Продолжение саги о фрайкорах.

Великая война окончилась в 1918 году. Но стихнув на полях Фландрии, выстрелы зазвучали по всей Европе. Мир не мог прийти в себя ещё пять лет — бывшие фронтовики убивали друг друга в межнациональных и гражданских конфликтах. 1923-й стал годом, когда бикфордов шнур войны разгорелся ещё раз, чтобы, наконец, угаснуть (как покажет время, всего на пятнадцать лет).

Весной прогремели последние выстрелы Гражданкой войны в Ирландии. Тогда же звучали последние аккорды Малоазийской катастрофы — грандиозного греческого погрома, устроенного турками, уничтожившими трёхтысячелетнюю эллинистическую традицию Малой Азии. К середине июня выдохся Якутский поход генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева, что поставило точку в действиях Белой армии на территории России. В сентябре в Испании произошёл государственный переворот — власть захватил генерал Мигель Примо де Ривера. В том же месяце коммунисты восстали в Болгарии, но мятеж быстро подавили. Ноябрь отметился социалистическим бунтом в Кракове с десятками погибших.

Дух времени не обошёл и Германию. 1923-й стал последним годом германской гражданской войны. Последним годом, когда фрайкоры сражались против иноземных захватчиков и подпевал. Последним годом, когда у немецких ультралевых был реальный шанс свергнуть ненавистную Веймарскую республику. И первым годом, когда на федеральном уровне бюргеры узнали о существовании партии, которая через десять лет сделает то, чего так желали радикалы всех мастей — похоронит проклятый Веймар.

Оккупация

По условиям Компьенского перемирия, союзнические войска оккупировали левый берег Рейна с плацдармами на правом берегу, чтобы сделать невозможным срыв Германией мирных переговоров. Расчёт оказался верным: когда в мае 1919 года в Берлине узнали об условиях Версальского договора, политическая элита во главе с рейхспрезидентом Эбертом действительно рассматривала вариант продолжения войны. Но Большой Генеральный штаб во главе с Гинденбургом не оставил надежды — без контроля над Рейном ни о каком сопротивлении не может быть и речи.

По условиям мирного договора, союзные войска сохраняли оккупационный режим на левом берегу Рейна и трёх полукруглых правобережных плацдармах радиусом в 30 километров. Предполагалось, что, во-первых, данная мера сдержит германский реваншизм в отношении Франции — не шибко повоюешь, когда в руках потенциального противника находится твоя важнейшая речная артерия, а его армии уже стоят у ворот самой индустриализированной части страны — Рура. Во-вторых, досягаемость Рура, по мысли лидеров Антанты, должна была обеспечить своевременное выполнение Германией обязательств по репарациям.

Центрами бельгийской зоны оккупации были Крефельд и Ахен, британской — Кёльн, американской — Кобленц, французской — Майнц. В случае хорошего поведения и своевременной выплаты репараций немцам обещали вывод большей части бельгийского и британского контингентов в начале 1925 года. К 1930 году планировался вывод американского и части французского контингентов. Полный уход оставшихся французских войск планировался, в случае отсутствия форс-мажорных обстоятельств, в 1935 году — через 15 лет после вступления положений Версальского договора в силу. Что касается Рейнской демилитаризованной зоны — всё левобережье Рейна и 50-километровая зона восточнее правого берега — то статус этой земли как территории, свободной от укреплений и войск, оставался бессрочным.

Кроме указанных выше зон существовала также Саарская область, оккупированная англо-французским контингентом на 15 лет. Управляла регионом Лига Наций (читай французы и англичане). Франция получила право включить Саар в свои таможенную и валютную зоны. Угольные шахты и железные дороги тоже перешли во французскую собственность. Судьбу территории планировалось решить на плебисците в 1935 году.

Особая история приключилась с частью прусской провинции Гессен-Нассау. Французы и американцы ошиблись в проведении границ своих плацдармов на правом берегу Рейна, в результате чего оккупационные зоны не пересекались. Узкая полоска земли между французскими и американскими войсками получила название «Фляшенхальс» (от нем. Flaschenhals — «бутылочное горлышко»). Все дороги, соединявшие территорию, где проживали более 17 тысяч человек, с «большой землёй», оказались перерезаны союзниками. Более того, в некоторых случаях не существовало неоккупированных дорог, которые связывали бы городки Фляшенхальса. Транспортная система «бутылочного горлышка» вернулась в XIX век: использовались повозки на конной тяге — только так можно было перевозить грузы на пересечённой местности. От голодной смерти жителей Фляшенхальса спасала контрабанда. Невозможность завозить валюту привела к появлению местных суррогатных денежных средств — нотгельдов (Notgeld — чрезвычайные деньги). В столь тяжёлых условиях бюргеры «бутылочного горлышка» прожили ровно 4 года.

