Агрессивная риторика американцев подогрела русский национализм, убедила Путина в нашей слабости и подтолкнула Москву к опасному повороту.
Президент Барак Обама любит говорить, что Америка и мир оставили позади варварство девятнадцатого века и, раз уж на то пошло, всех прочих периодов человеческой истории. Он жестоко заблуждается и в этом заблуждении обречён повторить самые опасные ошибки своих предшественников.
Мало кому придёт в голову сравнивать Обаму с последним русским царём Николаем Вторым. И всё же Николай, как и Обама, считал себя человеком мира. Он мечтал ограничить гонку вооружений, неоднократно выступал за миропорядок, основанный на законности, и утверждал, что Россия нуждалась в мире, чтобы решить свои внутренние проблемы. Разумеется, с точки зрения политических принципов и взгляда на мир Обама совсем не похож на этого автократа прошлого. Но в области международной политики они похожи в одном: оба считали, что, пока войны не хочешь, можно действовать сколь угодно дерзко и войны всё равно не случится.
Возьмём Украину. В марте Обама сказал: «Мы не будем устраивать военной прогулки на Украину». Николай Второй несколько раз объявлял, что войны между Россией и Японией не будет, — перед самой войной с Японией. «Как может случиться война, если мы её не хотим?» — спрашивал царь у своих советников. Японию он считал слишком слабой и маленькой для того, чтобы бороться на равных с Российской Империей.
Хотя Николай Второй и не желал войны, он был уверен, что Россия может делать на Дальнем Востоке всё, что ей заблагорассудится. Поначалу Япония неохотно уступала русским, но вскоре японцы начали грозить серьёзными последствиями. Царь пренебрёг мнением своих мудрых советников, министра финансов Сергея Витте и министра внутренних дел Владимира Ламсдорфа, и не сменил курса. Уступки он посчитал свидетельством трусости «макак» (как он презрительно называл японцев) перед лицом великой европейской державы. Вскоре Россия поплатилась за это унизительным ударом по своему международному престижу.
Со стороны подход правительства Обамы к общению с Россией выглядит так же. На высшем уровне уверены, что, пока США не применяют прямую силу, в ответ на действия Москвы на Украине можно без всякого риска делать всё, что угодно. В то же время правительство сделало всё возможное, чтобы превратить этот конфликт в личное дело: метят в друзей Владимира Путина и подробно описывают его недостатки и преступления, в том числе в официальных справках Госдепартамента. Но даже после этого либеральные ястребы и неоконсерваторы обвиняют Обаму в слабости.
Слабость слабостью, но бойцовское настроение критиков Обамы вряд ли отпугнёт Москву, возможно — наоборот. До сих пор Соединённые Штаты всякий раз просчитывались в отношениях с Россией. Неумеренная страсть к громким словам и угрозам привела в тупик. Она подогрела русский национализм, убедила Путина в слабости и нерешительности США и продемонстрировала разобщенность западных стран. Эти проблемы только усугубятся, если правительство Обамы поддастся партии, мечтающей начать вторую Холодную войну, даже не выяснив, готовы мы к ней или нет.
Особенно обманчиво ощущение победы американской дипломатии, якобы заставившей Кремль сдать назад после майского наступления. Проще всего предотвратить то вторжение, которое не собираются начинать; всё говорит о том, что Путин понимал огромную цену полномасштабного вмешательства в украинский конфликт и искал в нём возможности надавить на противника, а не территориальных приобретений. Но если Вашингтон и Брюссель решат, что могут спокойно вернуться к своим делам, целиком положившись на нового президента Украины Петра Порошенко, предоставив ему самостоятельно вести свою страну в НАТО, успокаивать Москву и подавлять сопротивление Юго-Востока, Путин может передумать, как уже передумал в случае с Крымом.
Более того, попытки наказать и изолировать Москву подтолкнут русских к более тесному сотрудничеству с Китаем. Дать карт-бланш Украине и Прибалтике означает спровоцировать поведение, которое может дорого им стоить, если русские всё-таки решат пренебречь обозначенными НАТО границами. Правильная стратегия по отношению к России — подумать, как именно мы можем убедить русских вести себя спокойнее и, где возможно, сотрудничать. Такой подход нужно основывать на аналитической оценке интересов и целей Москвы, а не на том, как эти интересы и цели представляют себе в Вашингтоне. Он также потребует внушительной демонстрации силы (на что никогда не пойдёт Обама) и сносной дипломатии (на что никогда не согласятся его критики).
