«Уничтожение без строительства — бесполезный труд, строительство без изначального разрушения — заблуждение».

Генерал Жак Аллар

«…собак войны с цепи спуская»

Мы уже говорили о чрезмерном сращивании военного и гражданского в Алжире в ходе конфликта. На уровне конкретных цифр это выглядело так: на гражданских управленческих должностях, которые решали не военные задачи, но повседневные бытовые и управленческие вопросы колонии, были заняты 2600 военных (1600 офицеров и 1000 унтер-офицеров). Уже в ходе битвы за столицу края в 1957 году войска Массю в том числе разгоняли забастовку местных арабов, выгоняя аборигенов на работу.

В общем и целом военные фактически контролировали Алжир, что приветствовалось радикальными лидерами «черноногих», поскольку только армия могла защитить колонистов.

Но в метрополии отношение к войне начало меняться. Вообще против конфликта высказывалось множество французских мыслителей — в частности, Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар и многие другие. Постепенно в кампанию против продолжения войны оказались втянуты и ключевые издания страны («Ле Монд», «Ле Тан модерн», «Эспри», «Франс-Обсерватер», «Экспресс», «Темуаньяж кретьен», «Пари-Мач»).

Немалую роль в осуждении силы сыграло католическое духовенство, настраивавшее паству против ведения боевых действий в колонии. Религиозные агитаторы-пацифисты не гнушались сотрудничеством с коммунистами: в сентябре 1955-го как католические, так и коммунистические призывники собрались в церкви Святого Северина протестовать против войны. Силу католиков в уже тогда светской Франции нельзя недооценивать: консервативная католическая газета La Croix расходилась тиражом в 150 тысяч экземпляров и на страницах издания нещадно критиковалась война в колонии.

Впрочем, материала для освещения зверств колониального режима было более чем достаточно — французских силовиков в Алжире совсем небезосновательно сравнивали с гестаповцами. При этом зверства ФНО (превосходящие действия французов, которые всегда были реакцией на теракты) превосходили по уровню жестокости врага, но не получали должного освещения во французской мейнстримной прессе.

С точки зрения рядового обывателя, протест против войны как будто бы имел смысл, поскольку на Алжир тратились значительные средства — чуть меньше 3% ВВП. Вообще это не так много, но левым демагогам хватило этих цифр, чтобы вызвать во французском обществе истерику на тему «хватит кормить Алжир». Другое дело, что всё это происходило вскоре после крупной войны в Индокитае, окончившейся полным поражением французов — поэтому сказывалась психологическая усталость народа от схваток за удалённые территории (хотя, как мы уже разбирали, Алжир не был для французов столь далёким и чужим). Уже в 1956 году результаты опросов зафиксировали не самый высокий уровень поддержки войны среди населения: отправку призывников в Алжир не одобряли 48% респондентов, а через 3 года 71% французов высказывались за прекращение огня и перемирие.

Вообще если посмотреть на ту эпоху во Франции непредвзято, то время было скорее хорошее. Благосостояние росло (пусть и не такими быстрыми темпами, как в США) несмотря на частые политические кризисы (когда менялось несколько правительств за год), вносившие некоторую сумятицу в головы избирателей. Тем не менее когда в апреле 1958-го, в разгар «пограничной войны», в метрополии пало [очередное] правительство и это сопровождалось уже вторым за последние 9 месяцев вакуумом власти (то есть Франция буквально жила без правительства и прекратилось функционирование некоторых общественных учреждений), это вызвало в Алжире впечатление полной потери управляемости в центре. Что, в свою очередь, спровоцировало выступление радикалов.

• 

  Картина франко-британского художника Питера де Франсия «Бомбардировка Сакьет», посвящённая бомбардировке тунисской деревни Сакьет в феврале 1958-го года, в ходе которой погибло 68 мирных жителей.

• 

  Карикатура на обстоятельства, сопутствовавшие приходу де Голля к власти

Растущие антивоенные настроения в метрополии тревожили как военных, так и гражданских союзников/подстрекателей армии из числа «черноногих». Руководила этим процессом т. н. «группа семи» из представителей высшего и среднего класса европейского алжирского общества (например, лидер местного студенчества Пьер Лагайярд и ресторатор Жозеф Ортиз, ранее осужденный за коллаборационизм вожак крайне-правой «Action française»), настроенных резко отрицательно по отношению к Шарлю де Голлю, который на тот момент выглядел наиболее вероятным кандидатом на пост главы Франции.

Иногда дело представляют так, как будто армия была однозначно против де Голля из-за скептической позиции по вопросу об удержании Алжира. Но ведь де Голль был сам частью армии. Приходу генерала к власти напрямую посодействовал протеже — министр обороны в правительстве Гайяра (и некогда самый молодой генерал Франции) Жак Шабан-Дельмас. Да и в армейском аппарате у де Голля нашлось множество симпатизантов рангом пониже, прямо со времён совместной борьбы в рядах «Свободной Франции». К тому же в случае захвата власти отсутствие явного или скрытого одобрения в армии — это нонсенс. Турки в этом плане просто всегда были несколько более откровенны, чем европейцы, но и условия на Востоке менее деликатны.

26 апреля 1958 года «группа семи» организовала в столице французского Алжира 8-тысячный марш, а 13 мая без особого сопротивления захватила правительственные учреждения, объявив о создании собственного правительства. Происходило всё с одобрения французских военных сил в Алжире, и мы можем зайти даже несколько дальше, предположив, что «группа семи» была ширмой, за которой находились военные и самые крупные землевладельцы из числа «черноногих». Простите, но мы не верим, что скромный доктор Бернар Лефевр, один из зачинщиков переворота, сам смог собрать под своим началом 2000 активных членов тайной организации.

То, что произошло дальше, многими квалифицируется как неразбериха, но вообще канва событий выглядит вполне логично. Пока де Голль успокаивал нацию и как бы нехотя принимал власть от народных избранников, реальную власть в Алжире прибрали к рукам военные, вожаками которых были Рауль Салан и Жак Массю. Сформированный лидерами комитет общественной безопасности существовал параллельно виртуальному правительству мятежников-«черноногих». Собственно, последнее и должно было прикрывать активность армии по расширению своего контроля и полномочий в жизни колонии. И за пределами Алжира тоже.

