Россия и Англия: после Петра. Часть 10, финал

Ранее: часть девятая

В начале 1760-х годов в российской экономике произошло два знаковых события. В 1762 году пришедшая к власти императрица Екатерина II отменила государственные монополии на торговлю большинством товаров (кроме поташа и смольчуга). В 1764-м был разрешен свободный экспорт хлеба за границу, и экспорт зерна, наряду с железом и товарами для кораблестроения, надолго стал «нашим всем» во внешней торговле. Если в начале 1760-х сальдо торгового баланса в пользу России составляло всего 2 миллиона рублей серебром, то уже в 1770-х оно достигло суммы 10 миллионов рублей. В 1779 году вывоз пшеницы из главных портов, кроме остзейских, превышал вывоз 1766 года в 9 с лишним раз. Объемы продаж хлеба за 40 лет, с 1749 по 1790 год, увеличились с 2 тысяч до 2 с лишним миллионов рублей. Такой рост объяснялся не только увеличением производства товарного хлеба в России, но и формированием широкого спроса на Западе, так как в Англии пришли к выводу, что ввоз продовольствия обойдется казне дешевле его производства.

То есть императрица в известной степени либерализовала внешнеторговые отношения.

Однако давайте вернемся в 1760-е и поговорим о втором англо-русском договоре, который стал знаковым для обеих стран. Как мы с вами помним, англичане участвовали, в том числе и денежно, в заговоре против Петра III, и новую императрицу Екатерину II на полном серьезе считали «своим сукиным сыном», который теперь обязан Англии по гроб жизни и должен выполнять любые указания из Лондона. Однако Екатерина, фактически по Макиавелли, думала, что «оказанная услуга услугой уже не считается», поэтому начала строить российскую политику и экономику так, как это было бы выгодно своему государству. Да, Англия для России была основным торговым партнером, однако число крупных торговых партнеров к концу 1750-х годов у Российской Империи выросло. Во-первых, тут стоит упомянуть Китай, торговля с которым постоянно росла. Главным опорным пунктом русско-китайской торговли выступала торговая слобода Забайкальской области, расположенная в 80 саженях от китайской границы. Россия везла в Китай кожи, меха, промышленные изделия. Из Китая вывозили преимущественно ткани, чай, фарфор.

Во-вторых, укреплялись торговые связи России с Северным Кавказом и Закавказьем по Каспийскому морю. Главными восточными воротами России до начала XIX века оставалась Астрахань. Россия получала шелк из Ирана для себя и обеспечивала его транзит в европейские страны. Главными товарами стран Востока оставались шелк и текстильные изделия.

Также через Астрахань поддерживались оживленные торговые связи с Бухарой, Хивой, Турцией и Персией. Только в 1758 — 1760 годы среднегодовой вывоз товаров в эти страны составил 471 тысяч рублей, а доставка из них в Россию — 571 тысяч рублей. Среди импортируемых товаров главное место занимали каракуль, золото и серебро. В конце столетия в структуре среднеазиатского импорта на первое место выходят пряжа и хлопок как необходимое сырье для развивающегося мануфактурного и фабричного производства в России.

В торговле со странами Востока со времен Анны Иоанновны и Елизаветы действовали три компании на основе монопольного права. Отмена правительством в 1762 году монополий в области торговли привела к их ликвидации. Однако именно компанейская форма торговли помогала купцам увеличивать прибыли и капиталы, и в 60 — 70-е годы стали создаваться новые компании во внутренней и внешней торговле. От предыдущих их отличало отсутствие монопольных прав.

В 1763 году в Петербурге организовали Средиземноморскую компанию по торговле со странами Южной Европы. В 1767 году начала действовать Нижегородская компания для торговли хлебом в Поволжье и Петербурге, объединившая 30 местных купцов и получившая из казны 20 тысяч рублей. В 1772 году появилась Воронежская компания для торговли с Крымом. Для налаживания и укрепления дальневосточной торговли задумались о создании Российско-Американской компании, которая была-таки создана в конце века.

При Екатерине II Манифестом от 31 июля 1762 года были сняты все ограничения торговли Архангельска, до которого в 1763 году дошла и контрактная форма торговли, то есть с помощью бумажных контрактов, которые регистрировались в Коммерц-коллегии.

Резюмируя — Петербург начинал свою торговую экспансию, где должен был рано или поздно столкнуться с Англией, как конкурент.