Оккупационные зоны союзников на Рейне

Численность американского контингента не превышала 8,5 тысяч человек. Британская Рейнская армия изначально представляла внушительную силу в 11 дивизий, однако в ходе демобилизации, которой руководил военный министр Уинстон Черчилль, численность сократилась до 13,5 тысяч человек, сведённых в 7–8 батальонов. Наиболее мощной союзнической группировкой на Рейне оставалась французская Рейнская армия (от 100 тысяч человек в спокойные периоды до 200 тысяч в моменты дипломатических обострений).

От 20 до 40 тысяч бойцов во французском контингенте набрали из военнослужащих колониальных войск — преимущественно сенегальцев или выходцев из Северной Африки. Немцы, включая самого рейхспрезидента Эберта, считали факт участия колониальных частей в оккупации знаком особого пренебрежения союзников — Германия как бы становилась колонией колоний, не говоря уже о том, что были задеты расовые чувства.

Кроме того, именно с этими войсками связаны многочисленные скандалы, касающиеся сексуального насилия цветных над немецкими женщинами. Точное количество таких случаев неизвестно. Можно сказать, что лишь за первые полтора года оккупации зафиксировано 66 официальных обвинений в насилии со стороны солдат колониальных войск. Вполне вероятно, что масштаб преступлений был действительно несколько завышен германской прессой, введшей в употребление даже специальный термин — «Чёрный позор» (Schwarze Schmach). Наглядное последствие «чёрной оккупации» — дети-мулаты, известные как «Рейнландские бастарды». Всего зарегистрировано от 500 до 800 таких детей. Большую часть таких мулатов стерилизуют при Третьем рейхе.

Немецкие женщины протестуют против цветной оккупации Рейна! (очень актуально)

Франция, потерявшая в Великой войне в общей сложности 1,7 миллиона человек (включая погибших от испанки), пылала жаждой мести Германии и крайне нервно реагировала на каждый «залёт» немцев. Апрель 1920 года: фрайкоры и рейхсвер вошли в Рейнскую демилитаризованную зону, чтобы покончить с Рурской Красной армией — французы оккупируют Франкфурт-на-Майне, Ханау и Дармштадт. Март 1921 года: Германия позволяет себе спорить о сумме репараций — каски Адриана появляются в Дуйсбурге и Дюссельдорфе.

Летящая в пропасть германская экономика не поспевала за графиком репарационных выплат. 10 декабря 1922 года правительство канцлера Вильгельма Куно предложило союзникам согласиться на двухлетний мораторий по выплате репараций. Предложение отвергли. 26 декабря Межсоюзническая комиссия по репарациям признала отставание Германии по срокам поставок стратегического сырья. В первых числах нового, 1923 года, французские, бельгийские и итальянские представители обвинили Германию в сознательном срыве поставок. Французский премьер-министр Раймон Пуанкарэ объявил о намерении Франции оккупировать Рурскую область, дабы выбить из Германии причитающиеся репарации. Протесты Великобритании проигнорированы — Антанта, союз, прошедший горнило Великой войны, фактически распался.

11 января 60-тысячный франко-бельгийский контингент форсировал Рейн и приступил к оккупации Рурской области. Одновременно синие шинели французов заняли всё правобережье Рейна на участке от Бонна до Дармштадта. Тогда же германскую землю покидал американский контингент — США, отказавшись от ратификации Версальского договора, уходили в изоляционизм — и плацдармы в Кобленце и Эмсе также переходили под контроль французов. В последующие месяцы численность франко-бельгийского контингента в одном только Руре увеличится до 100 тысяч человек. В общей сложности Германия потеряла 85% производства угля и 80% — чугуна и стали.

Скованное по рукам и ногам условиями Версаля, правительство Веймарской республики могло объявить лишь о начале пассивного сопротивления. Выплата репараций была прекращена, все предприятия и государственные службы на оккупированных территориях объявили о бессрочной забастовке. Имперские чиновники покидали службу, прихватив большую часть официальных документов. Инженеры прятали или уничтожали техническую документацию на заводах и железных дорогах. Рабочие выводили из строя оборудование. Множество локомотивов и автомобилей отправлялось на восток, на земли, свободные от оккупации. Захватчики получали лишь обглоданный скелет некогда самой индустриализированной германской области.

Взбешённые французы и бельгийцы ответили массовыми депортациями непокорного населения. Всего с занятых областей принудительно выселили от 120 до 150 тысяч человек, среди которых было много бывших железнодорожников. Поэтому союзники направили в оккупированные области собственных рабочих. В условиях тотального отсутствия технической документации, скрытой немцами, регион день ото дня начали сотрясать железнодорожные катастрофы.