Обаме в украинском конфликте стоило оставить все возможности доступными, а не отказываться от военной интервенции и даже ощутимой военной помощи публично. Вероятность военной интервенции следовало тихо, но однозначно продемонстрировать Путину, как это в своё время сделали Ричард Никсон и Генри Киссинджер в 1973 году во время Пасхальной войны. У Америки есть обязательства перед союзниками, в том числе обязательства не подвергать их опасности, провоцируя русских на агрессию, которую невозможно предотвратить. В противном случае США и НАТО рискуют оказаться между войной и позором. Прочный мир требует дипломатического такта, стратегической мысли и силы — всего, с чем у правительства Обамы очевидные проблемы.
Желание Обамы превратить этот конфликт в личный говорит о том, что Путин его оскорбляет. Несомненно, биография российского президента и его мачизм дают множество возможностей изобразить его дьяволом во плоти, особенно тем западным медиа, которые предпочитают незамысловатые истории глубокому анализу. Российская политика становится всё более авторитарной, оппозицию подавляют. Хотя на словах Путин выступает за верховенство закона и против коррупции, близкие к нему люди пользуются абсолютным иммунитетом, что, в свою очередь, даёт бюрократам нижнего звена повод игнорировать призывы Кремля к борьбе с коррупцией. В этом есть ирония: общий успех Путина в борьбе с политическими амбициями олигархов привёл к тому, что бюрократия увеличила свои полномочия в ущерб гражданскому обществу; медиаимперии олигархов 1990-х были далеки от объективности, но они по крайней мере служили противовесом чиновникам всех мастей. Государственная Дума находится под контролем правящей партии «Единая Россия», в ключевых вопросах все фракции покорны президенту.
В международной политике российское правительство нередко давит на своих соседей, требуя повиновения, и не стесняется использовать экспорт углеводородов в качестве политического оружия. Поначалу Путин отрицал военное вмешательство в Крыму, но в конце концов признал его. Требования Кремля к новому украинскому правительству — не применять силу против вооруженных повстанцев, потому что ни одно правительство не должно применять армию против собственных граждан, — прозвучали странно на фоне поддержки жестокого сирийского диктатора Башара Аль-Асада, не говоря уже о чеченских войнах Москвы. Разумеется, правительство Обамы тоже не может похвалиться излишней последовательностью: сначала от Януковича требовали не применять к протестующим силу, а затем поддержали новое правительство, которое как раз это и сделало.
Но, что бы ни говорили о кгбшной биографии Путина и его манере править, танго танцуют вдвоём. Было бы неправильно забывать о том, что сам Обама вышел из гражданских активистов и высокоморальные цели у него традиционно оправдывают средства, — и во внутренней, и в международной политике он всегда срезал углы и свободно трактовал правила: взять хотя бы недавнее освобождение пленника талибов Боуи Бергдаля. В отличие от другого президента-моралиста, Рональда Рейгана, Обаму внешняя политика по-настоящему не интересует: она отвлекает его от любимых внутренних реформ. Понять другую сторону переговоров ему не хочется, она его не трогает. Прибавим сюда три других отличия от правительства Рейгана — откровенно слабую внешнеполитическую команду, сокращение оборонных расходов и нежелание применять силу — и получим настырный и слабый морализм. Обаму не заботят интересы китайцев и русских, потому что интересы недемократических правительств для него по определению не имеют никакого веса, и вместе с тем он явно не в состоянии подкрепить свои последние предупреждения делом. В итоге он скорее раздражает русских и китайцев, чем отпугивает. В то же время друзья и союзники не видят достаточной решимости с его стороны: например, наблюдая, как Америка, несмотря ни на что, уходит из Афганистана.
Украинский кризис глубже, чем просто война в одной надвое расколотой стране. Чтобы его понять, необходимо взглянуть на всю картину запутанной постсоветской политики региона в целом. США, ЕС и их союзников беспокоит главный вопрос — «Economist» в своей обычной манере сформулировал его так: «Где Глобокоп?» Как неспособность Америки обуздать непокорную Россию скажется на репутации западных стран как опоры современного миропорядка?» Во времена Холодной войны Соединённые Штаты были способны и готовы защитить членов НАТО и других важных союзников: Японию, Израиль, Саудовскую Аравию. Существование враждебного советского блока создавало объективные рамки для действий вашингтонских политиков и требовало от американских стратегов определённой интеллектуальной дисциплины. В годы после Холодной войны США и их союзники постепенно уверились, что могут вести себя как хозяева мира, не ожидая при этом сопротивления со стороны другой великой державы. К этому выводу пришли методом проб и ошибок, начав с обоснованной и удивительно лёгкой Войны в Заливе, продолжив бескровной (для Америки и НАТО) победой на Балканах и в итоге придя к проблемным Ираку и Афганистану. Поскольку никакая другая великая держава не была заинтересована в последних двух странах, ни одна из этих неудач не превратилась в откровенное поражение вьетнамского типа, хотя они и отбили охоту к использованию военной силы у президента Обамы и у множества американцев во всех частях политического спектра.