Армейцы решили воспользоваться ситуацией и увеличить свою политическую роль, в том числе и на территории самой Франции, и разработали план оккупации ключевых точек страны для того, чтобы укрепить позиции в переговорах с де Голлем. Заговорщики даже зашли настолько далеко, что высадили десант на Корсике и уже готовились начать оккупацию страны через Тулон. Тут де Голль понял, что дело серьёзное, и начал мобилизацию полицейских подразделений и профсоюзов.

Конечно, в лобовом противостоянии у голлистов было меньше шансов, чем у закалённых в боях алжирских частях. Но тут важно понимать следующее: реальная конкуренция за власть и влияние с де Голлем на территории непосредственно «материковой» Франции грозила гражданской войной. Поэтому военные пошли на попятную и признали притязания де Голля на верховную власть в стране при негласных гарантиях сохранения статус-кво в отношении войны в Алжире. «Молчаливая договорённость сама созрела внутри голов». В итоге де Голль получил от народа мандат на власть и преобразование политической системы из беспорядочно парламентской (каковой она оставалась во Франции после падения последнего монарха в 1870-х годах) в суперпрезидентскую (которой остаётся во Франции до сих пор).

Хотя кризис разрешили полюбовно, между де Голлем и «алжирцами» появилась дополнительная напряжённость в отношениях, которая усугублялась по мере того, как де Голль менял подход метрополии к войне и даже всерьёз рассматривал дарование Алжиру независимости. Собственно, только за первые 15 месяцев правления де Голля амнистию получили целых 13 тысяч боевиков ФНО. Ну и уже в июне 1958-го президент инициировал начало тайных переговоров с ФНО, что по меркам любого «черноногого» делало генерала предателем. В октябре того года де Голль пообещал сделать Алжир great again утвердить программу экономических реформ в регионе, включавшую в себя индустриализацию экономики Алжира (+400 тысяч рабочих мест) и распределение среди коренного арабского населения 250 тысяч га сельскохозяйственных земель, а также иные важные меры (больше административных должностей для арабов, повышение стандартов оплаты труда до уровня метрополии и т. п.). Иными словами, практически всё, что хотел осуществить Сустель и чему отчаянно сопротивлялись «черноногие», которым эти меры грозили тем же, с чем спустя многие десятилетия столкнулись белые южноафриканцы: сохранив статус экономической элиты в условиях условного равноправия, меньшинство оказалось в уязвимом положении перед менее богатым, но наделённым властью (репрезентативность власти же!) большинством.

При этом де Голль понимал, что для сохранения власти нужно сделать армию менее политизированной, поэтому устроил ВС страны в Алжире небольшую бескровную чистку и ротацию офицерских кадров, отправив засветивших себя активным участием в событиях мая 1958 года во Францию и в оккупационные войска в Германии, заменив верными голлистами. Но тут нужно сделать поправку и на то, что в алжирской группировке и так было много подобных людей — тот же Массю. Рауля Салана за фактическую попытку мятежа «строго наказали», отправив военным губернатором в Париж. Так что при ближайшем рассмотрении в отношении армии уважили «авторитет высоких договаривающихся сторон».

ФНО, как мы помним, тем временем билось о стены Алжира на границе, неся высокие потери и по сути проигрывая войну в чисто военном смысле. Однако приход к власти де Голля, заявлявшего о равенстве арабов и французов (и предпринимавшем, как мы увидели, реальные меры в этом отношении), подарил бунтовщикам надежду на достижение своих целей политическим путём.

В октябре 1958 года, находясь в Тунисе, лидеры ФНО объявили о создании Временного правительства Республики Алжир, чему во Франции предшествовал ряд терактов и демонстраций на территории метрополии. Военного значения акции не имели — французские силовики потом убили больше арабских демонстрантов в Париже (а так там было убито «всего» 53 офицера полиции). Однако, теракты на территории метрополии призваны были демонстрировать серьёзность намерений. Особенно когда боевики ФНО пытались убить Сустеля, одного из главных сторонников идеи сохранения Алжира.

С другой стороны, к тому моменту боевики укрепили свою власть над арабским сообществом во Франции, которое насчитывало уже 350 тысяч человек. Поскольку уровень зарплат в метрополии был значительно выше, то сборщики «налогов» из ФНО могли пополнять казну. Степень участия варьировалась в зависимости от социального положения налогооблагаемого: студент должен был платить 500 франков в месяц, рабочий — 3000 франков, владелец магазина от 50 тысяч франков и выше.

Но реально боевики могли действовать только на территории колонии, где в период с августа 1958-го по январь 1959-го происходило по 50 терактов в неделю.

Большая часть арабских стран и коммунистического блока (за заметным и уже понятным нам исключением СССР) признала правительство ФНО. Это, конечно, не сильно облегчало военную ситуацию для организации, но становилось дополнительной гирей для Франции на дипломатическом поле.

Трейлер французского фильма «Вне закона», рассказывающего о подпольной борьбе алжирцев на территории Франции в конце 1950-х гг. Хорошо показана смычка между арабским криминалитетом и борцами за независимость

Памятуя о «почти успешном» путче мая 1958-го, для умиротворения Алжира де Голль отправил не одного, а двух человек. Гражданские задачи возложили на Поля Делуврие, получившего звание «генерального делегата французского правительства в Алжире». Делуврие был экономистом «Европейского объединения угля и стали» (прототип Евросоюза), протеже ротшильдовского банкира Жоржа Помпиду (будущего президента Франции и одного из наиболее активных сторонников де Голля в период, предшествующий приходу генерала к власти в конце 1950-х гг.). Поль и должен был заниматься реализацией $100-миллионного плана инвестиций в экономику Алжира с целью преобразования страны и «замирения» местных.

А за военную часть отвечал лояльный де Голлю генерал Морис Шалль, старый соратник ещё времён Второй мировой.

Шалль ведёт отряд

Блокада Алжира поставила ФНО в затруднительное положение, но не уничтожила силы организации внутри колонии — к началу 1959 года здесь всё ещё оставалось больше 20 тысяч боевиков. Французские силы, несмотря на многочисленность и техническое оснащение, в пределах огромных площадей Алжира были как небольшой кусок масла, размазанный по слишком большому куску хлеба: большая часть армии занималась охраной границ, объектов инфраструктуры и государственных учреждений, а для активных наступательных операций оставалось несколько десятков тысяч элитных бойцов из числа десантников и легионеров.