Не все немцы были готовы довольствоваться тактикой пассивного сопротивления. В Германии хватало мужчин, привыкших действовать, а не ограничиваться полумерами. В Рур, как до этого в Прибалтику и в Верхнюю Силезию, отправились сотни добровольцев. Начались диверсии, саботаж, убийства коллаборационистов, сотрудничавших с оккупационными властями.

«Они были как бодрствующая совесть провинции. Девушки, которые ходили с французами, боялись за свои косы. Граждане, которые общались с офицерами оккупационных войск, заботились, чтобы это происходило тайно. Французская жандармерия, уголовная полиция — и не только французская! — гонялась за ними. Немецкие административные власти избегали их как чумы. Они, без надежды, без средств, без благодарности, стояли во всех лагерях, говорили на всех наречиях, были единственной близкой опасностью для французов. Ни в одном городе их не было больше двадцати», — вспоминал о действиях своих товарищей Эрнст фон Заломон.

Оккупационные зоны союзников на Рейне в конце 1923 года. Штриховкой отмечена Рурская область.

Среди тех, кто отправился на «битву за Рур» (Ruhrkampf), был и лейтенант Альберт Лео Шлагетер — участник кампаний в Прибалтике и Верхней Силезии. С февраля по апрель группа Шлагетера численностью в 7–10 человек организовала несколько диверсий, в частности, подрыв железнодорожного моста у Калькума в окрестностях Дюссельдорфа и взрыв путей на эссенском вокзале. От шлагетеровских атак никто не пострадал, а что касается ущерба для железнодорожной сети, то это спорно: кто-то утверждает, что взрывы вывели железнодорожную сеть из строя на несколько дней, кто-то — что лишь погнулись рельсы. Как бы то ни было, 7 апреля Альберт Шлагетер арестован в Эссене в компании проститутки.

Альберт Лео Шлагетер

Кто выдал Шлагетера и выдавал ли вообще, останется, судя по всему, навсегда неизвестным. Товарищи Шлагетера подозревали в предательстве некоего школьного учителя Вальтера Кадова. В мае того же года предатель будет убит двумя боевиками — Рудольфом Хёссом (будущий комендант Освенцима) и Мартином Борманом (будущий начальник канцелярии НСДАП и личной канцелярии фюрера). В выдаче Шлагетера французам подозревались и другие подпольщики, а также министр внутренних дел Пруссии Карл Зеверинг. Впрочем, есть версия, что Шлагетер просто халатно относился к собственной безопасности: не скрывал своего настоящего имени при наличии фальшивых документов, открыто появлялся в общественных местах — за что в итоге и поплатился.

9 мая французский военный суд в Дюссельдорфе приговорил Альберта Лео Шлагетера к смертной казни через расстрел за «шпионаж и саботаж». Просить о помиловании Шлагетер отказался, просьбы адвокатов и общественности отклонили. Утром 26 мая на Гольцхаймерской пустоши близ Дюссельдорфа жизнь 28-летнего ветерана-фрайкоровца оборвалась.

Шлагетер стал единственным человеком, расстрелянным оккупантами по приговору суда. К смерти приговаривали и других, но неизменно смягчали наказание, осуждая либо на тюремное заключение, либо на ссылку. В принципе, Альберт мог так и остался малозаметной жертвой того лихого времени, если бы не одно обстоятельство. За несколько месяцев до смерти Шлагетер стал одним из организаторов берлинской ячейки одной баварской правой националистической партии. Сразу после смерти имя Шлагетера подхвачено одним из мелких партийных функционеров этой партии. Партия называлась национал-социалистической. Функционера звали Йозеф Геббельс.

Геббельс сделает Шлагетера первым мучеником за дело нацизма. Когда через 10 лет нацисты придут к власти, то сформируют культ Шлагетера, чье имя будут носить эскадрильи Люфтваффе, пароходы, школы, улицы и литературные пьесы. И совсем неважно, что, вероятнее всего, к моменту поездки в Рур Шлагетер уже разочаровался в НСДАП. Неважно, что результат диверсий оказался более чем скромным. Неважно, что, скорее всего, боевик попался из-за собственной беспечности. Неважно, что на допросах Шлагетер, вероятно, сдал всех товарищей. Альберт Лео Шлагетер войдёт в историю как «первый солдат Третьего рейха», а потомкам останутся придуманные за него нацистами фразы: «Когда я слышу слово „культура“, я снимаю с предохранителя свой револьвер» и «Будь кем хочешь, но имей мужество быть тем, кто ты есть, целиком».