Это убеждение держалось на силе профессиональной американской армии и на готовности союзников по НАТО блаженствовать под защитой США, почти ничего не тратя на собственные вооруженные силы. Вашингтон и Брюссель объединились в новое «международное сообщество», считающее возможным действовать от имени всего человечества, не пытаясь при этом выяснить, чего это человечество хочет на самом деле и как отреагирует на вмешательство. После расширения НАТО в блок вошли самые проамериканские и одновременно самые антирусские страны организации, бывшие члены советского блока, что укрепило дух трансатлантической солидарности и вызвало к жизни невиданный со времен после окончания Второй мировой миссионерский пыл. От трансатлантизма 1940-х и 1950-х эту новую версию отличало чувство абсолютной безнаказанности и собственной правоты, вызванной лёгкой победой в Холодной войне через неявку соперника и видимым отсутствием серьёзных геополитических соперников.
Пока эти настроения распространялись среди европейских и американских элит, мир менялся. Довольно долго Пекин был готов послушно подчиняться установленным ЕС и США правилам. Со временем, однако, Китай начал превращаться в потенциальную великую державу и вести себя соответственно. Китайские лидеры разделяют с русскими многие сомнения относительно напора западной гегемонии, и эти сомнения всё чаще определяют их поведение — согласие между Москвой и Пекином стало вполне очевидным после обсуждения сирийского вопроса в Совбезе ООН.
В то же время Россия оправилась после падения СССР и катастрофических экономических реформ 1990-х, превратившись во вновь растущую силу. Хотя Россия и сохраняет пока положение региональной державы, её размеры и география делают этот регион значительным по размеру. Кроме того, весовая категория России превращает её в угрозу для слабых соседей. И наконец, современные ракетно-ядерные силы России дают Путину и его коллегам уверенность в том, что с Россией никто не посмеет поступить как с Югославией или Ираком.
Таким образом аннексия Крыма и угроза остальной Украине ставят под вопрос двадцать лет опыта. Агрессивное поведение Москвы воскресило воспоминания о Холодной войне и вызвало гневные отповеди со стороны США и Европы, возмущённых тем, что бывший офицер КГБ осмелился угрожать самоочевидно правильному либеральному миропорядку. У Москвы, разумеется, другая точка зрения: её сформировало растущее недовольство тем, как Запад устанавливает и навязывает правила. Отдельно стоит упомянуть вторжение в Боснию и Косово, в конечном итоге приведшее к косовской независимости. Хотя польский министр иностранных дел Радослав Сикорский и заявил, что аннексия Крыма стала первым случаем со времён Второй мировой, когда «у европейской страны силой отобрали территорию», первым подобным случаем на самом деле было Косово, отнятое у демократической Сербии, несмотря на постановление Совбеза ООН и на то, что восемь лет протектората НАТО устранили всякую гуманитарную угрозу косоварам. Подобные случаи раз за разом заставляли Кремль рассматривать заявления ЕС и США о нерушимости международного права в терминах русской поговорки о том, что правила существуют для слуг, а не для господ. В то же время русских возмущало расширение НАТО, обещанное как мера безопасности, но в итоге приведшее к ещё более сильной антирусской направленности альянса. После нескольких лет быстрого экономического роста и увеличения военных бюджетов Москва почувствовала себя господином, способным навязывать свою волю, — по крайней мере, на своих собственных границах.
Тем временем погруженные во внутреннюю политику и увлеченные послевоенным триумфом американские политические элиты сделали всё, чтобы замкнуть дискуссию на себя и маргинализовать всех, кто сомневался в их взглядах на международную политику. В результате сложилась внешнеполитическая стратегия, которую Джорж Ф. Кинан описал так: «Любое действие или заявление, которое понравится тем избирателям, на которых оно направлено, в Вашингтоне посчитают триумфом, даже если оно будет неэффективно или бессмысленно». Европейская и американская публика гордилась этими внешнеполитическими успехами и была готова поддерживать активизм своих правительств, пока на него хватало денег. Теперь избиратель с гораздо меньшей охотой поддерживает интервенционализм — и это значит, что витающим в облаках политическим элитам может не хватить поддержки, чтобы закончить то, что они — местами успешно — начали.