На огромных и неравномерно обжитых территориях региона боевики могли укрыться в труднодоступных местах, боевые действия в которых были для французской армии чрезвычайно затратными как с точки зрения ресурсов, так и усилий. Но с другой стороны, там образовывались маленькие «республики ФНО», служившие в качестве очагов сопротивления, притягивавших всех недовольных французским правлением (а недостатка в таковых не было благодаря порочному кругу «теракт-репрессии-теракт»).

Шалль решил начать с зачистки «осиных гнёзд» и следующие полтора года после своего назначения провёл 6 крупных операций по зачистке этих районов (см. карту).

Карта крупных войсковых операций французской армии в 1959–1960 гг.

Первый рейд (операция «Оранье», в областях к юго-востоку от Орана) проходил следующим образом — на штурм шли парашютисты, следом подтягивались механизированные части, а всех сверху прикрывала авиация. В ходе операции были уничтожены 1600 боевиков (и взято в плен почти пять сотен), не говоря о больших потерях ФНО в технике и вооружении. Можно было бы ожидать, что Шаллю для таких крупных операций пришлось ослабить охрану границы, но это было не так: «карательные походы» французской армии внутри страны на этом этапе проводились относительно небольшими силами. Охрана границы оставалась всё так же эффективна — в первые месяцы 1959 года 95% караванов, направлявшихся в Алжир с оружием и припасами для боевиков, были уничтожены/перехвачены французами. В целом подобная динамика наблюдалась весь год с незначительными отступлениями. В частности, со стороны Марокко (где было несколько легче, чем на линии Мориса) в Алжир отправилось 22 каравана, но мимо французов прошли только 3.

• 

  Французская листовка, предназначенная для боевиков ФНО внутри Алжира, призванная сыграть на противоречиях между полевыми командирами, сражающимися на передовой и руководством, предположительно отдыхающим в комфортной эмиграции:
  — Приди! Мы же здесь сражаемся!
  — Невозможно, я слишком занят!

• 

  Французская авиация в разгаре десантной операции

• 

  Слева: легионеры-парашютисты преследуют боевиков ФНО в их логове на заболоченной территории полуострова Колло (северо-восточное побережье Алжира). Справа: французский капитан, мобильный отряд французской армии. Операция «Жюмель», Кабилия, июль 1959

Успех операции «Оранье» подтвердил правильность стратегии Шалля, и численность этих подвижных резервов увеличили до 35 тысяч человек. Весь 1959-й (и добрую часть 1960-го) французы провели в крупномасштабных рейдах в удалённых районах, бывших местом концентрации боевиков. Новый командующий отнюдь не брезговал личным участием в войне: в частности, в ходе операции «Жюмель» Шалль лично координировал ход боевых действий с вертолёта. В этот период полегли многие видные полевые командиры ФНО — например, полковник Аит Хамуда Амируш. За уничтожение повстанца командовавший операцией полковник Дюкасс получил звание командора Почётного легиона.

Если искать главную причину военных успехов французской армии, то указать стоит, прежде всего, логистику. Вертолёты помогали армии оперативно преодолевать расстояния, становившиеся серьёзным препятствием на пути пехоты или наземного транспорта, и преследовать противника до его логова (где враг затем уничтожался). К концу войны 120 транспортных вертолётов ежемесячно перебрасывали 21 тысячу солдат.

Тот факт, что с самого начала войны французы крепко удерживали в руках транспортную инфраструктуру региона, был также очень важен — поскольку французские войска в целом не испытывали непреодолимых проблем в снабжении (в отличие от «голодранцев» ФНО) и в случае необходимости быстро добирались до пункта назначения во всеоружии. Это позволяло французам быстро концентрировать большое количество войск в одном месте. Ранее упомянутая операция по ликвидации Амируша выглядела следующим образом: когда 28 марта 1959 года полевой командир со своим отрядом из 40 человек достиг пустыни к юго-востоку от Бу-Саада (сам город находится на территории оазиса), узнавший об этом полковник Дюкасс оперативно перебросил в этот район силы численностью 2500 человек (!) — ну а огромный перевес в численности и огневой мощи решил исход боя.

Параллельно с войсками Шалля работали специалисты SAS, развернувшие большую активность по умиротворению территорий, отбитых у боевиков. Можно, конечно, спорить о достаточности усилий, приложенных на этом участке фронта борьбы за души населения, но факт остаётся фактом: в этот период в Алжире строилось гораздо больше дорог и школ, чем до того, а на стороне французов сражалось больше арабов, чем на стороне ФНО.

Истребительная война Шалля против ФНО принесла серьёзные результаты — к апрелю 1960 года французы уничтожили 26 тысяч боевиков, ещё 11 тысяч взяли в плен, а потери в оружии составляли 21 тысячу единиц. По существу, ФНО потерпели в Алжире полный разгром: фактически вооружёнными и в боеспособном состоянии оставались только 9 тысяч боевиков, разбитых на мелкие группы и разбросанных по всей стране. По этой причине полноценное наступление сепаратистов на французов внутри колонии уже было недостижимой мечтой — оставались только грабительские набеги и теракты в условиях дефицита всего.

Как будто этого не хватало, лидеры боевиков занялись чисткой рядов от вражеских агентов, настоящих и вымышленных. Этому способствовала как революционная «культура» ФНО, так и инспирация со стороны французов: спецслужбы метрополии (в лице полковника Ива Годара, эксперта по таким вопросам) активно стимулировали паранойю руководства ФНО и подбрасывали корреспонденцию, «уличавшую» соратников в тайной работе на Францию. Масштабы паники, посеянной в рядах руководства, невозможно переоценить: всего из-за подозрений в предательстве национально-освободительного движения по приказу руководства ФНО в этот период были убиты 3000 человек, состоявших в рядах организации и «сочувствующих». Всего же за годы войны в ходе чисток и маленьких внутренних войн было убито 12 тысяч членов ФНО.

В ходе чисток и контрпереворотов на самом верху военной иерархии ФНО оказался Хуари Бумедьен, принявший волевое решение прекратить активные боевые действия в самом Алжире и дать ФНО возможность перегруппироваться и провести организацию на своих базах в Тунисе и Марокко. Это далось боевикам с трудом и было принято в качестве стратегии развития движения только после последних отчаянных попыток наступления на линии Мориса, закончившихся полным провалом и обернувшихся очередными большими потерями.

Но, откровенно говоря, у ФНО и до этого не было реальных шансов победить французскую армию в лобовом столкновении так же, как это получилось у вьетнамцев — к преимуществу в логистике стоит также добавить и [всё ещё] огромное количество лоялистов-арабов, разбавлявших традиционную опору режима и многочисленных белых колонистов.

