Провал периферийного национализма в Валенсии: уроки для русских националистов

Початок

Прошедший год высветил проблему, существовавшую и до начала «братоубийственной» войны на Украине: «Кто я? Русский или карелец? Чего во мне больше? Где моя „первая“ Родина? Здесь, в Сибири, или в далёкой Москве?»

За год эта тема успела проделать стремительный путь. Путь, оставивший после себя тянущиеся следы крови. Одинаково красной для тех, кто на неё смотрел, но не одинаково ценной для тех, кто её проливал. Обращая свой взгляд назад, задаёшься мыслью: возможно ли было этого избежать? Был ли шанс сохранить хотя бы те отношения между Россией и Украиной, что уже были? Был ли шанс сохранить отношения между теми, кто считает себя украинцами, и теми, кто считает себя русскими? Или раскол, разверзшийся тысячами трупов, был предопределён?

Растущая национализация российской периферии «подарила» нам Кавказ, загорающийся Татарстан, готовое превратиться в исламский плацдарм Поволжье, «сам по себе» Дальний Восток, и она явно ещё не показала все свои сюрпризы. Центробежная сила федерализации, заданная действиями Ельцина и ещё хоть сколько-нибудь сдерживаемая фигурой Путина и сильной инерцией русского культурного наследия, приводит, казалось бы, к однозначному выводу, действующему по отношению к кому угодно: «либо ты с нами, либо ты с ними». И третьего не дано.

Фотография взята с сайта referendum-rt.com

Но!

Давайте обратимся за примерами к стране, в которой раздирающие её изнутри периферийные национализмы являются одними из самых сильных в Европе. Давайте в очередной раз поговорим об Испании, сместив в этот раз акцент беседы с уже хорошо известных нашим читателям Каталонии и Страны Басков.

На первый взгляд, политические ситуации внутри Украины и Испании очень похожи: в обеих присутствуют сильные региональные идентичности, которые открыто требуют предоставления бóльшей автономии от центра. В случае Новороссии эти формальные требования переросли в формат вооружённой борьбы. С другой стороны, в случае Испании, имеет место феномен, переворачивающий всё представление о том, как может выглядеть национализм окраин. Представьте на минуту, что автономии требует не Донецк и не Луганск, а в Крыму не проводили референдум. Вообразите себе, что административной независимости от украинского Киева добиваются «украинский» Львов, «украинский» Ивано-Франковск, «украинская» Винница, а такие русские регионы Юго-Востока, как Харьков, Мариуполь и Славянск спокойно уживаются внутри украинского государства, комфортно там себя чувствуя, не только не испытывая никаких проблем со своей внутренней русскостью, но более того — зачастую становясь политическими замедлителями очередного витка периферийного сепаратизма.

(Украина не Рос… ой, Каталония не Испания)

Добро пожаловать в испанскую Валенсию ({{1}})!

Валенсія: не відбулися іспанська України

Вид, открывающийся на Валенсию с южной стороны колокольни Св. Мигеля

«…В Испании существует сообщество, которому, несмотря на наличие широко распространённого регионального языка, не удалось разработать чувство региональной идентичности. Валенсия показывает очень низкую долю идентификации с региональным референтом (9%), и эта тенденция остаётся неизменной с начала семидесятых годов. Более того! Чувство «испанскости» в Валенсии лишь выросло за эти годы. В начале семидесятых годов прошлого века Хуан Линц ({{2}}) был удивлён, что в Валенсии, в отличие от других многоязычных регионов Испании, не развилось националистического движения, несмотря на наличие культурных и политических активистов. В начале восьмидесятых он по-прежнему был озадачен феноменом, при котором «Валенсия показывает, что языковой дифференциации, исторической идентичности и наличия активных групп националистических интеллектуалов недостаточно, чтобы мобилизовать националистический электорат». В ситуации, когда периферийный национализм растёт и крепнет, Валенсия остаётся своего рода девиантным случаем«({{3}}).