Но вернемся к торговому договору. В 1762 году в Россию прибыл новый посол из Англии — Джон Хобарт, 2-й герцог Бэкингэм. Прибыл он с наказом — продлить действие договора 1734 года, который для англичан был очень выгоден и ставил их в привилегированное положение относительно других стран. Король Георг III потребовал от своего посла в России, чтобы он употребил «все усилия к возобновлению вышепоименованных торговых обязательств». Кроме того, монарх давал послу ряд советов относительно того, как следовало защищать интересы своей страны в этом вопросе:

Вы обязаны оказывать помощь и покровительство торговле наших подданных во всех владениях императрицы и наблюдать за тем, чтобы они беспрепятственно пользовались всеми торговыми привилегиями, которые им принадлежат или… когда бы то ни было, принадлежали. Кроме того, вы обязаны заботиться о доставлении им новых прав и привилегий, какие только могут быть предоставлены подданным иностранных держав, в случае если у кого-либо из них возникнет процесс или вообще какое-нибудь дело, зависящее от местных властей, вы обязаны стараться об оказании им скорой и полной справедливости и… доставлении им всякой зависящей от вас льготы.

Особое внимание король просил обратить на составление торговых отчетов, которые были введены постановлением Торговой комиссии в 1715 году. В этой отчетности любой британский торговец выступал в качестве информатора и шпиона, а правительство получало подробную и полную информацию о состоянии дел в той или иной стране не только в плане экономики, но и муниципального или государственного устройства, местных обычаев и т. д. Стоит отметить, что не составлявшие такой отчет купцы лишались лицензии правительства на ведение торговой деятельности.

Кстати, в этом напутствии Бэкингэму впервые прозвучала одна очень важная мысль:

Промышленность и флот Великобритании на данный момент не могли бы существовать без поставок сырья из России. В то же время никто кроме британских купцов не мог бы купить у России производимое ею огромное количество экспортных товаров.

Таким образом, говоря о британской технической революции XVIII века, не стоит забывать, что она происходила преимущественно на русских ресурсах. По крайней мере, в части флота русский лен, русская пенька, русское сало и русское железо были очень значимым экспортным товаром, который усиливал главного защитника Британии — Королевский флот. Историк А. В. Демкин отмечал:

Можно без преувеличения сказать, что британский флот (и прежде всего военный) был создан по преимуществу из материалов, вывезенных из России. Россия же потребляла готовые изделия британской промышленности: сукна, ткани, различные предметы обихода (среди них важное место занимали предметы роскоши) и т. д.

Если внести в эту фразу поправку (для Англии не менее важны были еще и Германия с Польшей как главные поставщики корабельного дуба для Роял Неви), то она полностью отражает тот расклад сил, который сложился на 1762 год.

Прибывший в Петербург Бэкингэм в первые месяцы своего пребывания начал вести переговоры о заключении нового договора с вице-канцлером Коллегии Иностранных дел князем Александром Михайловичем Голицыным, однако встретил со стороны последнего «неприятную холодность». Бэкингэм писал по результатам первых встреч:

По моему мнению, для нас всего лучше не входить ни в какие толки по этому предмету, а предложить составленный нами договор или сохранить старый, выговорив в нем как можно больше изменений в пользу (Русской) компании.

Дело в том, что русские предложили англичанам… совершенно другой договор, где все их привилегии в торговле уничтожались. То есть теперь англичане торговали бы с Россией на равных, как все.

Британский посол добился приватной встречи с Алексеем Бестужевым, который вернулся из ссылки, был реабилитирован, но никакого значимого поста не получил. Екатерина, не вполне доверяя бывшему канцлеру, назначила его «первым Императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе императорского совета». Если попытаться перевести на современный русский — это что-то типа «Президента РФ по взаимодействию со Всемирным конгрессом финно—угорских народов», то есть звучная, но ничего не значащая должность.

В беседе с бывшим канцлером он подчеркнул, что о новом соглашении не может быть и речи, поскольку эта мера «рассчитана лишь с тем, чтобы отнять у англичан все привилегии и льготы, доставленные им в прежнее время справедливостью и политикой России, ниспровергая в то же время… основные законы торговли и мореплавания, и что подобный образ действий равнялся бы совершенному изгнанию из России народа, имеющего полное право на лучшее обращение, особенно в настоящую минуту, когда Англия всего менее ожидает подобное оскорбление». В общем-то, как вы видите, ситуация весьма похожа на нынешнюю. Как только Россия начинает защищать свои торговые или иные интересы — она сразу нарушает все известные и неизвестные законы человечности, гуманности, торговли и мореплавания.