Дерево дыма

К 1960 году в чисто военном отношении война была выиграна и даже внутри Алжира обстановка более-менее наладилась. Умиротворение же края экономическими методами Делуврие протекало неспешно, но приносило ощутимые плоды — к 1960 году арабам отдали 161874.257 га сельскохозяйственных земель, численность арабских учеников в школах и университетах выросла с 510 до 840 тысяч человек (а в 1961-м составила миллион), были согласованы проекты будущей индустриализации страны (всего 132 предприятия были запланированы к открытию в ближайшие годы; 400 предприятий масштабом поменьше уже открыли), уже создали 28 тысяч новых рабочих мест, в экономику колонии каждый год вливались сотни миллиардов франков (и 25% этих инвестиций составляли деньги «черноногих»).

Да, страна оказалась разрушена, в ходе военных действий и из-за последствий погибли сотни тысяч мирных алжирцев, но жизнь налаживалась. Конечно, после описанных ранее ужасов это прозвучит не очень убедительно, но чем независимость, мягко говоря, не самого развитого края может быть лучше прямого управления, осуществляемого из развитой страны? И даже ещё конкретнее: каковы бы ни были ошибки колониальной администрации, неужели лидеры ФНО с бандитским бэкграундом и отсутствием полноценного образования для арабского крестьянина лучше среднего чиновника-француза? Да, французские силовики пытали и убивали, но боевики ФНО занимались этим ничуть не менее активно — почему же повстанцы должны быть ближе среднестатистическому алжирскому арабу?

ФНО, к слову, ни разу не преуспело в организации большой общенациональной забастовки и даже очень простые акции (вроде срыва голосования на референдуме 1958 года по новой конституции Франции) не вызывали широкого отклика у народа.

Обычно говорят о гении де Голля, увидевшего невозможность сохранить Алжир в составе Франции, но в то время всё выглядело совсем иначе. Поэтому когда 16 сентября де Голль выступил с речью о проведении в Алжире референдума о независимости — эффект был подобен грому среди ясного неба. Обычно очень много говорят об «усталости народа», делегитимации войны в глазах публики — но подобные вещи происходят всегда и везде и из-за такого даже самое демократическое правительство войну не закончит. Ближайший пример — афганская война США с растратами, преступлениями и крайней неэффективностью. И что, много президентов США потеряли пост из-за этого? 

• 

  Легионеры во время операции «Прометей». Весна-лето 1960 г.

• 

  Слева — Европейский квартал в городе Алжир; Справа — «Неделя баррикад» в Алжире, 1960. Европейские студенты тогда заблокировали улицы главного города колонии в качестве протеста против политики де Голля

Всё это случилось настолько неожиданно, что попытка покушения на де Голля руками «черноногих» (опять под руководством тех же личностей, которые руководили «захватом власти» в мае 1958-го) в январе 1960-го и последующие же волнения в армии и среди сторонников продолжения войны закончились ничем и привели к отставке Рауля Салана и передислокации в Европу видных деятелей военной фронды (в частности, генерала Массю). При этом де Голль просто собирался провести референдум о самоопределении. Строго говоря, речь шла о получении Алжиром значительной автономии, примерно по образцу того, как англичане обустроили своё Британское Содружество. На переговорах с функционерами ФНО продавливались варианты защиты прав европейских поселенцев и интеграции лояльных Франции мусульман в государственные структуры (полу?)независимого Алжира.

Обстановка в самом Алжире снова накалилась до предела, и на этот раз источником волнений выступали «черноногие» и сочувствовавшие колонистам армейцы. ФНО же активизировал террористическую активность внутри Алжира и параллельно начал дипломатическую кампанию, которая привела к тому, что в конце 1960-го Генеральная ассамблея ООН признала право Алжира на самоопределение.

В военном плане заключительный период войны интересен тем, что у ФНО появился в заметном количестве авиатранспорт, на который колониальные власти вели охоту — очевидно, враги Франции почувствовали, что позиции руководства страны шатки и увеличили помощь повстанцам. Кстати, эта воздушная война приводила к курьёзам: однажды над побережьем Алжира сбили советский самолёт с будущим генсеком Брежневым на борту (советская дипломатия, как обычно, спустила конфликт на тормозах, ограничившись пропагандистской кампанией внутри СССР). Всего за этот период французские силы перехватили в небе над Алжиром 38 самолётов с грузом для ФНО и сбили ещё с десяток — внезапно возросшие логистические возможности ФНО на фоне недавнего разгрома возможно объяснить только военной помощью из-за рубежа.

На земле боевики ФНО тоже активизировались, но без особого успеха, поскольку отлаженная военная машина устраивала подлинное избиение повстанцев. Но судьбу французского Алжира решила политика.

В апреле 1961 года французская генеральская верхушка (Салан, Шалль и ещё несколько человек), поддерживаемая наиболее радикальными «черноногими», решила убрать де Голля, политика которого в отношении алжирских повстанцев всё более напоминала капитуляцию. Военный переворот, по мнению заговорщиков, помог бы образумить метрополию и позволил бы установить во Франции режим, который довёл бы войну до победного конца и удержал Алжир в руках французов. Но этому не суждено было состояться.

«Путч генералов» 21 апреля окончился ничем, как и во все предыдущие разы благодаря крепкому контролю де Голля над крупными воинскими соединениями. Но размах заговора впечатляет — всего в нём, в той или иной степени, участвовали 14 тысяч офицеров. Тем не менее армию обслужили по-божески — под суд пошли всего 200 офицеров и 5 генералов, никого не казнили и все [немногочисленные] осужденные вышли на свободу раньше срока. Что, в общем-то, подтверждает мысль о том, что в развитой стране даже заговор и переворот — это междусобойчик с определёнными правилами игры. Тем не менее последствия стали самыми серьёзными.

Это была уже не первая попытка захвата власти и отстранения де Голля из-за Алжира. И покушений на президента к тому моменту совершили множество. И во всех случаях оказалась в том или ином виде замешана «алжирская» армия, сила которой лежала в самом режиме колониальной войны, наделявшей военных особыми полномочиями и де-факто превратившими целую колонию в угодья вояк. Сохранить Алжир без армии было невозможно, а сохранение Алжира влекло за собой значительное усиление армии. В этой ситуации простое расформирование частей, созданных для войны в Алжире, с последующей релокацией солдат и офицеров не приносили ничего, поскольку вялотекущий конфликт формировал в колонии свою особую атмосферу, в которой европейские поселенцы неизменно повышали степень политизации действующей армии. А сами поселенцы не могли не быть радикалами, ибо положение господствующего класса уже автоматически делало господ не предрасположенными к ведению диалога с политически активными арабскими илотами.