Занимающиеся изучением национализма знают, что для возникновения эффективного националистического движения необходимо совмещение ряда факторов. И в первую очередь это возможность формирования в сознании людей «воображаемого сообщества» ({{4}}) — гомогенного, состоящего из подобных друг другу людей, объединённых единым представлением о генезисе своего сообщества, его территориальных ограничениях, его особенностях, воспринимаемых членами сообщества эксклюзивными, его истории, et cetĕra. Инкорпорация индивидов в такое сообщество способствует усилению и сплочению группы. Вот почему национализм, как правило, считается силой, объединяющей граждан. Но за счёт своего мощного мобилизационного потенциала он также может вносить разногласия внутри государств, в которых сосуществуют несколько развитых идентичностей.

Каждая такая группа представляется в умах людей через свои существенные особенности, через своё «коллективное представление об общем» (ДиМаджио ({{5}})). Маркерами групповой идентичности могут быть: язык, религия, раса и другие факторы. Важно помнить и понимать, что коллективные идентичности как особая форма социальной идентичности «зависят от социального согласия, что эта группа действительно существует, с чем должны быть согласны как те, кто находится внутри группы, так и те, кто находится вне неё» ({{6}}).

В основном выделяют три инструмента, позволяющих создать коллективную идентичность: 1) мобилизация физических лиц через общественные движения и организации ({{7}}); 2) лично переживаемый опыт, дающий человеку ощущение, что он(а) разделяет определённый набор чувств, составляющих коллективную идентичность, к которой он принадлежит ({{8}}); 3) общественно-политические институты, выступающие в роли «строителей» личности ({{9}}). Однако, как мы можем судить по случаю Валенсии, даже совмещение трёх озвученных направлений не обеспечивает гарантированного появления националистического движения в регионе. Но это также не означает, что не происходит вообще ничего.

Многочисленные исследования, проводимые Хуаном Линцем с конца семидесятых годов XX века, привели к результату, который он назвал «множественными идентичностями».

После 26 лет федерализации (с конца семидесятых годов), проводимой силами политиков и региональных органов власти, подавляющее большинство испанцев (57% ({{10}})) развили в себе несколько одновременно сосуществующих идентичностей, позволяющих им ощущать себя как испанцами (в общем смысле), так и членами своих региональных сообществ. И первое, что здесь бросается в глаза, — это то разительное отличие в подходе к внутренней политике, которое позволяет одним европейцам сохранять единой страну, напичканную периферийными национализмами, и которое не позволило другим («европейцам») урегулировать один-единственный вопрос, расколовший крупное европейское государство надвое.

Но какие хитрости позволили Мадриду создать в лице Валенсии себе верного союзника и какие диаметрально противоположные действия Киева откололи от него Новороссию?

Валенсія проти валенсіанізаціі

Кликните для увеличения

Одной из причин успешной «испанизации» Валенсии было то, что непосредственное участие в выборах принимали хорошо известные персоны. Это были владельцы предприятий, промышленники, предприниматели, принадлежащие к финансовой элите и сельскохозяйственной буржуазии. За счёт своего активного политического участия и публичной известности эти люди были вхожи во многие мадридские кабинеты и уже за счёт этого становились как бы «выше» регионального сепаратизма, так как могли эффективно решать стоящие перед регионом задачи, не прибегая к мелкому политическому шантажу.

Не нужно думать, что испанские «регионалы» стояли выше центрального руководства: иерархия бюрократического аппарата одинакова везде. Но местным политикам и госслужащим Валенсии и представителям Мадрида удалось наладить взаимовыгодные связи, чем-то напоминающие российскую специфику отношений «периферия-центр»: обеспечение в регионе победы партии власти в обмен на контроль над местной администрацией, а значит — над экономическими ресурсами, а значит — над созданием рабочих мест, над сбором и распределением налогов, а также все прочие «бонусы» от сотрудничества с политическим центром.

