Разговоры об условности права собственности в России (которые почему-то сводят к сносу пятиэтажек) поставили один очень простой и понятный вопрос. Вопрос этот — «кто мы?». И дело совсем не в классическом «тварь ли я дрожащая или право имею». Если это наша страна, наши города, то мы имеем право требовать уважения к себе и охраны своих жилищ. Если мы просто «население», то можно с нами делать всё, что захочется. Когда страна и города становятся нашими? И кто же эти «мы»?

«Спутник и Погром» много лет пытается развить тему такого замечательного воображаемого сообщества, как «русская нация». Почему-то до сих пор многие пытаются вместо этого воображаемого сообщества ставить в центр мира воображаемые понятия: многонациональность, рассказы про русских фашистов, кровавые планы Госдепа по введению виз со Средней Азией. Что угодно, только подальше от практических вопросов. Но именно практические вопросы всегда были тем, что действительно может волновать людей. Жизнь, семья, дом — от этого невозможно отвлечь страшилками про «майдан».

Национализм отвечает на вопрос «кто мы» и очень ясно. Но это сложное и комплексное понятие, которое скорее привилегия, чем право в современном обществе. Прежде чем говорить о нации и её самоорганизации, можно подумать о чём-то более простом.

Само слово «гражданин» происходит от «горожанин», поскольку государства как таковые и нации как таковые произошли как расширение и развитие понятий, начинавшихся как банальное объединение людей по месту жительства. Сначала люди создавали деревни, потом некоторые из них стали превращаться в города. В городах начался процесс самоосознания себя как какой-то уникальной общности, а отсюда начало своё путь всё то, что мы знаем как народы и нации. И сейчас имеет смысл повторить кое-что из пройденного когда-то пути.

Юваль Харари говорил о том, что наши далёкие предки отличались от обезьян и соседей по виду Homo одним простым фактором. Обезьяны, как и когда-то неандертальцы, не могут объединяться в большие группы людей. Для совместной деятельности всем им нужно достаточно хорошо знать своих сородичей, чтобы признавать их «своими». К примеру, одна обезьяна знает 50 своих соплеменников. Увеличить её группу до 500 уже не получится — у животного не хватит возможностей памяти. У человека тут вступает в дело воображение, которое помогает создать какие-то факторы, которые объединят нас. В древние времена для этого возникала вера в духов местности, а на основании этой веры люди объединялись в большие сообщества. Таким образом, наш вид победил когда-то неандертальцев и другие виды человека, просто научившись придумывать поводы для объединения.

То, что удавалось человеку из каменного века, не слишком удаётся нам: мы разрозненны. Мы почти не чувствуем себя членами простых сообществ «житель квартала» или «горожанин». И тем более мы не можем всерьёз чувствовать себя русскими, если мы не защищаем свои дома, своё местообитание, которое решили без спроса разрушить какие-то совершенно непонятно откуда взявшиеся чиновники. Просто потому, что они могут, а мы — всего лишь «население». Они говорят: «нам не нравится ваш дом, переселяйтесь туда, куда мы хотим». И вопрос даже не в том, переселяться или нет. Вопрос в том, какого чёрта нам такие вещи в принципе говорят. Это не предложение «мы поможем вам переехать в дом лучше, если вы захотите», это не немецкая настоящая реновация, где обновляют старые дома, делая их соответствующими высоким стандартам качества жизни. Это отношение к нам как к мебели — «мы тебя возьмём и передвинем, шкаф права возмущаться не имеет». И при этом в городе не видно реально массовых волнений или какой-то серьёзной угрозы осуществляющим всё это чиновникам. 20,000 человек на Сахарова — это замечательно. Но только не тогда, когда в городе с населением больше 10,000,000 человек решили вдруг отменить право собственности и разрешить сносить любой дом по выбору мэрии.

Стоит задуматься, почему это происходит именно так. И мне кажется, что мы не можем эффективно объединиться, поскольку у нас нет достаточных качественных признаков для этого. Нации воображались в том числе благодаря печатному слову, внешним символам — от флагов до карт с изображением страны — и общему прочтению истории. А как должны возникать в воображении городские сообщества?

В отличие от национализма, это вопрос привлекает исследователей куда меньше. Но можно судить по себе и по тому, что видишь вокруг — релевантной такая выборка не будет, но это может стать началом для дискуссии. Надеюсь, что услышу соображения других авторов на этот счёт.