В итоге де Голль решил активизировать переговоры с лидерами восставших алжирцев. Последний козырь при переговорах дали результаты референдума 1961 года по вопросу о предоставлении Алжиру права на самоопределение — почти 70% избирателей (эти пропорции были примерно одинаковыми и в колонии, и в метрополии) проголосовали за право Алжира на самоопределение. Так что мятежники ни в какую не шли на уступки, и потому «британский вариант» мирного развода с сохранением экономических и культурных связей становился всё менее достижимым. Масла в огонь добавляли и продолжавшиеся теракты как со стороны ФНО, так и со стороны «черноногих» и аффилированных с ними французских офицеров.

Незадолго до путча 1961-го часть военных во главе с Саланом ушла в подполье и создала «Секретную армейскую организацию» (OAS — фр. Organisation de l’armée secrète), которая начала террор против де Голля и действующего во Франции правительства. Офицеры не оставляли надежд на победу, и история OAS заслуживает отдельного материала. Нам важно, что военные развернули на территории колонии и метрополии настоящую войну против де Голля и сторонников президента (а также на симпатизантов ФНО) в надежде оставить Алжир за французами.

Однако де Голль строил во Франции свою маленькую уютную суперпрезидентскую республику, и сохранение Алжира, ставшего источником столь многих проблем для Парижа, было настоящим препятствием на этом пути.

Почему мы так настаиваем на этой версии объяснения ухода Франции из колонии? Просто ни один из имеющихся нарративов войны в Алжире не предоставляет хоть сколько-нибудь уважительных поводов для оставления французами этого региона. Да, война в Алжире в период 1954-1961 годов съела, в общей сложности, от 10% до 15% от общего числа правительственных трат. Но к моменту референдума о независимости инвестиции начали давать эффект (доля же непосредственно военных расходов в тратах на Алжир неуклонно снижалась), а интенсивность боевых действий упала до приемлемого уровня. Теракты? Городская герилья в Германии и Италии чуть более позднего периода была не менее кровавой (а Рим вообще оставался мировой столицей похищений с целью выкупа очень долгое время, пока не отдал этот сомнительный титул столице Мексики). Следуя такой же логике, итальянцам нужно отсоединить мафиозную неуправляемую Сицилию, а испанцам — дать независимость баскам. Чуждое французским ценностям небелое население? Сейчас такого во Франции примерно столько же, сколько было тогда в Алжире, и население это также живёт по своим обычаям, способствуя постепенной коррозии французских институтов и городской среды. Военные потери подорвали бойцовский дух нации? Львиная часть [не сильно высоких] потерь приходилась не на призывников, а на элитные части легионеров и десантников, состоявшие из профессиональных «псов войны» (в начале войны только 15% легионеров были французами, столько же было итальянцев, а половину вообще составляли немцы, которые и после своего массового исхода в развивающуюся ФРГ даже к концу войны составляли более трети сил легиона). Нагрузка на французскую экономику? У Франции всё было прекрасно: высокие стандарты производства позволили вступить в «Союз угля и стали», последствия экономического кризиса 1958-го правительство де Голля ликвидировало без каких-либо последствий для ведения войны в Алжире; а оборонные заказы тоже являются двигателем экономики (к слову, на военных заказах Второй мировой поднялась Кремниевая долина в Калифорнии). Большинство населения Алжира в июле 1962-го проголосовало за независимость для края? Народ как женщина — сегодня хочет одного, а завтра другого: в 1991-м население даже русских регионов Украины в большинстве проголосовало за независимость страны — а спустя 23 года люди изменили своё мнение (а еще чуть раньше, перед падением СССР, население голосовало за сохранение государства). Общественное мнение страны формировалось левыми интеллектуалами, солидаризировавшимися с ФНО и открыто призывавшими к антигосударственному бунту? Что тогда, что сегодня левые интеллектуалы по всему миру призывают к чему угодно и даже находят миллионы благодарных слушателей, только у правительства по-прежнему остаются цензура, полиция и возможность любой журнал «решительно за горло взять».

Так или иначе, но французское правительство приняло окончательное решение оставить Алжир. Условия соглашений о прекращении огня и независимости Алжира позволяли французскому руководству «сохранить лицо» — прописывались права европейских поселенцев, условия временного использования французскими войсками военных баз и пр. Но по факту это капитуляция, причём бессмысленная — 35 тысяч боевиков ФНО, загнанных в пустыни и горы, не могли реально конкурировать с французской армией.

Но всё же война закончилась, и настало время подсчитывать раны. Французские войска потеряли около 20 тысяч человек убитыми и ещё 65 тысяч человек ранеными. ФНО, согласно французским оценкам, потеряли 140 тысяч убитых. Жертвы же среди гражданского населения от терактов и катаклизмов исчисляются сотнями тысяч человек, и тут конкретную цифру привести нельзя. Французы говорят о 300 тысячах человек, власти независимого Алжира же раздували цифру до 1 миллиона человек и сваливали всю вину на французов, «забывая» о жертвах своих терактов. В общем, полные цифры до сих пор неизвестны и являются предметом споров.

Слева — «…возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города» (с) Альбер Камю, «Чума» Справа — Корабль с европейскими репатриантами из Алжира прибыл во Францию, 1962

Одни из нас

Значительные группы населения Алжира, поддерживавшие колониальную администрацию в годы войны, оказались в затруднительном положении. Хотя на бумаге эти люди оставались гражданами Алжира (правда, «черноногие» за 3 года должны были выбрать между алжирским и французским паспортами), все прекрасно понимали, к чему идёт дело — обе стороны причинили друг другу достаточно обид, чтобы желать поквитаться. Показателен случай в Оране, где в начале июля 1962 года после сдачи города силам нового правительства часть европейских поселенцев обстреляла колонну алжирских войск, после чего арабы устроили в европейском квартале кровавый погром, в ходе которого были убиты женщины и дети. Всё это происходило в пределах видимости французской армии, которой запретили вмешиваться в происходящее. Эти события подстегнули процесс репатриации европейцев в метрополию (уже в начале 1962-го — 130 тыс. человек).