Выслушав «весьма любезно и внимательно» пламенную речь дипломата, канцлер заверил его, что императрица и окружающие ее лица желают поддерживать дружбу с Англией и попросил письменно подготовить возражения на этот проект, что посол и обещал незамедлительно исполнить. Особенно англичан волновал 9-й пункт договора 1734 года. Дело в том, что, согласно этому пункту, если Россия воевала с государством-союзником Англии, она не могла приостановить отгрузку в Британию материалов для флота. Теперь же Екатерина хотела пересмотреть этот пункт, и Бэкингэм обеспокоенно писал королю:

Мне кажется, что нам удастся оставить некоторые льготы для рижских купцов, хотя, с другой стороны, я опасаюсь, что они будут настаивать на исключении девятого пункта проекта, в силу которого веревки, мачты, корабельный лес, паруса, смола и деготь в военное время не почитались бы за контрабанду.

Далее переговоры продолжились с президентом Коллегии Иностранных дел Никитой Ивановичем Паниным, и вот здесь игра русских стала немного проясняться. Оказалось, что разговор о привилегиях в торговле был только прелюдией. Панин предложил англичанам то же самое, что предлагали в свое время Анна Иоанновна и Елизавета — то есть увязать торговый договор, где сохранялись бы английские преференции в торговле, с оборонительным союзом. Императрица хотела «придать ему (договору) столь же выгодное значение, иначе как в случае, если Англия заявит свое расположение к теснейшему соединению своих интересов с интересами России».

Англичане открещивались от союза с Россией как черт от ладана, пытаясь просто заключить выгодный торговый договор, не дав никаких обязательств взамен. Поняв, что в переговорах с правительством ловить нечего, Бэкингэм решился на уже испытанное средство — подкуп влиятельных сановников. Однако подкуп дело такое — тут ведь надо знать, кого подкупать. Бэкингэм не нашел ничего лучше, как предложить денег… Бестужеву. Который, повторюсь, имел только звучную должность и ничего в политике государства не решал. Для пользы дела он выговорил в Лондоне сумму в 2000 фунтов стерлингов, а также попросил определить бюджет для выдачи взяток братьям Орловым, Панину и Голицыну. Государственный секретарь Галифакс в ответе Бэкингэму писал, что определить бюджет может только сам посол — ведь это же он находится в России, а не правительство Англии. В том же послании государственный секретарь сообщал о желании британского правительства в случае, «если невозможно получить ничего, кроме возобновления истекшего договора», согласиться на условия российской стороны, поскольку вряд ли умно «испрашивать у императрицы таких уступок, которые могут отозваться неудачей самого договора».

Чтобы хоть как-то аргументировать свою позицию, Бэкингэм решился на довольно рискованный шаг — он привел Панину выдержки из ежегодного доклада Торговой комиссии, составленной английскими купцами в Петербурге, где излагалось следующее: «Ценность вывезенных товаров, считая таможенные пошлины и случайные расходы, простирается до 3 465 000 рублей. Ценность ввезенных товаров — 910 000 руб. Баланс в пользу России — 2 555 000 руб.

Меня удивляет, что Россия, не сознавая выгод, извлекаемых ею из торговли с Англией, допускает сомнения насчет своих намерений продолжить их купцам все прежние их привилегии».

Однако русские продолжали настаивать на том, что торговый договор с привилегиями будет подписан лишь совместно с союзным договором. Ежели союзных кондиций не будет — господа, торгуйте на общих основаниях.

Заметим, как изменилась позиция России со времен Анны Иоанновны! Тогда мы могли лишь робко просить о союзе, теперь же Россия четко требовала союза, зная зависимость Англии от российского экспорта.

В результате новый госсекретарь Британии, лорд Сэндвич, прибег к следующим доводам:

Англия не может обязаться помогать России в случае ее войны с Турцией по своим существенным торговым интересам, не может также обязаться субсидиями для польских дел, потому что ее собственная казна истощена последнею войною и таким обязательством нынешние министры возбудили бы против себя всенародный крик, а на все другие предложения императрицы в Англии охотно согласятся.

Одновременно с этим Бэкингэму было направлено заявление, согласно которому правительство Британии теперь уже было согласно одновременно с торговым договором рассмотреть и заключение союзных кондиций. Сэндвич писал Бэкингэму, чтобы он «всячески старался окончить оба трактата — союзный и коммерческий; если же увидит совершенную невозможность успеть в этом, то ожидал бы отзывной грамоты». По сути, Бэкингэму был дан карт-бланш: либо ты, дорогой друг, заключаешь договор с Россией, либо — «вон из профессии».

Чтобы простимулировать дорогого «западного партнера», Россия в 1764 году заключила союзный договор с Пруссией, что обеспечило ей поддержку в позиции по Польше, а английская дипломатия… зашла в тупик. На руках у них был козырь — Польша, и теперь он был выбит из рук русским дипломатическим маневром. Неужели «русске варвар» научились в политику?