В Руре действовала, конечно, не только группа Шлагетера. Многие бывшие фрайкоровцы создавали ячейки сопротивления. Отряды, каждый из которых обычно не превышал десятка человек, совершали теракты на железнодорожных путях либо расправлялись с предателями. Только с марта по август в Руре совершено около 180 диверсий на железных дорогах. Разгневанные французы в ответ не церемонились с попавшимися диверсантами и гражданским населением. Да, Шлагетер стал единственным расстрелянным по приговору суда, однако имели место ещё 136 смертей — убитые безо всякого подобия правосудия. Так, 31 марта в Эссене галлы расстреляли демонстрацию бастующих рабочих — погибли 13 человек. Спустя некоторое время в Дортмунде убили семерых за нарушение комендантского часа.

Поразительно, но в битву за Рур включились не только правые ветераны фрайкоров, но и коммунисты, для которых оккупация региона была ещё одним свидетельством агрессивных намерений империалистического капитала. У многих фрайкоровцев, прежде всего у прусских социалистов или национал-большевиков, уже имелись связи с красными.

Здесь стоит сделать пояснение, что идеологический водораздел в Веймарской республике проходил не только по линии «левые — правые», но и «революционеры — охранители». «Революционеры», как справа, так и слева, своим главным врагом считали западный капитал и капитализм в целом. С левыми всё понятно — ненависть к буржуям заложена ещё в «Манифесте коммунистической партии». Что касается правых, то не нужно забывать, что начало XX века для философской жизни Германии — это расцвет идеологии «Особого пути» (Sonderweg), которая отрицала принадлежность Германии к западному миру и постулировала духовную инаковость немцев. Не зря для многих прусских социалистов война 1914 года стала той самой мировой революцией, которую предсказывал автор «Капитала». Только противостояние проходило не между классами, а между материалистической цивилизацией, возглавляемой Британией, и культурой духа во главе с кайзеровской Германией. Поражение в Великой войне означало лишь, что борьба с идолом материализма и индивидуализма велась отныне на немецкой земле.

Так что грань между ультраправыми и ультралевыми в Веймарской республике стала очень размытой, и многие не гнушались пересекать её. Тот же национал-большевик Эрнст фон Заломон не без удовольствия вспоминал, как ультраправые и красные совместно срывали митинги демократических партий. Единственным различием между многими почитателями чёрно-бело-красного знамени и коммунистами являлось отношение к национальному вопросу. Если для красных наций в принципе не существовало, то ультраправые рассматривали освобождение Германии от капитала исключительно через призму немецкого национализма.

Однако в первой половине 1923 года идеологические споры ушли на задний план перед лицом общего врага. В июне на 3-м пленуме Исполкома Коминтерна выступил Карл Радек — главный большевистский специалист по Германии. В своей речи Карл назвал Альберта Шлагетера мучеником и призвал к сотрудничеству между коммунистами и национал-социалистами. Красные публицисты стали публиковаться в нацистской прессе, коричневые — в красной. Следующие несколько месяцев немецкие националисты плечом к плечу с коммунистами противостояли франко-бельгийской оккупации.

Немецкая мишень с французом-варваром

Французам требовалось как-то ответить. В конце концов, галлы нашли решение. Немецкий дом требовалось разделить в себе.

Незалежный Рейн

Германофобская политическая элита Франции, чьим глашатаем был премьер-министр Раймон Пуанкаре, мечтала расширить «Саарский вариант» на всю долину Рейна. В этом случае регион принадлежал бы Германии исключительно на географических картах, в то время как административные функции осуществлялись исключительно французами или ставленниками Парижа. Под полным контролем Франции находилась бы и вся рейнская экономика. Наиболее смелые проекты предполагали полное отделение долины от Германии и провозглашение там независимых государств, союзных Парижу. Подобные прецеденты уже случались — в эпоху революционных и наполеоновских войн Франция сумела наплодить целый ряд дочерних государств в регионе: Майнцскую республику, Цизрейнскую республику, Великое герцогство Берг.

Почва для сепаратизма рейнских берегов, по правде сказать, имелась. Эти земли стали прусскими только в 1815 году по результатам Венского конгресса, то есть на момент описываемых событий Рейн принадлежал Пруссии только 100 лет. Ситуация осложнялась тем, что традиционно рейнские немцы исповедовали католицизм, и власть Берлина воспринималась многими как «протестантское засилье». После окончания Великой войны некоторые местные политики увидели шанс покончить с центральной властью при помощи французских единоверцев.