Летом 1962 года во Францию из Алжира уехали 750 тысяч французских граждан (к декабрю 1963-го число достигло 913 тысяч человек), включая 100 тысяч алжирских евреев, которым в новом независимом Алжире ничего хорошего от арабов ждать не стоило. Стоит упомянуть также и о значительной миграции «черноногих» в Испанию (50 тысяч), Канаду (12 тысяч), Израиль (10 тыс.) и даже в Аргентину (1.5 тысячи).

Последующая судьба «черноногих», конечно, не сравнится с участью русских из нацреспублик — хотя бы в этом вопросе французское правительство учитывало национальные интересы. Переселенцев расселяли по социальному жилью так быстро, как позволяли обстоятельства, а растущая экономика Франции смогла абсорбировать всех «черноногих», поэтому с голоду люди не умерли и на улице не остались. Но всё же вынужденная эмиграция обернулась понижением уровня жизни. Представьте себе, что из дома на солнечном побережье в Крыму вас заставляют в экстренном порядке переселиться в бетонный гроб где-нибудь в Отрадном. Доктора, фермеры и рестораторы были вынуждены превращаться в фабричных рабочих и наёмных работников, и ютиться с семьями на значительно меньшей жилплощади, чем в Алжире.

С другой стороны, можно поспорить, что даже в случае, если бы Алжир остался за французами, исход «черноногих» с этих территорий всё равно бы имел место, пусть и в течение более долгого времени. Экономические реформы делали арабов богаче, и аборигены уже могли конкурировать с европейцами в колонии, что, в свою очередь, влекло за собой передел пирога в регионе. Показателен пример райцентра Лафайет в Кабилии: очень долго время единственный универмаг там принадлежал двум бабушкам из числа европейских колонистов — после начала экономически реформ арабы смогли открыть свой универмаг, и большая часть населения начала добровольно закупаться у земляков, ввиду чего француженкам пришлось закрыться. То есть в Алжире даже при мирном развитии событий назревал «северо-кавказский вариант», когда представители титульной нации метрополии целенаправленно выдавливаются из региона (при сохранении власти метрополии). Но это всё, конечно, только наши догадки.

Удивительным образом, правящий режим во Франции сумел «переварить» репатриантов и не допустить превращения этой части населения в протестный электорат со взрывным потенциалом. У де Голля это получилось в том числе и потому, что левая оппозиция и студенты-смутьяны оказались для «черноногих» ещё хуже. То есть это был выбор между «плохим» и «худшим». Но другим важным фактором стало оперативное решение многих повседневных бытовых проблем «черноногих», чему способствовал экономический рост и повышение уровня жизни во Франции в то время. Наверное, самым эффективным орудием де Голля оказались выросшие стандарты потребления.

Ещё вместе с поселенцами приехали алжирские гастарбайтеры, чья община к середине 1970-х годов насчитывала уже 800 тыс. человек. Совместный приезд с «черноногими» определил дальнейшую негативную динамику отношений между французами и арабами внутри страны. Что, в общем-то, на десятилетия вперёд определило социальный статус гостей: 80% алжирцев во Франции были заняты самой чёрной и тяжёлой работой и жили в импровизированных трущобах-бидонвилях. На юге Франции периодически происходили побоища с участием ветеранов войны в Алжире и «черноногих» (2/3 которых осели на юге страны), которые способствовали маргинализации арабских слоёв населения страны так же, как проигравшие рабовладельцы на Юге США в эпоху Реконструкции закрепляли низкий статус негров на уровне повседневных неформальных практик.

Но ядро мусульманской общины Франции составляли не гастарбайтеры, живущие на два дома в вечном состоянии «на чемоданах», а «харки» (араб.: «ополчение») — арабские солдаты профранцузских вооружённых формирований. Точное число подсчитать очень трудно, но можно остановиться на 263 тысячах за всю войну. По крайней мере, официально во французских вооружённых силах в Алжире в 1960 году состояло 185 тысяч «автохтонного населения». Но вместе с членами семей (довольно многочисленных, как это заведено у арабов) получалось 1–1.5 миллиона человек. То есть, если принимать во внимание численность боевиков ФНО и симпатизантов из числа гражданских, то получается не столько война за независимость Алжира, сколько полноценная гражданская война.

Конкретные области и населявшие их племена были неотрывно связаны с Францией. Весьма характерен пример крупного арабского землевладельца и племенного лидера по имени Саид «Бачага» Булем. Представители племени этого человека, бени-будам с горных местностей северо-запада Алжира, участвовали во всех крупных войнах Франции начиная с Крыма, и в разгоревшемся конфликте поддержали колониальную администрацию из тех же вассальных соображений. К слову, «Бачага» стал одним из ключевых деятелей арабской диаспоры во Франции после эмиграции.

Французский плакат, призывавший алжирских мусульман вступать в армию метрополии, 1960 «Молодой мусульманин, почему бы и не ты? Вступай в войска метрополии»

Около 91 тысяч «харки» (солдаты вместе с семьями) смогли прорваться во Францию вопреки усилиям правительства де Голля, справедливо считавшего беглецов подрывными элементами. Но вовсе не потому, что были арабами и мусульманами — алжирских гастарбайтеров, в числе которых очень многие поддерживали ФНО, генерал пускал в страну сотнями тысяч. Проблема состояла в том, что харки были в целом крепко индоктринированы идеологией ОАС как сторонники сохранения французского Алжира. Собственно, нелегальное прибытие во Францию стало возможным лишь благодаря активному вмешательству французских офицеров (таких как Николя д’Андок), которые, по сути, незаконно вывезли своих боевых товарищей во Францию в ходе эвакуации «черноногих». Прибытие гостей оказалось неприятной неожиданностью для правительства де Голля, которое на тот момент отбивалось от террористических атак ОАС. Поэтому многих «харки» до 1970-х годов (т. е. до момента ухода де Голля) держали в фильтрационных лагерях, которые в годы Второй мировой использовались для содержания т. н. «нежелательных элементов». Кстати, именно вопрос о неопределённости статуса «харки» вынудил Мориса Шалля, до этого верного соратника де Голля, присоединиться к мятежу генералов в апреле 1961 года.

С обустройством и жильём у алжирцев во Франции дело обстояло значительно хуже, чем у французских репатриантов — до комфорта арабов властям метрополии банально не было дела и каждый устраивался как мог. К чести французов стоит упомянуть о том, что бывшие офицеры SAS пристраивали бывших подчинённых в свои компании или родные муниципалитеты. Но французское правительство официально признало вклад алжирских арабов на стороне Парижа в войну только в начале 1990-х, при Франсуа Миттеране, который с 1950-х годов боролся за французский Алжир. Хотя тут стоит отметить, что первый государственный памятник, посвящённый войне в Алжире, был открыт во Франции примерно в то же время, в 1996 году.

