собрание «контрреволюционной крепостью, которую надо взять штурмом и срыть».

Однако голоса радикалов остались неуслышанными. 344 человека проголосовали за созыв Национального собрания, за власть советов — только 98 голосов. Совет народных уполномоченных получил всю полноту исполнительной и законодательной власти до созыва Национального собрания, выборы в которое назначили на 19 января 1919 года. Новообразованный Центральный совет рабочих и солдатских депутатов, который НСДПГ планировала наделить правом отвода любого решения СНУ, стал лишь консультативным органом, подконтрольным Эберту, игравшему главную скрипку в правительстве. «Спартаковцы» заявили о «смертном приговоре революции».

Не стоит думать, что Имперский съезд советов принял исключительно умеренные, реформистские решения. Этот же съезд провозгласил курс на социализацию готовых к этому производств, например, горной промышленности. 17 декабря упоминавшийся выше Дорренбах от имени Народной морской дивизии, а также некоторых солдатских советов, огласил требования демократизации армии. Предполагалось уволить «контрреволюционных» генералов и офицеров, оставшихся разоружить, ввести выборность командиров и отменить знаки различия. К явному неудовольствию верхушки СДПГ демократизацию одобрили большинством голосов, в том числе и многие рядовые социал-демократы. Эберт попросил представителя гамбургского солдатского совета обобщить требования Дорренбаха, намереваясь приписать пункт о том, что указанная программа — лишь ориентир и проводится исключительно СНУ. План провалился, поправку не приняли, а программа демократизации армии из семи пунктов вошла в историю как «гамбургские пункты».

Эберт на посту сопредседателя СНУ фактически их саботировал. Несмотря на поражение по одному из вопросов, он выиграл нечто большее: первый и последний Имперский съезд советов на время наделил Эберта огромными полномочиями как фактического главу исполнительной власти. Лидер СДПГ начал наводить порядок в стране.

Первыми под каток попали попортившие столько крови с «гамбургскими пунктами» матросы Народной морской дивизии. 21 декабря им предложили эвакуироваться из Городского дворца с последующей выплатой задержанного жалования в 80 тысяч марок на дивизию. После Нового года подразделение планировалось сократить до 600 человек.

Матросы просили деньги вперёд и 23 декабря во главе с Дорренбахом явились в рейхсканцелярию с соответствующей коробкой. Когда им отказали, ссылаясь на указание берлинского коменданта Отто Вельса, моряки временно арестовали правительство (но быстро освободили), перерезали телефонный провод, а после явились в городскую комендатуру, захватили Вельса в заложники и переправили того в штаб-квартиру дивизии, находившуюся в королевских конюшнях.

Неясно, просил ли Эберт поддержки у советов. По одним данным, затребовал помощи у революционных отрядов, но те выставили всего 80 человек. По другой версии, сам отказался от советской помощи, предпочтя помощь Верховного командования армии, обратившись к руководителю первого генерал-квартирмейстерского департамента, помощнику Грёнера, майору Курту фон Шлейхеру — тому самому будущему рейхсканцлеру({{1}}). Что не подлежит сомнению — решение о силовой расправе с матросами принято исключительно социал-демократической частью СНУ без согласования с коллегами из НСДПГ. Во главе операции стояли военный комендант Берлина генерал-лейтенант Арнольд Леквиз и его начальник штаба Бодо фон Харбоу. Ударной силой верных правительству войск стала Гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия (Garde-Kavallerie-Schützen-Division)({{2}}), всего в акции участвовало около 1800 солдат.