Экономические выгоды от такого сотрудничества объясняют, почему региональные активисты и интеллектуалы не смогли оказать ощутимого влияния на валенсийскую буржуазию, чья одна лишь сословная принадлежность уже прививала им иммунитет от национализма. Более того, региональные элиты имели все возможности для вхождения в республиканское правительство и бюрократию, что для людей, умеющих обращаться с властью и деньгами, окончательно нивелировало возможные симпатии к сельскому носителю барретины ({{11}}).

Сам за себя говорит и уровень «горизонтальных» отношений между регионами, например, между Валенсией и Каталонией, культурные состязания между которыми проходят в форме хорошо известных и распространённых в Европе «Цветочных игр» ({{12}}). А теперь давайте вспомним нюансы отношений «европейских украинцев» из Киева и «синих от наколок титушек»-промышленников Донбасса, чьё культурное противостояние сводилось в основном к посредственно выполненным карикатурам, на пике своей интеллектуальной мощи выдавшим образы «ваты», «колорада», «укропа» и запуганно скачущего перед деревенской молодухой Андрея Дещицу. Вспомнили? Продолжаем.

Политическое участие региональных элит Валенсии в масштабе республики не позволяет возникать чувству маргинальности (сравните с «Даунбассом» и «Лугандонами»), увеличивает шансы на интеграцию в более крупных масштабах и лишает периферийные элиты Валенсии искушения покинуть полную возможностей жизнь большого общественно-политического и культурного сообщества «Испания». Политические элиты Валенсии пытались решить проблемы общества, бурно меняющегося на фоне проводимой модернизации, главным образом за счёт участия в политике общегосударственного уровня, сотрудничая с ведущими региональными партиями и заключая союзы с общегосударственными платформами.

Возможно, именно в этом кроется главный ответ на вопрос, почему Валенсия, имеющая весь «набор националиста», не спешила им воспользоваться. Возможно, именно в этом кроется главный ответ на вопрос, почему каждые выборы на Украине превращались в майдан противостояния одной половины страны против другой.

Федерализм в Валенсии понимался не как культурная автономия, а как децентрализация, прежде всего в сфере муниципального управления. Наиболее одиозные политики Валенсии доходили до того, что начинали относить периферийный национализм к консерватизму и отсталости, порождая местами уже антикаталонские чувства, основанные на экономическом соперничестве регионов: «Вопрос для валенсийцев описывается просто: либо наши огороды и виноградники, либо богатство каталонских промышленников — одно из двух. У нас есть доказательства, что Институт развития национального труда не собирается заниматься развитием нашего региона» ({{13}}).

Карта провинции Валенсия и побережья Коста-де-Валенсия

Экономическая элита Валенсии была в значительной степени сельскохозяйственной и потому заинтересована в свободной торговле, выступая против политики протекционизма. Валенсийские предприниматели возмущались попытками увеличения протекционизма в Испании, в чём входили в конфликт с экономическими, политическими и культурными элитами Каталонии. Так зародился валенсийский экономический «антикаталонизм».

Нельзя сказать, что не предпринималось попыток «регионализировать» Валенсию. Принятие Устава Автономии в 1983 году запустило процесс «валенсианизации»: региональный парламент принял законопроект о служебном использовании и преподавании на валенсийском языке. Однако эти инициативы встретили горячее сопротивление со стороны местного населения, что в 1996 году привело к победе консерваторов, быстро свернувших проект валенсийского национализма, и без того не пользовавшегося особой популярностью.

В начале своего рассказа я упоминал о «множественной идентичности» как социальном предохранителе от возникновения периферийного сепаратизма. Рассмотрим подробнее, что имелось в виду.

Я муж, водитель грузовика, фанат «Валенсии» и… испанец

Каждый человек, как правило, судит о своем культурном сообществе по трём основным направлениям. Во-первых, в большинстве случаев чертой, определяющей сообщество, является язык. Но религия, этническая принадлежность и даже политические пристрастия (в случае гражданского национализма) могут выступать в роли доменов коллективной идентичности. Во-вторых, это те требования, которые предъявляются для признания членства в группе. В-третьих, это символы, идентифицирующие сообщество: флаг, гимн, название, географическая карта являются распространенными примерами этого символического измерения.