В этой ситуации Бэкингэм был отозван, и в Россию прибыл новый посол — Джордж Маккартни. Однако от перестановки фигур ситуация не изменилась, позиция России была принципиальной: либо преференции и союзный договор, либо просто торговый договор на обычных основаниях. Отчаявшийся Маккартни отписал Сэндвичу:

Я объясняю эту неудачу единственно отсутствием всякой методичности, преобладающей в делах всей этой обширной империи. Да и не может быть иначе в стране, где все это дело ведется какими-то лавками, величаемыми коллегиями, и мелкими купцами, которых им угодно называть членами комиссии.

На протяжении четырех месяцев Маккарти вел переговоры с российскими представителями, и, наконец, решился подписать трактат на русских условиях. Это просто взбесило главу британского министерства иностранных дел лорда Графтона, который обратился к послу с резкой отповедью:

Не могу от вас скрыть, что как Его Величество, так и все его министры крайне недовольны тем, что вы решились подписать торговый договор, прежде чем… узнать волю Его Величества относительно условий его. Трактат, подписанный королевским министром при иностранном дворе, идет вразрез с инструкциями, данными ему прежней администрацией, без всякого разрешения со стороны настоящей администрации, рассматриваемый в то же время королем как договор, существенно вредный для торговли, что подтверждается и купцами, ни в каком виде не может быть принят нами и ратифицирован Его Величеством.

Послу, чтобы как-то выпутаться из щекотливой ситуации, предложили добавить к статье 4 договора Декларацию, в которой речь идет о «расширении российского мореплавания». В Декларации говорилось, что

«британские подданные будут иметь возможность участвовать во всех предприятиях и извлекать из них такие же выгоды, как и российские граждане… причем упомянутые меры ни в каком случае не будут клониться к уменьшению или ограничению торговли, которую в настоящую минуту подданные Его Британского Величества ведут с подданными Ее Императорского Величества… Декларация эта будет иметь равную силу, как будто бы она была включена в трактат».

То есть англичане хотели поставить под контроль рост российской внешней торговли и российского кораблестроения. Панин быстро раскусил смысл Декларации, по словам Маккартни:

Он, кажется, был очень удивлен этим предложением, несколько минут молчал, а затем разразился негодованием в таких выражениях, которые ясно доказывали, насколько были поражены его тщеславие и высокое мнение о себе.

Посол решил обратиться напрямую к императрице, не понимая, что Панин был проводником именно ее мыслей, ее интересов. На маскараде он «чуть не упал перед ней на колени, убеждая ее, но непоколебимость ее превзошла даже обычное женщинам упрямство». Маккартни писал Графтону:

Двор здешний становится с каждым часом горделивее и в ослеплении от настоящего своего благоденствия относится все с меньшим уважением к прочим державам и все с большим восхищением к самому себе. Усилившись союзом с Данией и Пруссией, гордые тем, что назначили короля Польши, и воодушевленные своим последним успехом в Швеции, они, по моему убеждению, будут с каждым днем менее умеренны в своих требованиях и более несговорчивы в переговорах. Поэтому, милорд, осмеливаюсь полагать… что обмен ратификаций должен бы произойти как можно скорее, так как всякое новое требование подвергло б нас тем ответам, которые бы им вздумалось дать нам и вызвало бы с их стороны объяснения, несовместные с достоинством Его Величества и невыгодные для интересов его подданных, ведущих торговлю в этой империи.

Собственно говоря, это было полное поражение британской дипломатии. Екатерина лично разъяснила послу, почему она не подпишет предлагаемую им Декларацию, а также не может «допустить возможность склонить его на Декларацию, унизительную для его достоинства и невозможную как по форме, так и по выражениям». Настоящий шаг, продолжала императрица, «составляет ее ультиматум и что она не может согласиться ни на какие другие условия». Если же Англия откажется ратифицировать трактат в том его виде, в котором он существует на данный момент — Россия отзовет свою подпись — и, господа англичане, добро пожаловать в мир торговли на общих основаниях. Панин был еще жестче:

Как видно, сэр, у нас никогда не будет торгового трактата; что же касается до союзного договора, то так как это предмет совсем другого рода, то мы займемся им на свободе, когда найдем это всего удобнее для наших взаимных интересов, но, когда наша торговля будет доступна для других наций, не думайте, чтобы предстояла возможность стеснять ее из пристрастия к вам. Давно пора, положить конец этому делу и приступить к уничтожению подписей, что я и сделаю немедленно в вашем присутствии.