Оцепив центр Берлина, в 7:41 утра в Сочельник войска начали бомбардировку и обстрел дворца. Спустя примерно полтора часа матросский гарнизон капитулировал, согласившись покинуть дворец и освободить изрядно побитого Вельса({{3}}). Однако празднование правительственной победы оказалось преждевременным. Вскоре в тыл войскам Леквиза ударили мобилизованные «независмцем» Эйгхорном (напомним, полицай-президентом Берлина) Силы безопасности, Республиканские солдатские войска и просто толпа сочувствующих матросам. Некоторая часть правительственных войск перешла на сторону революционеров, другая после боестолкновений согласилась выйти из города. Острая фаза Рождественского кризиса, или, как назвал его Карл Либкнехт, «Кровавого Рождества Эберта», закончилась. Погибло около 70 человек, 56 из них являлись верными правительству военнослужащими. Для многих солдат и офицеров Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии этот бой станет первым, но далеко не последним сражением с красными.

«Напротив Адмиральского дворца упал унтер-офицер Пёссель с выстрелом в голову. И это же был именно унтер-офицер Пёссель, который воевал с первого дня мобилизации, и он прошел ее хорошо, с одним единственным, не тяжелым ранением, и получил Железный крест первой степени. Он лежал там, у коричневого дощатого забора, к которому приклеился выбитый пулей мозг, и над ним висел плакат, широкий, желтый плакат с объявлением о благотворительном бале в пользу солдатских вдов и сирот, и за забором стояли бараки и палатки парка развлечений, каждый вечер там кружились карусели, шипели американские горки, радостно кричали девушки. Там лежал унтер-офицер Пёссель…», — это снова фон Заломон о Рождественских боях 1918 года, в которых участвовал лично.

Участники рождественских боёв со стороны правительства

Формально СДПГ потерпела поражение. Вельса пришлось снять с поста столичного коменданта, Народной морской дивизии выплатить жалование и отказаться от планов по её сокращению, на какое-то время социал-демократическая часть СНУ вообще осталась без военной опоры. Но Эберт не был бы Эбертом, если б его тактическое поражение вновь не обернулось стратегической победой. 29 декабря «независимцы», частью оскорблённые тем, что социал-демократы не уведомили их о рождественской акции, частью став заложниками всё более левеющего электората, вышли из состава СНУ. Теперь вся полнота исполнительной власти до созыва Национального собрания принадлежала социал-демократам.

НСДПГ и Народная морская дивизия — поучительный пример революционеров, которые, к счастью для Германии и в отличие от русских коллег, не особо представляли, что хотят и как этого достичь. Чего стоит наивная позиция «независимых» социал-демократов о желательности диктатуры пролетариата, достигнутой мирным путём усиления влияния советов.

Если говорить о Народной морской дивизии, то это — сброд. 6 декабря часть из них участвовала в путче, чтобы сделать Эберта диктатором, через три недели они же сражались против подконтрольных Эберту войск. 23 декабря морячки контролировали рейхсканцелярию вместе со всем правительством, но просто ушли после разговора с независимыми министрами. На следующий день после победы над правительственными войсками матросы могли без проблем разогнать СНУ, у которого не осталось верных войск, но ограничились 80 тысячами марок отступных. Как верно подметил современник: «На самом деле они были чистыми наёмниками, для которых материальный интерес стоял гораздо выше любой политики».

События декабря 1918 года убедили Розу Люксембург и Карла Либкнехта, что пролетарской революции с НСДПГ не получится. 29 декабря в здании прусской Палаты представителей открылся Учредительный съезд Коммунистической партии Германии (КПГ). Под охраной Народной морской дивизии 83 делегата съезда приняли программу партии, в которой в частности говорилось: «борьба за социализм — это самая острая гражданская война, какую видела мировая история… либо диктатура буржуазии — либо диктатура пролетариата». Партия отвергла идею об участии в выборах в Национальное собрание, которую, к слову, поддерживали Либкнехт с Люксембург, подтвердив антидемократический курс на насильственный захват власти. Гражданская война в Германии началась.

Январь

Уход «независимцев» из правительства вызвал волну отставок их однопартийцев с прочих имперских и земельных должностей, частью добровольных, частью принудительных. 4 января 1919 года с должности полицай-президента отрешён Эмиль Эйгхорн, сыгравший ключевую роль в спасении Народной морской дивизии 24 декабря.