Уже с ноября — декабря 1918 года во французской зоне оккупации начали формироваться сепаратистские кружки и союзы, ратующие за отделение Рейна и Пфальца от Германии. Британские союзники относились к идее расчленения Рейха куда более прохладно, поэтому под эгидой англичан начали собираться оппоненты французской политики, старавшиеся сменить сепаратистскую повестку на автономистскую. Лидером стал 43-летний обер-бургомистр Кёльна Конрад Аденауэр.

В своих речах Аденауэр называл Пруссию «злым духом Европы», находящимся во власти «милитаристской и безжалостной касты военных и юнкеров». Поэтому прусское государство следовало расчленить на федеральные земли, что освободило бы Германию от реакционного духа с Восточной Эльбы. Одним из столпов нового государственного устройства должна была стать «Западногерманская республика». При этом Аденауэр особо подчёркивал, что речь идёт именно об автономии, а не о сецессии западных областей.

Как видим, единства среди сторонников самостоятельного Рейна не было. Противоречия разрывали даже лагерь автономистов. Пока будущий канцлер ФРГ только рассуждал о необходимости федерализации, бывший прокурор капитан-фронтовик Ханс Адам Дортен 1 июля 1919 года провозгласил в Висбадене «Рейнскую республику», а себя — президентом. Республика отделялась от Пруссии, но оставалась в составе Германии. Впрочем, тогда затея с треском провалилась: немецкие бюргеры вышли на улицы с акциями протеста, местные администрации отказались повиноваться самозваному «президенту». Французы пока ещё боялись ссориться с англичанами и не оказали сепаратистам действенной поддержки. План Дортена провалился, впрочем, самозванец так и не был предан немецкому правосудию благодаря заступничеству Антанты.

Новое окно возможностей открылось спустя четыре года, в 1923 году. Галлы окончательно рассорились с британцами и теперь могли не оглядываться на мнение Лондона. Аховое состояние германской экономики порождало надежды, что теперь-то отчаявшиеся жители рейнских земель станут более сговорчивыми в вопросе сецессии. Журналист Йозеф Фридрих Маттес, один из сепаратистских лидеров, писал:

Лавинообразный рост сепаратистского движения пропорционален инфляции. Рейнланд выступит как один за того, кто больше заплатит. Чиновники, банкиры, духовенство ждут своего часа. Во Францию никто не хочет, но и в Пруссии оставаться мало желающих. То, чего они хотят, и на что имеют право, это спасение от ада инфляции и создание собственной валюты, подходящей автономной республике.

15 августа 1923 года лидеры рейнских сепаратистов, в том числе Маттес и Дортен, сформировали в Кобленце «Объединенное Рейнское Движение» (Vereinigte Rheinische Bewegung), ставившее своей целью отделение Рейнланда от Пруссии при поддержке Франции. Несколько следующих месяцев движение копило силы, а также принимало пожертвования, как от французских друзей, так и от лояльного бизнеса.

16 октября в городке Эшвайлер, что под Ахеном, впервые вывешено знамя Рейнской республики — зелёно-бело-красный триколор. Флаг был сочетанием традиционных цветов Рейнской провинции (зелёно-белый) и Вестфалии (бело-красный) — то есть территорий, на которые заявляла претензии новообразованная республика. Практически идентичные цвета использовались Цизрейнской республикой, организованной французами в конце XVIII века на волне революционных войн. Там же открыли первый вербовочный пункт для записи в армию Рейнской республики. Французские оккупационные войска не препятствовали созданию военизированных отрядов — «Охранных войск Рейнланда» (Rheinland-Schutztruppen) — а в некоторых местах даже открыто передавали сепаратистам оружие.

21 октября в самом Ахене сторонники независимости захватили административные здания и провозгласили независимость Рейнской республики. Спустя два дня зелёно-бело-красный триколор взвился над городским замком Кобленца. Премьер-министром самопровозглашенного государства стал уже упоминавшийся выше журналист Йозеф Фридрих Маттес. В следующие несколько дней рейнские активисты предприняли попытки захвата власти во многих городах и сёлах от Дуйсбурга до Висбадена.

Рейнская провинция неудержимо скатывалась к хаосу и анархии. Значительная часть бюрократического аппарата и полицейского руководства приняла идею создания республики в штыки, поэтому кварталы рейнских городов стали ареной массовых побоищ между сепаратистами с одной стороны и полицейскими, поддержанными патриотически настроенными гражданами, с другой. Сторонники сохранения Рейнланда в составе Пруссии начали формирование собственных военизированных организаций — «бюргервера» (Bürgerwehr).