Городское сообщество — намного более простая и более открытая структура, чем нация, но живущая примерно по тем же законам. И этой структуре так же важно осознание преемственности от древних времён. Чувство, что ты — продолжение долгой цепочки людей, создававших этот город. Городская история, её практическое наполнение в городских легендах и знании о конкретном месте. «В этом доме жил мой дед», «вот тут читал свои стихи Пушкин», «тут шли бои в Гражданскую войну», «а это название улицы происходит от старого названия промышленной слободы». Пройтись по району с таким знанием — и ты уже становишься последним рубежом обороны вековой истории. Эти дома, эти улицы — это твоя родина, жизнь твоих предков, то, что создало тебя, то, чем ты и являешься.

Поверх всего этого наслаивается какое-то легендирование, которое происходит у крупных, старых и ярких городов. Нью-Йорк никогда не спит, Париж — город романтики и любви, Сингапур — город образцового порядка, Берлин сейчас стал городом богемы (живущей на пособия от Баварии), Санкт-Петербург — северная столица, город имперской архитектуры и творческой атмосферы, Москва — когда-то купеческий город, сейчас город больших денег, успеха, карьеры и подобных вещей, нравится это жителям или нет. Но большинство городов России не имеет никаких историй для легендирования. А всё, что касается истории, просто откровенно стёрто.

Не думаю, что для читателей этого ресурса будет сюрпризом стирание русской истории и крайне произвольная трактовка того, что осталось. Прошлый век оказался сокрушительным для нас. Пропаганда в учебниках — не худшее из зол, пока можно находить информацию в реальности. Но когда ты живёшь в пространстве, лишённом имени, тебе даже не придёт на ум спросить, что тут было и что ты сам такое. И в этом одна из проблем.

У нас очень часто говорят о переименованиях улиц с той точки зрения, что нельзя жить с именами убийц и палачей на картах. Но это совершенно не главное в этих названиях. Кто есть кто — зачастую вопрос оценки событий. Гораздо важнее, что эти названия — это не история наших городов, они не дают нам ничего для того, чтобы идентифицировать себя как москвичей, петербуржцев, вологжан или красноярцев. Именно поэтому нам нужно посмотреть, как идёт история через названия, через места, которые мы каждый день видим, как мы можем прочувствовать нашу связь, как мы можем создать вновь воображаемое сообщество. Такое сообщество, которое будет цельным, крепким, которое будет защищать себя, свои права, свои города.

Сейчас же, мягко говоря, всё несколько иначе. Мы все живём в воображаемом сообществе «советский человек» и с чётким пониманием, что каждый советский человек должен сидеть на попе ровно. Советские люди равны (хотя некоторые равнее, но им можно, так по телевизору сказали). Советский человек должен жить в панельном доме с не менее одинаковыми ремонтами (на выбор дизайны «советский ад», «евроремонт» и «куплено в Икеа»). Всё это на территории с нулевой историей, в домах, поставленных посреди чистого поля. Улицы должны называться в честь советских деятелей любого пошиба и поменьше иметь отношения к реальности.

Нам не с чем провести ассоциацию и трудно объединиться, не представив людей с соседней улицы частью одного мира с собой. Как следствие, города разбиты, неуютны, а люди не консолидируются и не образуют гражданское общество, которое может всё это исправить. Исключения попадаются изредка, и это главным образом столицы. Москва, Санкт-Петербург, может быть, ещё пара городов — они имеют известную нам историю и какое-никакое легендирование. Хоть у кого-то из людей попадаются мысли «это — наше и мы будем это защищать».

Но и тут случается нечто — даже в этом бетонном мире успели вырасти поколения, даже эти одинаковые кварталы получили свою дозу персональной истории. И люди связали себя и свою историю даже там, где, казалось бы, глазу не за что зацепиться. И начали локальное брендирование. Инициативные группы митинга на проспекте Сахарова старались всячески выделить себя именно как жителей района: красные банданы инициативной группы Пресни, гигантские растяжки Марфино, аккуратные таблички группы «Филёвского Парка», флаги «Честные Черёмушки» и всё это под признания ораторов в любви к Москве со сцены. Люди хотят иметь свой дом и переставать быть безымянным никем.

Это движение нужно развивать. Хотя позитивную повестку локальной идентификации в таких условиях выполнить трудно, но помочь может сама концепция деления на спальные районы и центр. Нам нужно создать воображаемые сообщества, а они, как писал Бенедикт Андерсон, всегда пытаются вести свою историю из максимально далёкого во времени момента. А раз центр видится чем-то исконным, он может транслировать ощущение преемственности даже несмотря на то, что жилые районы одинаково убоги.