На следующий день НСДПГ в союзе с КПГ собрали от 150 до 200 тысяч демонстрантов. Вечером того же дня создан «Революционный комитет», главной задачей которого стала организация всеобщей забастовки с целью свержения «Иуд в правительстве». Одновременно вооружённые отряды революционеров заняли редакции социал-демократической газеты «Вперёд» (Vorwärts) и либерального «Берлинского ежедневника» (Berliner Tageblatt) вкупе с несколькими издательствами и телеграфом. Число участников демонстраций на их пике оценивается в 500 — 700 тысяч человек.

Подчеркнем — подобные действия происходили скорее стихийно. Лидеры НСДПГ, признавая желательность свержения СНУ, всё никак не решались сделать последний решительный шаг к возвращению во власть. Даже в КПГ существовало крыло во главе с Розой Люксембург, отвергавшее тактику вооружённого восстания, ибо «Мы ненавидим убийство», как утверждала Люксембург. Она же вопрошала в те январские дни у Либкнехта, который быстрее неё решил плыть по течению революционной стихии: «Карл, где наша программа?». Новый социал-демократический военный министр Густав Носке, вдохновитель создания первого фрайкора в Киле, писал, что «если бы массы имели сильных лидеров, которые ясно осознавали их цели, вместо пустомель, к полудню этого дня они бы захватили Берлин».

Однако революционные лидеры потратили несколько дней на компромисс с правительством, которое вроде бы собирались свергать. Получив передышку, Эберт поручил Носке собрать верные войска в Берлине и его окрестностях, чтобы подавить революцию. Наряду со знакомыми нам подразделениями вроде Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии и «Суповой гвардии», Носке мобилизовал новообразованные фрайкоры, активно формировавшиеся в столице после 24 декабря, когда революционеры фактически разгромили или деморализовали оставшиеся верными правительству части({{4}}). Среди привлечённых добровольческих корпусов — фрайкор Потсдам во главе с майором Францем фон Стефани численностью в 500 человек, фрайкор Рейнхардта, насчитывавший 2,5 тыс. солдат во главе с полковником Вильгельмом Рейнхардтом, фрайкор генерал-майора Бернхарда фон Хюльзена, Земский стрелковый корпус генерал-майора Дитриха фон Редера и ещё многие другие. Военное руководство операцией возложили на нового военного коменданта Берлина генерала пехоты Вальтера фон Лютвица. Кроме регулярных войск для подавления восстания создавались «Республиканские охранные войска» (Republikanische Schutztruppe) — иррегулярные отряды вооружённых гражданских лиц, более известных под термином «гражданская самооборона» (Einwohnerwehren).

8 января переговоры между СДПГ и революционерами зашли в тупик. Несмотря на воинственные заявления лидеров НСДПГ и КПГ, достаточного количества войск у них не было — даже Народная морская дивизия, подтверждая наёмническую репутацию, предпочла нейтралитет. Большая часть тех, кто несколькими днями ранее захватывал телеграфы и редакции, за время переговоров успела разойтись по домам. Остались лишь наиболее фанатичные члены Республиканских солдатских войск, Сил безопасности и спартаковской Красной гвардии.

10 января части 2-го гвардейского императора Франца гренадерского полка, гвардейского сапёрного батальона и перебежчики из Республиканских солдатских войск отразили атаку спартаковцев на берлинские скотобойни. В тот же день правительственные войска перешли в наступление. Фрайкор Рейнхарда и 5-й гвардейский полк заняли штаб-квартиру спартаковцев в ратуше Шпандау. На следующий день на штурм редакции газеты «Вперёд» пошли потсдамские фрайкоровцы. Они убили пятерых из шести коммунистических парламентёров, а шестого отправили обратно с ультиматумом немедленно капитулировать. Гарнизон в 400 человек сдаваться отказался. Завязался упорный и жестокий бой с применением артиллерии и даже огнемётов. После захвата крепости пленный гарнизон по неизвестной причине не расстреляли, хотя Носке требовал ставить к стенке всякого революционера.