Увидев, что Никита Иванович действительно собирается послать в канцелярию нарочного за трактатом, чтобы разорвать его, Маккартни попросил Панина отложить это хотя бы на несколько дней. В письме королю он писал:

Окончательная неудача трактата и отмена привилегий, которыми наши купцы пользовались лишь вследствие снисхождения, теперь… неизбежны.

В беседе с Паниным через несколько дней британский посол спросил — правда ли, что Россия собирается отказаться от торгового договора с Англией, заключенного при Елизавете Петровне? Ответ Панина Маккартни изложил Графтону:

Он очень спокойно ответил мне, что это совершенная правда, что он часто предупреждал меня, что таково должно быть окончание нашего дела. Далее он сказал… что нет никакой возможности вести переговоры с англичанами на равных правах, что решился он на немедленное исполнение этого намерения в тех видах, чтобы дать здешним английским купцам время предупредить своих друзей в Англии, прежде чем наступит сезон мореплавания, через что они имели бы возможность принять сообразные с этим меры и не потерпели бы убытки, вследствие надежды на трактат, который, быть может, они считали уже оконченным.

В отчаянии Лондон прибег даже к скрытым угрозам — Георг декларировал, что будет посылать в Балтику ежегодно 4–5 своих военных кораблей «для защиты торговли» в случае, если русские не примут Декларацию. Екатерина же в ответ показала Маккартни проект указа об отмене русско-английского торгового договора. И 24 октября 1766 года русско-английский торговый договор был ратифицирован английским правительством. На русских условиях. Англичанам оставлялись пусть и урезанные, но привилегии в обмен на подписание оборонительного союза с Россией. Согласно кондициям, Англия обязывалась в случае войны России с третьим государством если не помогать прямо, то хотя бы не препятствовать русским.

Что это давало России? В военном смысле это показала русско-турецкая война 1769–1774 годов. Теперь британские военно-морские базы стали базами, союзными России. Собственно, Первая Архипелагская экспедиция не была бы возможна без поддержки Англии, без предоставления русским кораблям доков Саутгемптона, Портсмута, Гибралтара и Менорки. К тому же Англия обеспечила для России нейтралитет Франции, пригрозив последней, что в случае атаки русских кораблей Британия начнет войну с Францией.

Кроме того, по словам А.Б. Соколова:

Британское правительство через посредство Русской компании обеспечило себе приток сырья для военных дел по выгодным ценам, почти не пожертвовав военными и политическими принципами. С другой стороны, русские могли быть уверены в поступлении английских товаров в связи с установлением низких тарифов.

Что же касается русской внешней торговли, то сразу после прихода к власти Екатерина создала Комиссию о коммерции, главной задачей которой был поиск оптимальных тарифов для увеличения экспорта. В результате работы Комиссии был выработан новый тариф, который был опубликован 1 сентября 1766 года и стал действовать с 1 марта 1767 года. Согласно тарифу, большинство импортных изделий, аналоги которых производились в России (206 статей), облагались 30% пошлиной. Комиссия о коммерции считала, что продолжать содержать фабрики бесполезно, если такая поощрительная мера окажется для них недостаточной. Товары, которые производились в стране в изобилии, были запрещены к привозу (канифоль, скипидар, ревень, хлеб) или обложены очень высокой (до 200%) пошлиной (ситец, дорогие ткани с золотым и серебряным шитьем). Максимально облегчался доступ товаров, в которых страна нуждалась и которые в России не производились и не выращивались (краски, фрукты, семена), установлением 4–6% пошлины или беспошлинного провоза. Полуфабрикаты и материалы для российских мануфактур, как и товары, производство которых находилось в зачаточном состоянии, облагались умеренной 12–15% пошлиной. Для предупреждения роста контрабанды на самые дорогие предметы роскоши (драгоценности, кружева) устанавливалась 10% пошлина.

После принятия тарифа внешнеторговый оборот России по европейской границе в 1767–1771 годов по сравнению с предшествующим пятилетием увеличился на 27% и продолжал расти дальше. Темпы роста экспорта обгоняли прирост импорта, что оказывало положительное воздействие на экономику страны, но проблема контрабандного ввоза товаров оставалась актуальной, что стало одной из причин пересмотра тарифа, чем и занялись в 1782 году. Кроме того, в Лифляндских и Эстляндских портах по-прежнему действовали местные, весьма умеренные тарифы, что создавало определенную конкуренцию столичному порту и условия для контрабандного ввоза товаров в Россию. Снижения тарифных ставок добивались и многие европейские государства, особенно Средиземноморские, с которыми Россия стремилась развивать торговые отношения.