И нужно понять, как это сделать. Поэтому стоит отвлечься от Москвы и посмотреть на города вокруг неё. Что можно узнать, просто посмотрев на карту? Изучим план старого русского города.

Центральная улица — Мира, рядом проспект Победы, улица Ленина, улица Марии Ульяновой, Советский проспект, чуть подальше — Герцена, а также не такие политизированные, но не менее традиционные улицы Лермонтова и Пушкина. Есть также пара восстановленных старых названий, но и они нарочито не привязаны к чему-то исключительно местному, например, Пречистенская набережная, Благовещенская улица.

Сомневаюсь, что кто-то, кроме жителей Вологды, узнал свой город. Из исторических названий, которые хоть как-то идентифицируют Вологду, тут осталась только улица Каменный мост. Ирония ситуации в том, что гость города может мост и не заметить, настолько он хорошо скрыт застройкой. То есть на весь центр ничего не говорит о том, что ты в древнем русском городе, который является ровесником Москвы. Ни истории, ни особенностей местности, ничего, кроме пары улиц в честь уроженцев этих мест. Но та же улица Батюшкова есть ещё в нескольких городах, это тоже не идентификатор.

Первый же взгляд на историю города сразу рисует другую картину. Улица Мира оказывается восточным рубежом крепости Ивана Грозного, на месте которой позже появились Золотушная улица и Глинковская набережная. Рядом с ними располагалась Гостинодворская площадь. Глинковская улица получила название во время строительства вологодского кремля, отсюда брали глину для работ. Бывшая Гостинодворская площадь с одноимённой улицей и сейчас является главной торговой улицей центра города, ещё не до конца поглощённого убогими торговыми центрами.

Плац-парадная площадь, на которой проводились парады вологодского гарнизона и была установлена первая в городе радиостанция, стала практически безымянной «площадью Кирова».

Кирилловская улица (ныне обезличенная «улица Ленина»), которая выходила из Плац-парадной площади, когда-то была одним из главных мест города. В её окрестностях были дворы нескольких монастырей, том числе знаменитого Кирилло-Белозерского, на ней располагался дом губернатора, тут же селились многочисленные купцы. К слову, именно купцы-уроженцы Вологодской губернии сыграли заметную роль в освоении Аляски.

То есть достаточно узнать пару добольшевистских названий, и мы уходим вглубь веков, узнаём историю города всего через пару фраз. А что нам даёт название «улица Мира»? Логичным штрихом, объясняющим все большевицкие преобразования одной фразой, является то, что бывшая Церковь Зосимы и Савватия 1620-х годов сейчас — театр кукол «Теремок».

Попробуем взять другой пример. Центр этого города представлен улицами Советская, Демонстрации, Ленина, Пионерская, Революции и Красноармейским проспектом. И попробуйте угадать, о каком месте я говорю.

А тем не менее этот город на год старше Москвы с Вологдой и имеет богатую историю. С XVI века долго находясь в статусе одного из главных форпостов юга, стал главным местом расположения оружейников. Да, я говорю о Туле. Чувство собственной важности большевиков, похоже, не знало никаких границ: восемь веков истории были принесены в жертву улицам Революции и Демонстрации.

Похожую картину мы будем наблюдать практически везде. Сто лет мы из граждан русского государства превращались в безличностное «население улицы Ленина». Сто лет нам стирали любые намёки на идентичность, подавляя в зародыше любые мысли о гражданской активности.

Мы должны стать хозяевами своих городов, только тогда могут решаться любые задачи, ведь когда большая часть общества безразлична к ним — ничего не добиться. Пока мы наблюдаем итоги потрясающих опросов, согласно которым 19% граждан нашей страны не прочь отправиться в места, свободные от стабильности и духовных скреп. Пока мы видим, как власти явно воспринимают пребывание в России как форму изощрённого наказания. И пока всё это не поменяется, мы не получим ни честных выборов, ни русского национального государства, ни банального права жить без депортаций по велению очередного чиновника. И начинать нужно с себя, со своих домов и со своих городов. Нам пора вернуть свои имена, понять, что мы живём в своих городах. Мы должны вспомнить свою историю и ощутить свою связь с ней. Стать москвичами, петербуржцами, вологжанами. Стать русскими.