Самодовольные триумфаторы никогда не могли и до сих пор не могут понять одного: в мире политики всё когда-нибудь уже происходило. Это не первый раз, когда доминирующий альянс объявляет себя бастионом добра и присваивает исключительные полномочия. Наоборот: в начале девятнадцатого века, например, Священный Союз в тех же самых выражениях обосновывал своё право защищать королей и князей Европы. Ничуть не менее убеждённые в собственном моральном превосходстве и совершенстве своей политической системы, его члены действовали с таким же апломбом, как сегодняшние распространители западной демократии.
Конечно, сочетание человеческой природы и демократической политики практически обрекает продвигающие универсальные ценности государства на первоочередную заботу о собственных интересах, а интересы и взгляды своих противников заставляет считать недостойными внимания. Строго говоря, объявив мир однополярным, а себя — всемирным защитником демократии, бывший президент Джордж Буш зашёл чуть дальше русского царя Николая Первого, получившего за любовь к автократическим режимам Старого Света репутацию «жандарма Европы».
Такие политики, как Отто фон Бисмарк и Бенджамин Дизраэли безжалостно продвигали интересы своих собственных наций, трезво и холодно оценивая цели и взгляды своих противников. По свидетельству немецкого писателя Эмиля Людвига, больше всего Железного Канцлера раздражала в отношениях с Россией «наглая претензия на соблюдение равенства — претензия, которую он не мог выносить ни в чём, будь то политика, семейная жизнь или министерские совещания». Несмотря на это, Бисмарк понимал, что Россия — важнейший фактор европейской политики и что прусским королям придётся с ней считаться — возможно, даже использовать её в собственных интересах, например, в деле объединения Германии. Сегодня западных политиков волнуют краткосрочные политические авантюры, а не стратегические национальные интересы.
Это нигде так не очевидно, как в русско-американских отношениях. То эйфория от падения Берлинской стены, то шумные призывы к новой Холодной войне; отрезвляющее напоминание о том, что в оценке мотивов и целей России американцы всегда были поверхностны. Соединённым Штатам стоит унять эмоции и подойти к отношениям с Москвой рационально. Первая фундаментальная ошибка жаждущих новой Холодной войны в том, что Путин кажется им хитрым злодеем, восстанавливающим Советский Союз. Желание Путина приумножить силу и влияние России очевидно, и в украинском конфликте он не колебался. Но в то же время он много раз предлагал Западу сотрудничество, и явно надеется — справедливо или несправедливо — на то, что Крым не помешает дальнейшему сближению.
Если взглянуть на поведение Москвы в исторической перспективе, в нём не обнаружится желания восстановить Советский Союз. Да, Путин говорил, что считает падение СССР ужасной трагедией, и он явно хочет для своей страны более важной роли в регионе, политически, экономически и в военном плане. Но подумайте вот о чём: до начала украинского кризиса Москва применяла силу против соседнего государства всего однажды, в 2008 году, после того как грузинский президент Михаил Саакашвили приказал атаковать российских миротворцев в Южной Осетии. Перед этим Абхазия и Южная Осетия в значительной степени находились под контролем России. Оба региона граничат с Россией, живут на российские дотации, и всё же Кремль не стал присоединять их к России.
Вернёмся к Украине. Аннексия Крыма не была спланирована заранее и стала результатом сложного и многомерного процесса. Нет никаких поводов думать, что Путин осмелился бы на аннексию Крыма, если бы политика Обамы и его европейских друзей не нанесла ему настолько унизительное политическое поражение и одновременно не открыла перед ним настолько соблазнительные политические возможности. Американские ставленники сместили президента Януковича, не слишком заботясь о соблюдении процедуры импичмента. Случилась насильственная смена режима — ситуация, в которой правила не работают, особенно когда такая смена — будем откровенны — расширяет сферу влияния Запада на самого важного в стратегическом, экономическом, историческом и моральном смысле соседа России. Обама приложил немало усилий к крымскому фиаско — неудивительно, что теперь он пытается оправдаться.