Что касается политической жизни Британии, там весь период 1762–1775 годов шло увеличение напряженности в колониях. Дело в том, что Семилетняя война влетела Англии в копеечку, и нужно было срочно изыскать средства для пополнения бюджета.

Надо сказать, что налоги повышали далеко не только в колониях, но тот парадокс, почему напряженность росла именно там, я, наверное, должен объяснить, прям по пунктам.

Итак, пункт первый. Будущие США были для Англии образцовой колонией. Дело в том, что они были населены выходцами из метрополии с тем же образом жизни, что и на самом Туманном Альбионе, с идентичными потребностями и желаниями. То есть купцы из метрополии вполне могли сбывать в колониях те же товары, что и на острове, при этом собственно английские купцы имели полный контроль над отгрузкой товаров и кредитом в колониях. Вот как описывается эта ситуация в «Краткой истории быта и частной жизни» Брайсона Билла:

В Америке изготавливали только самые основные предметы посуды — кувшины, фаянсовые тарелки и чашки и т. п.; фарфор и другие высококачественные изделия привозили из Британии (или провозили через нее, что получалось еще дороже). В результате буквально все приходилось заказывать через длинные цепочки посредников. Каждый заказ описывался в утомительных подробностях и в конце концов вверялся незнакомцам, которые могли выбрать не то, что нужно, а то и вовсе исчезнуть. Словом, причин для недовольства было хоть отбавляй…<…>

Даже самые аккуратные инструкции иногда понимались совсем не так, как надо. Эдвин Тунис в книге «Колониальная жизнь» рассказывает историю о человеке, который вложил в конверт с заказом изображение родового герба, который он хотел бы видеть на обеденном сервизе. Чтобы его указания были абсолютно понятны, он добавил жирную стрелку, указав на некую важную деталь герба. Когда посуда прибыла, заказчик с ужасом обнаружил, что стрелка абсолютно точно воспроизведена на каждом предмете.

Для многих посредников было обычным делом отправить американцам одежду и мебель, которая вышла из моды и уже не пользовалась спросом в Европе. «Ты и представить себе не можешь, каким барахлом завалены лучшие здешние магазины!» — писала домой из Америки английская туристка Маргарет Холл. Английские коммерсанты весело повторяли фразу: «Для Америки сойдет».

Таким образом, колонии по сути были в экономическом и долговом рабстве у метрополии.

Пункт второй. Естественно, такая жизнь колонистов не устраивала, и в колониях вовсю процветала контрабанда, любую вещь можно было, заплатив втридорога, достать через контрабандистов. Сама контрабанда была организована землячествами, из которых больше всего выделялось ирландское, позже известное как «Таммани-холл». Это было сообщество эмигрантов-соотечественников, которое предоставляло помощь прибывшим ирландцам, в том числе — денежную, в том числе и с работой, с жильем, но — далеко не бесплатную. Говоря проще, то же самое мы видим сейчас в России в строительном бизнесе. Вот «Таммани» — это как раз те люди, которые держат бригады строителей из Средней Азии, Молдавии и Закавказья. Аналогия на самом деле полная — как в денежном смысле (по работе надо договариваться не напрямую с прибывшими эмигрантами, а через представителей «Таммани»), так и в организационно-политическом (члены «Таммани» могли приказать прибывшим устроить беспорядки, избить или убить неугодного человека, похитить или ограбить кого-то и т. д.). Помимо этого, «Таммани» контролировала контрабанду и ее распространение. Если отбросить сантименты — это была обычная мафиозная структура. Но эта мафиозная структура имела своих представителей в исполнительной власти.

Например, Сэмьюэл Адамс, который вел борьбу в Массачусетсе с богатыми семействами Ширли, Отисов и Хатчинсонов. В 1747 году партия Адамсов проиграла выборы, и Сэмьюэл обратился за помощью к «Таммани», и та снабдила политика боевиками, которые вошли в историю под названием «Сыны Свободы». Далее Адамс начал принимать в свою партию бедноту, нищих, разорившихся фермеров и так далее.