Когда 25 октября ахенские полицейские отбили у сепаратистов здание городской ратуши, защитников вытеснили бельгийские оккупационные войска. Так как в авангарде борьбы с сепаратистами находились студенты, приказом командующего бельгийского коменданта из города были изгнаны все неместные учащиеся. На следующий день французские оккупационные власти в Кобленце признали самопровозглашённых лидеров Рейнской республики «обладателями фактической власти, которым надлежит, при само собой разумеющемся уважении существующего авторитета оккупационных властей, принять все необходимые меры».

Беспорядки продолжались, однако время играло на руку сторонникам сохранения Рейнланда в составе Германии. Дело в том, что поддержку сепаратистам оказывали местные оккупационные администрации в Ахене, Кобленце и Майнце, в то время как центральные правительства в Брюсселе и Париже оказались заняты куда более важными делами. Лихая оккупация Рура обернулась огромными тратами национальных экономик Бельгии и Франции. Кроме прочего, продолжался дипломатический конфликт с Великобританией и США, не желавшими расчленения Германии. В сложившейся ситуации крайними оказались рейнские сепаратисты. В начале ноября иностранные покровители резко сократили финансирование и административную поддержку своим протеже. Маттесу и Дортену теперь приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы.

2 ноября бельгийские войска в Ахене неожиданно потребовали вывода сепаратистских «охранных войск» из города. Сторонники Рейнской республики, лишённые иностранной поддержки, начали испытывать проблемы с едой (напоминаем, что ноябрь 1923 года — пик инфляции, купить что-то в городах, где первоначально действовали сепаратисты, было просто невозможно). Сепаратистские подразделения, всё более терявшие всякое подобие дисциплины и превращавшиеся в обычных бандитов, начали расползаться по деревенской округе, занимаясь мародёрством. Следующие десять дней отряды мятежников рыскали по сёлам и маленьким городкам Рейнланда, реквизируя всё, что можно увезти с собой.

Однако немецкие крестьяне не были бы немецкими крестьянами, если бы не отреагировали на грабёж созданием собственных «отрядов самообороны» (Heimwehr).

В десятых числах ноября сепаратистские банды начали стягиваться в горный район Зибенгебирге (буквально «Семигорье»), расположенный на правом берегу Рейна южнее Бонна. Здесь лидеры бандформирований планировали в очередной раз объявить Рейнскую республику, закрепившись в труднодоступном районе. 14 ноября был захвачен курортный городок Бад-Хоннеф, ставший временной столицей «кочевой республики». Вечером того же дня в местном санатории Курхауз состоялось празднование «Дня независимости Рейнской республики». В пылу грандиозной попойки рейнские «патриоты» сожгли всю мебель и разнесли весь санаторий.

Этот праздник стал лебединой песней незалежного Рейна. Пока сепаратисты упивались даровым вином и крушили мебель, крестьяне Семигорья объединялись вокруг Германа Шнейдера — горного инженера, бывшего офицера и ветерана Великой войны. 4 тысячи крестьян и рабочих откликнулись на призыв защитить родную землю от мародёров и иностранных наймитов. Несмотря на приказ оккупантов сдать всё имеющееся огнестрельное оружие, у многих оказались припрятаны ружья, винтовки и пистолеты. Те, у кого огнестрела не нашлось, вооружились дубинами, вилами и косами.

15 ноября авангард сепаратистов на грузовиках двинулся к городку Химберг, располагавшемуся недалеко от Эгидиенберга — штаба хеймвера. 18-летний кузнец Петер Штаффель вышел навстречу, надеясь уговорить оставить жителей Семигорья в покое. Сепаратисты застрелили молодого человека, но тут же попали под шквальный огонь засевших в засаде ополченцев. Отступая, бандиты попали ещё в одну засаду, организованную Шнейдером, после чего авангардные силы Рейнской республики оказались окончательно разгромлены.

Обозлённые сепаратисты предприняли на следующий день рейд по близлежащим деревням с целью нащупать слабое место в обороне хеймвера. На хуторе Гёфель взяли пятерых заложников из местных жителей. Когда ополченцы пошли в атаку, сепаратисты привязали заложников к столбам на линии огня, дабы вести огонь из-за спин несчастных. В результате погиб один из заложников, 65-летний крестьянин Теодор Вейнц. Впрочем, подобный низкий приём не помог сепаратистам сдержать натиск крестьян и мастеровых. Вот как вспоминал об окончательном разгроме Рейнской республики один из фрайкоровцев в своём письме к заключённому фон Заломону:

Колокола били в набат, на холмах вспыхивали пожары, и мы вырвались из лесов, дикие толпы с косами, навозными вилами и цепами. Вдруг ожила вся долина, крестьяне, потные, окровавленные, наскоро собранные в кучки бойцов, забивали до смерти, гнали, буйствовали — еще долго во дворах Вестервальда будут рассказывать о крестьянской битве у Семи гор.