В других местах приказ военного министра выполнили. Значительную часть красных жертв январских боёв убили не в ходе сражений, а в результате бессудных расправ, зачастую изуверски жестоких. По свидетельству жены пролетарского поэта Вернера Мёллера, её пленного мужа отвели в драгунские казармы в Кройцберге, где искололи штыками. Отношение Густава Носке к подобным инцидентам прекрасно иллюстрирует фраза: «Хорошо! Кто-то же должен быть кровавой собакой. Я не страшусь ответственности». По подсчётам прусского ландтага, число январских жертв составило 156 человек убитыми. Соотношение потерь, в отличие от рождественских боёв, теперь было в сомнительную пользу революционеров: белые потеряли всего 13 убитых.

«Сегодня был кровавый день революции. Первый реальный штурм баррикад. Артиллерийская стрельба и пулеметный огонь по улицам с крыш! Снова существует правительство с сильным кулаком! Теперь скоро наступит мир… Везде видно солдат в их шлемах, причудливо похожих на античные бронзовые шлемы греков. Во всяком случае, они гораздо художественнее, чем старые пикельхаубы со своими немотивированными пиками на голове… Небольшими группами озорная чернь грабит магазины в самых разных районах города и виллы в Грюневальде. Через несколько дней, я надеюсь, все будет кончено. Опять же у нас есть армия, хотя и небольшая, но она образует единое организованное тело в твердой руке лидера. Полиция и службы безопасности реорганизуются и вооружаются. Чернь будет снова учиться уважать термин „государство“», — записал в те дни в дневнике искусствовед и предприниматель Оскар Мюнстерберг.

К 12 января после взятия полицай-президиума и Центрального офиса КПГ с восстанием покончено. С лидерами НСДПГ, которые по сути «слили протест», ничего не сделали. Оба же главы Коммунистической партии скрылись в неизвестном направлении. Карл Либкнехт и Роза Люксембург прятались у своего друга Зигфрида Маркусона в берлинском районе Вильмерсдорф. Они отказались от идеи последовать примеру российских товарищей после провала Июльского путча 1917 года, надеясь продолжать подпольно редактировать партийную газету Die Rote Fahne.

Реализоваться планам не было суждено. Вечером 15 января пятеро членов гражданской самообороны ворвались в дом и арестовали главных коммунистов вместе с 43-летним партийным функционером по имени Вильгельм Пик. Кто донёс, осталось тайной. Есть даже версия о русском следе, мол это сделал сбежавший от правосудия Карл Радек({{5}}), то ли из-за личной неприязни к Люксембург, то ли по прямому приказу Ульянова, у которого тоже хватало политических разногласий с немецким тандемом.

Арестованных доставили в отель «Эдем», где размещался штаб Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии. После допроса задержанных Генерального штаба капитан Вальдемар Пабст вышел в соседнюю комнату, где, как он утверждал в интервью журналу Spiegel спустя 43 года, в 1962 году, созвонился с Густавом Носке. Военный министр с согласия председателя СНУ якобы недвусмысленно дал понять, как следует поступить с арестованными, всего несколько лет назад товарищами по единой социал-демократической партии. В том же интервью Пабст утверждал, что задержанный партийный функционер сдал всё: пароли и явки прочих лидеров партии, планы следующих восстаний, расположение партийных складов и пунктов сбора. За такую откровенность Пабст отпустил Пика. Тот продолжил жить и делать карьеру в Коммунистической партии Германии, став её председателем и, в конце концов, президентом ГДР. На этом посту Вильгельм Пик и умер в возрасте 84 лет в 1960 году.