В случае Валенсии более чем две трети политиков согласны с утверждением, что такого структурированного культурного сообщества, как «Валенсия», нет. Результат общественных опросов показывает, что большинство респондентов, чтобы охарактеризовать усреднённый образ жителя Валенсии, выбирают неопределённые особенности. Например, такая категория, как «характер», выбирается одной из основных, в то время как язык в качестве маркера идентичности занимает только второе место. Культура и история также остаются для опрашиваемых «вторичными» характеристиками сообщества. Таким образом, исследования демонстрируют, что внутри населения Валенсии нет согласия относительно того, какие именно критерии являются чертами, определяющими их. Эти данные высвечивают существующие культурные разногласия — конфликт природы представлений о воображаемом сообществе среди его участников, который создаёт серьёзные трудности на пути формирования регионального национализма.

Отсутствие определяющего культурного признака затрудняет идентификацию сообщества и для посторонних наблюдателей, особенно при условии, когда члены сообщества не могут договориться между собой в этом вопросе. Это и есть «множественная идентичность» — субъектность, подобная баку большой ёмкости, в который можно поместить разные культурные артефакты. Много раз эта формулировка используется в качестве объяснения причины, почему Валенсия воспринимается как менее важная, менее влиятельная, менее богатая и менее актуальная в испанской политике общность, нежели другие. Хотя выше было достаточно подробно описано, насколько обманчиво это впечатление. Но как такая «множественная идентичность» Валенсии отражается на повседневной политике региона? И на что испанским политикам нужно обратить особое внимание?

Большинство депутатов Валенсии являются плюралистическими националистами. Они разработали коллективную идентичность, складывающуюся не столько из культурных, сколько из территориальных и сентиментальных черт. Чувства при этом являются политически безвредными, не рассматриваются в качестве отличительного признака и, следовательно, не могут являться серьёзной платформой, с которой можно формулировать политические требования.

Имманентной чертой любой коллективной идентичности является понятие «членства» — условий или требований, необходимых для человека, чтобы считаться участником группы. Членство может рассматриваться с нескольких точек зрения.

Валенсия — для всех. Украина — для украинцев. Россия — для всех (кроме русских)

Примордиализм, или эссенциализм (от лат. primordialis — изначальный), подразумевает участие в группе по праву рождения («кровные узы»). Примордиалисты считают, что общество состоит из тех, кто разделяет язык, рождение или общее прошлое. Территория проживания участников сообщества при таком подходе вторична. Второй способ рассмотрения членства потенциально более включителен. Территориализм означает, что человек, живущий и работающий на конкретной территории или внутри административно-территориальной единицы, уже считается участником группы. Каких-либо других характеристик для него не требуется. Территориализм, по мнению Хуана Линца, развивается как попытка националистов преодолеть несовместимость эссенциализма и современной европейской интеграционной политики.

Валенсийские политики решили выбрать принцип территориализма в качестве базового требования к членству в сообществе. Большинство депутатов сошлись во мнении, что проживание и работа на территории Валенсии являются достаточным основанием, чтобы считать человека членом сообщества. Такие факторы, как, например, родственные связи, были в основном отодвинуты на задний план.

Эта информация очень пригодилась бы украинским политикам, які мріють про єдину Україну. Выбрав принцип «живя и работая» в качестве единственного условия интеграции в сообщество, не рассматривая как непреодолимую преграду ни язык, ни родственников, ни место рождения, Валенсия успешно строит гражданский национализм, обеспечивающий ей комфортное место среди других регионов в рамках единой Испании.

Ирина Фарион ({{14}}): «Существа, которые едут в Украину, заслуживают смерти»

В процессе рассмотрения внутренних политик, проводимых в Испании и на Украине, невольно приходят на ум параллели с Россией: что-то похоже, что-то — нет. Внешне российские власти декларируют принципы территориализма, формализацией которого является так называемая «российская нация», она же — «многонациональный народ России», они же — «россияне». Казалось бы, всё правильно. Где подвох?