В тот день свой конец нашли 14 сепаратистов. Всего боевые столкновения в октябре — ноябре 1923 года унесли жизни 120 человек. В скором времени в Зибенгебирге вошли франко-марокканские части, которые распустили хеймвер. Сепаратисты, однако, были уже окончательно разгромлены.

Битва у Семи гор дала понять французам, что проект с независимым Рейном нежизнеспособен. В двадцатых числах ноября «правительство» республики было выселено из ратуши Кобленца, после чего распущено. Маттес бежал во Францию, работал там журналистом, пока в 1941 году нацисты не депортировали предателя в концлагерь Дахау, где Маттес и умер в 1943 году. Ханс Адам Дортен перебрался в Бад-Эмс на южном Рейне, где ещё какое-то время пытался строить «независимый Рейнланд», но уже в конце декабря 1923 года бежал во Францию, где работал юристом. Каким-то образом сумел избежать нацистских репрессий и умер своей смертью в 1963 году.

Впрочем, провал проекта Рейнской республики не стал концом попыток оторвать от Германии западные области. Параллельно на юге рейнской долины, а именно в баварском Пфальце, сепаратисты пытались создать автономное пфальцское государство.

Бавария и принадлежавший ей Пфальц

Так же, как и в истории с Рейнской республикой, автономный Пфальц пытались провозгласить летом 1919-го, и точно так же затея провалилась из-за недостаточной поддержки французов и массовых народных протестов. Окно возможность вновь открылось в 1923 году.

В октябре 1923 года попытку отколоть Пфальц от Баварии предприняли сразу два человека. Сперва это хотел сделать бывший премьер-министр Свободного государства Иоганн Гофман (тот самый, чью власть в 1919 году спасли от коммунистов фон Эпп и компания, и кого они же свергли в марте 1920-го), но против идеи пошли однопартийцы из социал-демократической партии. Куда дальше зашёл лидер фермерского движения Франц Йозеф Хайнц, который с помощью военизированной организации «Пфальцский корпус» (Pfälzischen Corps) взял под контроль несколько пфальцских городов, где установил свою власть.

Однако в Веймарской республике близость к власти зачастую означала и близость к смерти. Уже в январе 1924 года Хайнц вместе с одним из своих соратников были застрелены на глазах публики в ресторане отеля в городе Шпайер.

Окончательный конец для автономного Пфальца настал спустя месяц после смерти лидера, похороненного без отпевания, как «революционер, посягнувший на священный порядок».

Городок Пирмазенс всегда славился своим обувным производством, а не политикой. Тем не менее в феврале 1924 года политическая жизнь в населённом пункте с 40 тысячами населения бурлила похлеще чана с ваксой. В какой-то момент здесь действовали аж четыре администрации: официальная немецкая, французская оккупационная, пфальцская сепаратистская и красная коммунистическая. И если от коммунистов в конце концов откупились дополнительными продовольственными пайками, то с сепаратистами разобрались куда жёстче и кровавее.

После того как сепаратисты запретили главную городскую газету, в ночь с 12 на 13 февраля на улицы вывалили толпы народа, которые окружили здание окружной управы, где засели сторонники автономного Пфальца. Ситуация накалилась до предела, вскоре послышались выстрелы, кто-то поджёг здание управы. Толпа бросилась на штурм. В огне и от линчевания погибли 16 сепаратистов, кроме того, жертвами стали семеро сторонников единой Германии.

Кровавая история в Пирмазенсе ещё раз показала, что сепаратистские настроения не пользуются популярностью у жителей западной Германии. Это же подтверждали и союзные представители, путешествовавшие по региону. В середине февраля при посредничестве французов и англичан все сепаратистские администрации были ликвидированы, а власть вернулась к баварским органам управления. Пфальц останется под баварским контролем до 1946 года, после чего будет передан в состав новообразованной земли Рейнланд-Пфальц, неотъемлемой частью которой остаётся до сих пор.

Французский план по отторжению рейнских земель от Германии обернулся полным провалом. Главная заслуга в этом принадлежит немецким крестьянам, бюргерам, чиновникам и студентам. Впрочем, насколько можно судить по современным газетным публикациям, нынешние немцы, признавая правильность действий своих прадедов, не держат особого зла и на сепаратистов. Большая часть последних не была никакими идейными «рейнцами» или «пфальцами», а просто искала дополнительных заработков или лишнего продовольственного пайка в то тяжёлое время.