То есть Адамс отказывается опираться в дальнейшем на купечество и другие зажиточные круги и приходит к твердому убеждению, что «силой, которая по божескому провидению должна в конце концов спасти нас… может быть только простой народ Америки». Отказ от опоры на купечество в пользу городской бедноты — странный подход только на первый взгляд: по сути, Адамс решил найти себе опору в деклассированном элементе, которому нечего терять, и прийти к власти на волне популизма и беспорядков. Так, после «Бостонской резни» 5 марта 1770 года («некий Эдвард Джерриш, „человек молодой и горячий“, по странному стечению обстоятельств должник мистера Брэдли, еще одного компаньона Хэнкока, крепко подвыпив, начал хамить часовому, охраняющему таможню. Солдат, как положено, оскорбления игнорировал, так что хулиган, наскучив, ушел, но через пару часов вернулся уже с дружками. На сей раз в часовых полетели не только оскорбления, но и камни, и в конце концов, когда Джерриш попросту начал хватать одного из солдат за грудки, тот ударил его стволом мушкета. На крики потянулась толпа, — вполне возможно, подготовленная, общим числом едва ли не в сотню душ, все под хмельком. Ситуация быстро накалялась. Уже звучали и призывы к расправе, и в конце концов часовые, бросив свои будки, которые „мирные демонстранты“ уже пытались опрокинуть, отступили к лестнице таможни, прижавшись спинами к запертым дверям».) Адамс во главе «Сынов Свободы» просто осаждает резиденцию губернатора Хатчинсона и добивается от него вывода английских войск из города. Не правда ли, это сильно напоминает нынешние репортажи из одной всем нам известной страны?

В 1772 году внезапно «Сыны свободы» в Бостоне пропадают. По совершеннейшему совпадению в этот год Сэмьюэл Адамс избран в Генеральную Ассамблею (парламент) Массачусетса. Появятся боевики на сцене позже, в 1784 году, когда будут грабить и убивать покидающих США лоялистов. При этом сам Сэмьюэл говорил:

Сейчас, когда имеется постоянное конституционное правительство, самочинные народные комитеты и конвенты в графствах становятся не только бесполезны, но и опасны. Они сослужили отличную службу и были в высшей степени необходимы в момент их возникновения, и я не отрицаю и своей скромной роли в их создании.

Ничего не скажешь, страна воистину победившей демократии!

Брат Сэмьюэла, Джон Адамс, в своих дневниках отлично описал бостонский торговый мир и «стремление к революции»:

Зашёл вечером к Ч. и проболтал с ним около часа. Он страшно озлоблен на бостонцев. «Ненавижу их всей душой, — говорил он. — Великие патриоты! Были за бойкот, пока у них оставались запасы старых тряпок для выгодной продажи, а когда всё продали по сумасшедшим ценам, сразу стали против. Больше не слыхать о развитии собственных производств — чужие товары снова текут к нам потоком. Что же касается чая, его сейчас можно купить именно у тех, кто громче всех проклинал его.

Следовательно, спекуляция, нажива и контрабанда были основой внутриколониальной торговли.

Пункт третий. Введение парламентом Англии новых налогов и сборов (кстати, почти такие же налоги и сборы вводились и собственно в метрополии) было призвано: а) подорвать контрабанду и ввести бизнес в колониях в законное русло; б) повысить собираемость налогов. Может показаться странным, но в Англию из колоний шел только один шиллинг с каждого собранного фунта налогов. Остальное оставалось на местах. По идее, британский парламент хотел заставить ужаться правящие классы в колониях, и брать хотя бы два шиллинга с фунта. Однако правящие классы тоже не были дураками и переложили этот добавочный шиллинг, а то и два, на колонистов.

Стоит понять, что основным мотивом восстания были не «налоги без представительства», а нежелание местных воротил делиться своими доходами с метрополией. Но если эту сермяжную правду скажешь народу — за тобой ведь не пойдут. Отсюда и начались требования создания Континентального парламента, разработка принципа «гомруля», и т. д. По факту, это были обычные сепаратистские тенденции на фоне нового витка борьбы за передел власти в колониях.

Но до поры до времени никто от Англии отделяться не хотел. Согласно исследованиям современных американских историков, лишь четверть населения Тринадцати колоний выступала за отделение от Англии. Три четверти были лоялистами. Однако эти три четверти по самоорганизации и мотивации полностью проиграли борьбу агрессивной четверти. Цитата:

В отличие от патриотов, лоялисты не проявили способности к самоорганизации, созданию добровольных групп типа «Сынов свободы», налаживанию связи друг с другом. Они действовали разрозненно, их сопротивление часто выливалось в спонтанные террористические акции. Для пресечения подобных вылазок патриоты создали во всех штатах комитеты безопасности. Последние были призваны усмирять не только активных тори, но и выявлять тайных лоялистов. С этой целью вводилась простая процедура: новые власти повсеместно потребовали от лиц (свободных мужчин) старше 16 лет принести им присягу на верность. Отказывавшиеся сделать это объявлялись лоялистами и подвергались разнообразным репрессиям и ограничениям в правах. Во всех штатах им было запрещено занимать государственные должности, в пяти штатах «отказники» лишались избирательных прав.