А вот Карл Либкнехт и Роза Люксембург умерли на 41 год раньше при куда более печальных обстоятельствах. Обоих ещё в здании гостиницы сильно избили. Розу увезли к Ландвер-каналу, где пустили пулю в висок, а после сбросили в Шпрее. Для Карла последней остановкой стал Тиргартен, где его расстреляли в спину несколько офицеров. Официально объявили, что Либкнехт погиб при попытке к бегству (поэтому убийц в дальнейшем оправдают на суде), Люксембург же якобы линчевала толпа. Её тело всплыло только 31 мая. Ликвидаторов попытаются привлечь к суду, но большая их часть скроется за границей, а единственному приговорённому по этому делу дадут только два года заключения.

Похороны Розы Люксембург, 13 июня 1919 года

Почему Спартакистское восстание провалилось? Лучший ответ дал Ульянов-Ленин — у германского пролетариата не оказалось настоящей революционной партии. КПГ, созданная за неделю до выступления, такой партией стать не успела. Да и лидерам не удалось мобилизовать на свою сторону даже наиболее близкую по революционному духу Народную морскую дивизию, что уж говорить о других войсках гарнизона. Внутренние шатания в руководстве партии (восставать — не восставать) никак не могли способствовать успеху предприятия, когда лидеры всё же пошли в ва-банк. Это нисколько не отменяет красной угрозы в январе 1919 года Берлину, в котором, к счастью, оказались такие решительные люди, как Эберт и Носке с достаточным количеством верных им войск({{6}}).

19 января состоялись демократические выборы в Национальное собрание. Те самые выборы, которые КПГ не признавала и желала сорвать. Избирательное право впервые в германской истории получили все мужчины и женщины от 20 лет (в империи возрастной ценз был на 5 лет выше, женщины же вовсе не голосовали), а также солдаты. Победу предсказуемо одержала СДПГ, набравшая 37,9% голосов избирателей. В правящую коалицию с ней вошли леволиберальная Немецкая демократическая партия (НДП), получившая 18,5%, и Партия Центра, у которой было 19,7% голосов.

6 февраля в тюрингском городе Веймар, вдали от бушующего Берлина, под охраной фрайкора Меркера началась работа делегатов собрания, призванных разработать и принять конституцию будущей Германии. 11 февраля подавляющим большинством голосов депутатов Фридрих Эберт стал временным рейхспрезидентом. Спустя два дня его соратник по партии Филипп Шейдеман возглавил созданный вместо СНУ кабинет министров в ранге имперского премьер-министра. Что же касается Центрального совета рабочих и солдатских депутатов, в состав которого входили только социал-демократы, то он самораспустился, передав все свои полномочия Национальному собранию. Советская система оказалась окончательно обезглавлена. Революция завершилась. А Гражданская же война только начиналась.

Далее: часть вторая

[[1]]Данный пример еще раз показывает важность секретной резервной связи, ведь именно ею воспользовался Эберт, когда основной провод оказался перерезан матросами.[[1]]

[[2]]В таких дивизиях за счет уменьшения количества лошадей увеличивалась доля пулеметов и артиллерии. Формировались за счет старых кавалерийских дивизий, меньше прореженных позиционной войной, поэтому в них была высока доля кадровиков, служивших еще до войны.[[2]]

[[3]]Впрочем, это лишь одна из версий. По другой, Вельса освободили еще до штурма, а утренние бои были санкционированы Эбертом из-за угроз Верховного командования разорвать сотрудничество, если тот не приструнит большевиков.[[3]]

[[4]]Примечательно, что адъютантом Носке, ответственным за контакты с Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизией, был никто иной, как капитан-лейтенант Вильгельм Канарис — будущий начальник абвера.[[4]]

[[5]]Радека схватят в феврале 1919 года. Почти весь год с ним, как с эмиссаром Ульянова, в тюрьме будут вести переговоры германские официальные лица, после чего его отпустят. В январе 1920 года Радек вернется в Москву.[[5]]

[[6]]Носке войдет в историю как «кровавая собака Носке». Но Bloodhound — это еще и порода собак, которые издревле использовались как служебные псы, ловившие воров, убийц, поджигателей и прочих преступников. Носке был не против такого сравнения.[[6]]