В августе 1924 года принят план Дауэса, по которому французская концепция «экономических репрессий» против Германии сменялась американской концепцией «восстановления германской экономики». Репарационное бремя было ослаблено, в Германию хлынули американские кредиты. Оккупация Рура становилась не только дорогой, но и бесполезной. Последние французские подразделения выведены из региона в августе 1925 года.

Согласно Локарнским соглашениям 1925 года, северный сектор рейнской оккупационной зоны с центром в Кёльне был очищен англо-бельгийскими войсками к 31 января 1926 года. После вступления в силу плана Юнга в 1929 году, согласно которому срок выплаты репараций растягивался до 1988 года, бессмысленным становилась «оккупация под залог» и прочих рейнских секторов. Уже в ноябре 1929 года эвакуирована центральная оккупационная зона с центрами в Ахене и Кобленце, а к июню 1930 года, с опережением в пять лет, последние французские войска выведены из южного «майнцского» сектора. Немцы тут же устроили массовое народное празднование «Освобождения 1930» с участием рейхспрезидента Гинденбурга под реваншистскими лозунгами, мол «Рейн — это ещё только начало, а не конечная граница на западе».

Вывод союзных войск из Рейнской области

Немцы оказались правы. В январе 1935 года в Сааре, находившемся до этого под управлением Лиги Наций, прошёл референдум о дальнейшей судьбе региона. 91% проголосовавших подали голоса за присоединение к Германии. Гитлер уже договорился с французами и англичанами, что Париж и Лондон не станут ставить препятствий для воссоединения. Через год, 7 марта 1936 года, германские войска, наплевав на все международные договоры, заняли Рейнскую область, выйдя на западную границу Рейха. Психологически искалеченные Великой войной Франция и Британия ограничились лишь дипломатическими протестами. Как показала история, это тоже было только начало.

Рейнский сепаратизм никогда больше не поднимал голову так высоко, как в 1923 году. Тем не менее на протяжении всей последующей истории Веймарской республики будет продолжаться спор касаемо административного устройства прусского государства. Здесь стоит отметить, что управление Свободным государством Пруссия в годы Веймара осуществлялось своеобразным триумвиратом — кабинетом министров, прусским ландтагом (нижняя палата парламента) и государственным советом (верхняя палата парламента, где заседали представители от прусских провинций).

Так вот, прусское правительство, где доминировали социал-демократы, полагало, что Пруссию ни в коем случае нельзя расчленять, так как эта крупнейшая германская земля — оплот демократии. Это подтверждали результаты выборов в ландтаг, где СДПГ неизменно занимала первое место. В свою очередь государственный совет устами своего председателя, Конрада Аденауэра, отстаивал идею расчленения Пруссии на федеральные земли. По мысли обер-бургомистра Кёльна, только такое административное устройство позволит, в конце концов, укоренить демократию на германской земле.

Дальнейшие события продемонстрировали абсолютную правоту Аденауэра. «Оплот демократии» Пруссия в апреле 1932 года сенсационно отдала победу на парламентских выборах нацистам. В июле того же года рейхспрезидент Гинденбург с подачи рейхсканцлера Франца фон Папена издал сомнительный с юридической точки зрения указ о роспуске социал-демократического правительства Пруссии и замене его на рейхскомиссариат, состоявший из беспартийных технократов. «Защитница демократии» СДПГ утёрлась и ничего не предприняла для противодействия этому.

Неудивительно, что когда после Второй мировой войны союзники перестраивали немецкое государство, судьба Пруссии оказалась предопределена. Закон Контрольного совета от 25 февраля 1947 окончательно упразднял прусское государство как «оплот германского милитаризма и реакции». Будущее было за федеральными землями, как этого ещё в 1920-х годах желал Аденауэр, ставший первым канцлером новой Германии.

Впрочем, 1923 год отметился в истории Рейха не только иностранной оккупацией и взрывом сепаратизма. Вот что писал в письме фон Заломону его соратник:

Вся империя бурлила. То, что удерживало ее, было ничем иным, как страхом перед последним жестким и динамичным принуждением хаоса, из которого должна была вырасти немецкая революция. Но инфляция, ужасное падение марки, единственной ценности, которая еще связывала отдельного человека с вещами, гарантировавшими ему существование, с хлебом насущным, с гарантированным порядком, создавала атмосферу, в которой то, что было для него верой, становилось фатализмом, а фатализм превращался в отчаяние. Скоро каждый был сам за себя, распыленная масса образовывала империю, сырье для прорыва, призыв к которому, кажется, ждал каждый, за сигналом которого, похоже, каждый хотел следовать.

Бурлящая империя. Инфляция. Фатализм. Отчаяние. Сигнал.

Сигнал в 1923 году прозвучал и для левых, и для правых.

Продолжение следует