Революционеры безумно боялись, что с ними начнут действовать их же методами. Так, уже знакомый нам Сэмьюэл Адамс в «Рассуждениях о законе против Мятежей», запрещающем собираться 12 или более лицам в общественных местах, а также разрешающем шерифам убивать тех, кто этот закон нарушает, он пишет:

В монархии преступление в виде измены может быть прощено и забыто. Оно может быть даже легко наказано. Но человек, который осмеливается нарушать законы республики, должен быть приговорен только к смерти!

На мой взгляд, тут прекрасно все: и запрет собираться группами больше 12-ти человек, и смертная казнь без альтернативы за убеждения. Настоящая тоталитарная демократия.

В общем, с одной стороны — система безальтернативной кредитной экономики в колониях, с другой — ростовщический, контрабандный ее характер во внутриколониальных делах обусловили рост напряженности между метрополией и окраинами. Полубандитские мафиозные группировки, воюя против государственных корпораций, которые своим приходом на рынок просто подрубали на корню весь контрабандный бизнес, начали использовать сепаратистские и демократические требования в своих интересах. Тем не менее даже во время Конкорда и Лексингтона американская элита была убеждена — с метрополией удастся помириться. Даже после «Декларации Независимости» и формирования армии, даже после вторжения в Канаду, закончившегося крахом, была надежда, что после вялых военных действий стороны сядут за стол переговоров, Англия реформируется в двухпарламентскую систему, где парламент метрополии будет обладать равными правами с парламентом американских колоний.

Но, пожалуй, перечеркнула все эти размышления победа под Саратогой. Если раньше американская элита была просто смутьянами и мятежниками, то после Саратоги она стала смутьянами и мятежниками, которые могут победить.

То есть, с одной стороны, Саратога отрезала все возможности отступления назад, с другой — показала, что у американцев есть возможность победить в этой борьбе. До этого сражения никто в победу особо не верил.

Таким образом, Англия, победив в Семилетней войне, вошла в период кризиса, который закончился проигрышем Войны за независимость США. Что касается России, Екатерина сполна погрела руки на этом внутрианглийском конфликте. В качестве примера: в октябре 1780 года Россия вышла к воюющим сторонам с предложением посредничества о мире.

Предложение было следующим:

1) Перемирие на год на условиях владения тем, кто чем владеет на данный момент.

2) Созыв конференции в Европе по поводу обсуждения условий мира.

3) Опрос ассамблей всех 13 колоний (проще говоря, референдум) — хотят ли они остаться в составе Англии или выбирают независимость?

Самое смешное, что на этот момент англичане владели колониями Нью-Йорк, частью Новой Англии, после взятия Саванны — Джорджией, Каролиной и частью Вирджинии. 1780-й — это вообще был страшный год для восставших. И перемирие по принципу «кто чем владеет» лишало США двух третей территории.

Но это еще не все. Матушка, предложив обратиться напрямую к ассамблеям колоний, напрямую дискредитировала Континентальный Конгресс. Ибо по идее ассамблеи передали ему полномочия о заключении мира или начале войны, а также о форме правления.

Забавно, что Екатерина, предлагающая подобные варианты и в деле с колониями часто играющая на руку Англии, вошла в историю как сторонница независимости США и друг американцев.

Но, играя одной рукой на стороне Англии, Екатерина умудрялась играть другой рукой и против Англии. Так, именно действия русского правительства и министерства иностранных дел ввязали Голландию в войну с Англией, поскольку русские, тайно пообещав Голландии поддержку своими эскадрами, не выполнили этого обещания. За подробностями можно обратиться к книге Н. Н. Болховитинова «Россия открывает Америку: 1732–1799 г. г.».

На этом цикл статей «Россия и Англия: после Петра» завершается. Логическое его продолжение — это сериал «Крымский вопрос» времен Екатерины II» на «Спутнике и Погроме». Ну а о крушении экономических связей между Россией и Англией мы рассказали в цикле статей «Континентальная блокада».

Надо сказать, что с 1725 по 1770 год Россия прошла для Англии путь от заурядного поставщика до стратегического партнера, который очень важен и нужен. Русские цари и царицы последовательно отстаивали русские интересы и при необходимости влияли на политику Англии через пророссийское лобби торговцев и коммерсантов, завязанных на бизнес в России. Почти век Россия и Англия были друг для друга главными торговыми партнерами, и Англия стала такой в известной мере благодаря именно русским ресурсам. Точно так же, как и Россия — благодаря английским деньгам и товарам.