Главный подводный камень российской национальной политики — это отрицание существования русской нации, проводимое на фоне форсированного укрепления национальных идентичностей. Я не зря выбрал прилагательное «национальный» для обозначения периферийных идентичностей. Ведь само это понятие при столетней политике отрицания существования государствообразующего народа настолько стёрло из его описания это слово, что сегодня слово «национальный» стало синонимом слова «нерусский».

Российский территориализм был бы понятен, уместен и… принят, будь он территориализмом настоящим — одним для всех. Таким, какой претворяется в жизнь валенсийскими политиками и бюрократами. Но пока «национальная» «интеллигенция» видит Россию такой, рассчитывать на построение единого крепкого государственного организма не приходится.

Фрагмент проекта «Россия — для всех»; авторы проекта — Виктор Бондаренко и художник Дмитрий Гутов

Понятная иллюстрация: «несуществующий русский народ в ожерелье из 666 национальностей».

Картина «Proscaenia» испанского художника Дино Вальса, 100×70 см, 2011 г.

Кто-то может предположить, что такое срединное положение — «и вашим, и нашим» — несёт в себе выигрыш использования обеих сторон. Кто-то может предположить, что такая «золотая середина», «золотое сечение» — оптимальный вариант для такой вечно сложной, большой и разной России. И если испанские элиты вынуждены договариваться с национальными регионами, потому что они там есть; и если Украина встала на путь самоуничтожения, по которому готова пройти до конца, но встала определённо и чётко, то политика, проводимая сидящими в Кремле советскими новиопами, приводит лишь к медленному разложению страны, у которой есть все условия для того, чтобы оставаться по-настоящему единой.

Рада

В начале этого материала задавался вопрос, возможно ли было достичь иного исхода событий на Украине? И есть ли примеры разрешения ситуаций, подобных той?

В качестве такого примера мы обратились к опыту испанской Валенсии, где большинству политической элиты удалось разработать модель «коллективной идентичности», базирующейся не на культурных, а на территориальных и сентиментальных референтах ({{15}}). Коллективная идентичность валенсийцев существует, но она строится по принципу территории, а не на чувстве принадлежности к какой-то определённой самобытной (самостійної) культуре. Для большинства политиков и рядовых граждан именно территория проживания является базой и основным компонентом коллективной идентичности.

Так как коллективная идентичность Валенсии основана на территории, а не на культуре, вновь прибывающим членам сообщества значительно легче интегрироваться в новую для себя общность, а его резидентам — принять новичков. Для большинства политиков и населения такие «иммигранты» быстро становятся полноправными членами общества. В условиях отсутствия выраженного периферийного национализма каждый, соглашающийся с правилом «проживание и работа», становится членом территориальной общины.

Количество зарегистрированных жителей Валенсии в период с 1787 по 2011 гг. (источник: Национальный институт статистики Испании ({{16}})

Численность населения Украины в долгосрочной перспективе будет составлять 36-39 миллионов человек. Это случится, если не будет стремительного миграционного притока.

Такое мнение выразила директор Института демографии и социальных исследований НАН Украины Элла Либанова в ходе видеомоста «Депопуляция в Украине и России — сходство и отличие».

«Прогнозируем, что уровень рождаемости в течение двух лет подниматься не будет, — отметила она. — Что касается смертности, думаю, что немного мы сможем выиграть за счет сельской местности, если предоставим возможность людям хотя бы первичную медицинскую помощь получать своевременно» ({{17}}, {{18}}).

«Если коллективная идентичность в основном определяется территорией и не связана с культурой для некоторых соответствующих групп, вполне вероятно, что появление классического националистического движения не сможет мобилизовать граждан. Тем не менее эти условия могут способствовать своего рода синкретической ({{19}}), постнациональной коллективной самобытности» ({{20}}).

А втім, це вже зовсім інша історія.