На данный момент во Франции проживают около 500 тысяч «харки», членов их семей и потомков. Военные пенсии, в отличие от «чистых французов», ветераны начали получать только с 2005 года, когда Франция признала свой долг перед солдатами из колониальных частей.

Что касается тех, кто остался в Алжире, то историки дают широкий разброс жертв послевоенных чисток — от 10 до 100 тыс. убитых. Такой разброс говорит нам, что чистки были действительно масштабными и включали людей, помещённых в проскрипции «под шумок» — тысяча убитых «врагов народа» это тысяча освободившихся вакансий и тонны бесхозного имущества. Но скорее всего, в число погибших включены не только «харки», но и все, кто в годы конфликта служил на стороне французов (всего 450 тысяч арабов) и, соответственно, члены семей. В некоторых случаях ветеранов заставляли глотать полученные от французов награды, известно о сотнях погибших в ходе разминирования линии Мориса.

Есть своя ирония в том, что один из лидеров ФНО, Бен Белла, сам был, по сути, образцовым профранцузским арабом до определённого момента: арабский ветеран Второй мировой выучил арабский только в 1950-х годах, сидя в колониальной тюрьме (!), и даже с зарубежными благодетелями из других арабских стран был вынужден изъясняться на французском (!!) — столь плох был его арабский. Собственно, после призывов Бена о прощении коллаборантов в 1963 году волна насилия против «харки» внутри Алжира пошла на спад, но профранцузские арабы и их потомки до сих пор остаются париями в алжирском обществе, поскольку в первые десятилетия существования независимого Алжира «харки» не могли получить паспорт и трудовую регистрацию, что обрекало на жизнь, полную трудностей. Детям «харки» до сих пор нельзя получать высшее образование в стране, а тех, кто успел переехать во Францию, запрещено хоронить на территории Алжира.

Война между «харки» и сторонниками ФНО на территории метрополии началась ещё до появления независимого Алжира: в период 1961–1962 многих «харки» специально свозили во Францию в полицейскую командировку с целью зачистки арабских районов от подпольщиков из ФНО. Тогда лоялистам полностью развязали руки в отношении мятежных гастарбайтеров — чем «харки» с удовольствием воспользовались, будучи освобождёнными от надзора официальных органов. После войны стычки между двумя такими разными арабскими сообществами во Франции не прекратились, но приобрели «обыденный» характер, поскольку любые попытки эскалации пресекались французской полицией. Но эта война не окончена и сегодня: из числа французских военнослужащих, убитых франко-алжирским террористом Мохаммедом Мера в 2012-м, большинство — арабы.

Цветные фотографии жизни в Кабилии, сделанные солдатом Жераром Ван Дер Линденом

Ещё одной значительной этнической группой, переехавшей во Францию, стали кабилы — народ, этнически и лингвистически сильно отличающийся от обычных арабов и внешне весьма похожий на европейцев. На данный момент во Франции кабилов проживает, по разным данным, от 670 тысяч до 1 миллиона человек. При этом их нельзя назвать группой, безусловно лояльной Франции: в движении за независимость они принимали самое активное участие. Дело в том, что так как кабилы отличаются от арабов культурой и языком, то после начала «арабизации» в независимом Алжире они оказались в оппозиции к правящему режиму (хороший пример — Абделькадер Рахмани).

Но и сбрасывать со счетов влияние войны нельзя: в годы конфликта французские власти и силовики работали над расколом в стане движения, разрабатывая тему кабильского сепаратизма. Очень много кабилов успели отслужить в колониальных частях (до 100 тысяч человек) и полицейских подразделениях, занимаясь зачистками захваченных ФНО территорий. Кстати, согласно неподтверждённым слухам, отец французского футболиста кабильского происхождения Зинедина Зидана был «харки» (маловероятно, поскольку родители игрока переехали во Францию ещё до начала войны).

• 

  Фото времён войны: французский офицер и солдаты-харки

• 

  Французская актриса Изабель Аджани, дочь Мохаммеда Шерифа Аджани, кабильского ветерана французской армии

Вместо эпилога: посторонние в городе

Мы уже подробно говорили о причинах, вынудивших правительство де Голля оставить Алжир — и военно-экономической необходимости в этом не было. Индокитай стал честным военным поражением. К югу от Сахары французы сохранили фактический контроль после получения этими странами номинальной независимости, а с Тунисом и Марокко сохранили партнёрские отношения (то есть колониям просто «повысили градус»). Да и сегодня глобальное военно-политическое присутствие Франции не подвергается сомнению. По сути, только в Алжире французы капитулировали, выиграв войну (sic!).

Алжир мог оставаться французской колонией, пусть и в другой форме, в виде ассоциированного с континентальной Францией федеративного образования. Количество профранцузских арабов было равно или превосходило по численности сторонников ФНО, а контуры наметившихся изменений позволяли даже не надеяться, но с уверенностью говорить о том, что основной источник проблем (огромный разрыв между европейцами и арабами) будет преодолён. Тем не менее получилось так, как получилось, и решение приняли исходя из политической воли тогдашней администрации в Париже.

Крайний слева: Жан-Мари ле Пен, основатель партии «Национальный фронт». Справа: французский пропагандистский плакат, предназначенный для алжирских женщин: «Разве вы не красавицы? Снимите вуали»

Однако это не снимает ответственности с французов. Причём не армии даже — от волкодава и не ждёшь иного. Более того, армия показала невиданную до и после этих событий принципиальность, породив ОАС. Речь о рядовых французах, точнее о двух неравных половинах — большинстве в метрополии и «черноногом» меньшинстве в Алжире.

Первые показали себя как туповатые мещане, «не одобряя» ведущуюся в Алжире войну из довольно абстрактных побуждений, как будто позабыв о том, что из всех заморских регионов Алжир был Франции ближе всего как в географическом, так и в историко-культурном плане. Примерно с тех пор тянется бесславная электоральная традиция Франции голосовать за кого угодно, «лишь бы не было войны». На последних президентских выборах большинство французов на полном серьёзе отвергли «угрозу», которую несёт с собой Ле Пен, и с энтузиазмом проголосовали за Макрона, крайне сомнительного кандидата из ниоткуда с экономической программой, бьющей по интересам любого из слоёв электората. Самый разумный аргумент про то, что «французы отсоединили Алжир, чтобы Алжир не оказался во Франции», не работает хотя бы потому, что после войны толпы арабов, едущих во Францию на работу, никто не останавливал и сегодня любой побывавший во Франции может в полной мере оценить гений тех, кто принял решение об оставлении Алжира.

Только сегодня эти алжирцы уже не очень французы, поскольку независимое правительство Алжира взяло курс на «традиционные исламские ценности» и результатом через несколько десятилетий стала кровавая гражданская война с исламистами, которая также перекинулась на Францию и существенно повлияла на радикализацию и отчуждение местных арабов от французских ценностей.

«Черноногие» же были контрпродуктивны в своём желании оставаться «расой господ» любой ценой. На это можно возразить тем, что конфликт в Алжире имел чёткие этнические и религиозные границы — но откуда тогда сотни тысяч арабских лоялистов? Не многовато ли исключений и полутонов для одномерной картины «столкновения цивилизаций», рисуемой расистами? Настоящим патриотом Алжира был Жак Сустель, который до конца бился за идею французского Алжира даже после потери поста — но мы помним, как его встретили и проводили «черноногие». Лобби поселенцев мешало правительству умиротворить страну — а только так эту войну и можно было прекратить ко всеобщему удовлетворению. Динамика конфликта показала, что среди арабов было очень много тех, кто хотел превратиться во французов безо всяких оговорок. Для культурного нацбилдинга в Алжире у французов был хороший материал, включавший в себя большие и малые группы населения, имеющие потенциал стать проводниками французского порядка в стране: к числу первых относились кабилы, активно сотрудничавшие с местной администрацией и быстро перенимавшей многие улучшения на земле; к числу вторых относились потомки янычар (Алжир триста лет был автономной частью Османской империи), занимавшие видное место в алжирском социуме.

Школа SAS в Кабилии, 1956

Где-то посередине, меж двух огней, оказался известный французский писатель Альбер Камю, сам бывший из числа «черноногих». Ему «повезло» погибнуть в автокатастрофе в январе 1960-го — за несколько лет до того, как погиб французский Алжир.

Камю был несомненным французским националистом и поддерживал идею французского Алжира. При этом выдающимся алжирским писателем его называли арабские интеллектуалы из числа арабских сепаратистов — в их числе были Мулуд Фераун (который был убит ОАС) и Мухаммед Диб. При этом французский интеллектуальный мейнстрим бойкотировал Камю по той простой причине, что он выступал за удержание Алжира в составе Франции и был на стороне колониальных властей в вопросе о сохранении порядка в Алжире. Как писатель сам сказал на следующий день после получения своей Нобелевской премии: «Между справедливостью и защитой своей матери я выберу второе». Ультраправые были против него, потому что он осуждал пытки и систематическое угнетение арабского населения, справедливо отмечая, что арабы борются за свободу и справедливость для себя так же, как это делали французы в годы Второй мировой.

«Позвольте мне сказать то, что все вокруг, включая поселенцев и националистов, уже и так знают: терроризм и репрессии в Алжире суть две негативные силы, одинаково направленные на чистое разрушение и не ведущие ни к какому иному будущему, кроме того, в котором царствуют ярость и безумие» Альбер Камю, «Terrorisme et répression», L’Express (9 июля 1955)

При этом его позиция не была «за всё хорошее, против всего плохого». Напротив, только такой образ мышления позволял сохранить Алжир французским в долгосрочной перспективе. Боевики ФНО, так же, как и ИГ в Ираке, смогли капитализироваться на ощущении несправедливости и страданий, приносимых враждебной администрацией большинству населения. Таким образом, почти 8 лет французы сражались с созданными ими монстрами, а потом безответственно запинали проблему под ковёр. Как выяснилось позже, для того, чтобы эта проблема переплыла Средиземное море и оказалась во Франции, где власти метрополии сделали всё, что могли, дабы арабы не перестали быть чужими, создав десятки «алжиров» по всей стране. Вот только аррондисманы отделить будет гораздо сложнее.

В романе Камю «Посторонний» главгерой-«черноногий» по имени Мерсо в ходе своих духовных исканий походя убивает безымянного араба «ни за что». Английская группа «The Cure» в 1980-х написала на эту тему песню «Killing an Arab». В 2013 году алжирский писатель Камиль Дауд написал роман «Мерсо, контррасследование», в котором события «Постороннего» показаны со стороны Гаруна, брата убитого Мерсо араба, который в этом романе наконец-то получает имя (Муса). По ходу романа мать заставляет Гаруна убить случайного француза в качестве мести за брата. За атеистические мысли, высказанные в романе главным героем (и являющиеся логическим развитием размышлений самого Камю), Дауд стал мишенью радикальных мусульманских проповедников в родном Алжире, которые требуют его казни как вероотступника.

Источники и использованная литература:

ЖЖ catherine_catty — журнал посвящён не только тематике войны в Алжире, но по тегу «Война в Алжире» вы найдёте тонны ценной информации и переводов французского по этой теме. Настоятельно рекомендую всем, кого эта тема увлекла — в этот материал влезла лишь незначительная часть того, что можно найти у этого автора.

Alistair Horne «A Savage War of Peace_ Algeria 1954-1962»

Martin Evans «Algeria: France’s Undeclared War»

Charles R. Shrader «The First Helicopter War: Logistics and Mobility in Algeria»

David Galula «Pacification in Algeria, 1956-1958»

Gil Merom «How Democracies Lose Small Wars: State, Society, and the Failures of France in Algeria, Israel in Lebanon, and the United States in Vietnam»

Ian Lustick «State-Building Failure in British Ireland and French Algeria»

Sung-Eun Choi «Decolonization and the French of Algeria: Bringing the Settler Colony Home»

Vincent Crapanzano «The Harkis: the wound that never heals»

Martin Windrow, Mike Chappell «The Algerian War»

Джеймс Арнольд «Змеиные джунгли»

Martin S. Alexander, Martin Evans [ed.] «The Algerian War and the French Army, 1954-62: Experiences, Images, Testimonies»

Andrew Hussey «The French Intifada: The Long War Between France and Its Arabs»

David Carroll «Albert Camus the Algerian: Colonialism, Terrorism, Justice»

Matthew Connelly «A Diplomatic Revolution: Algeria’s Fight for Independence and the Origins of the Post-Cold War Era»