Если США и Европейский союз хотят предотвратить новые действия Путина, им необходимо трезво взглянуть на ситуацию и выбрать стратегию, которая даст реальный результат при разумных усилиях. Целевые санкции против ближнего круга Путина и других российских чиновников — некоторые из которых попали под санкции по не связанным с Украиной причинам — не изменят намерений Кремля. Их влияние слишком ограниченно; к тому же, в отличие от своих украинских коллег, российские олигархи не имеют рычагов воздействия на политику. Путин может возместить им любые потери, а его спецслужбы тем временем будут пристально выискивать любые признаки слабости перед иностранным влиянием.
Дальнейшие санкции со стороны США и ЕС могут нанести серьёзный урон экономике России. Но американцам следует понимать, что кремлёвские чиновники и простые граждане России воспримут тяжелые секторальные санкции как акт экономической войны. Такие санкции не только повредят нам и нашим союзникам, в особенности Германии, но и заставят российское правительство воспринимать США и их союзников как врага, а не как вышестоящую силу. Сомнительно, что Москва сменит курс; тяжелые санкции не заставили сменить его ни Кубу, ни Северную Корею, ни Иран. Тем же образом направленное против Японии эмбарго на нефть не предотвратило конфликт, а наоборот, ускорило его. Путин опирается на всеобщее убеждение в том, что покорность Западу больше не входит в число доступных внешнеполитических вариантов.
Слушая, как Конгресс объявляет, что санкции поставили Иран на колени, не знаешь, смеяться или всё-таки плакать. Иран не прекратил обогащать уран, не перестал разрабатывать баллистические ракеты большой дальности и не отказался от помощи сирийскому президенту Башару аль-Асаду. Экономически Россия гораздо сильнее, чем любая страна, попадавшая до сих пор под санкции, и на момент написания этой статьи Путина поддерживают 86 процентов населения, по крайней мере пока, а в интернете многие считают, что Путин недостаточно радикален.
Экономическая война с Россией будет означать непредсказуемые результаты. У Москвы не будет недостатка в доступных вариантах действий, и многие уже обсуждаются, частным образом и открыто. Во-первых, Россия может начать сотрудничать с антизападными движениями от Афганистана до Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки. Список правительств, заинтересованных в участии России, получился бы длинным и внушительным. Александр Яковлев, советник Михаила Горбачёва, утверждал, что когда советско-американские отношения достигли кризисной точки в 1983-1984 годах, бывший советский генсек Юрий Андропов приказал значительно усилить поддержку терроризма, что привело к захватам заложников в Ливане.
Среди возможных получателей высокотехнологичного русского оружия может оказаться Иран, который сейчас судится с Россией за срыв контракта по поставке противовоздушных комплексов «С-300». Россия приостановила поставку по просьбе израильского правительства, которое считает дружественным. Если Москва захочет, она может предложить «С-300» или даже более совершенные «С-400» напрямую Верховному Лидеру Али Хаменеи в обход умеренного правительства Хасана Рухани.
В этом случае Израилю нужно будет атаковать ядерные объекты Ирана до прибытия ракет, и это может привести к войне в Заливе, нападениям на американские объекты, перебоям в поставках нефти и газа и огромному росту цен на энергоносители. Российские чиновники вправе ожидать от этого сценария значительного усиления своей позиции по отношению к Западу, особенно к Европе. Отказ от уступок Москве может привести к уступкам Тегерану, возможно, за счёт Израиля. Что неприятнее?
Правительству Обамы также стоит быть сдержаннее с украинцами. Ощутимая поддержка США важна, но Вашингтону не следует давать киевскому правительству повода для ложных надежд: в случае с Саакашвили это кончилось катастрофой.
Эскалация конфликта на Украине может повредить уже и так не самым здоровым европейским экономикам. Особенно сильно ожидания инвесторов могут упасть в прибалтийских странах, где Москва может воспользоваться экономическими проблемами, чтобы мобилизовать многочисленное и плохо интегрированное русское меньшинство, чтобы раскачать обстановку. Столицей Латвии, Ригой, уже управляет русский мэр, который открыто призывает к сближению с Москвой.
Можно утверждать, что Москва не станет так рисковать с членами НАТО. Но что бы президент Обама ни говорил про слабость России, Россия по-прежнему сохраняет впечатляющее превосходство в обычных вооружениях против Украины и Центральной Европы, а в ядерном оружии имеет преимущество один к десяти — около двух тысяч боеголовок против примерно двух сотен, размещенных в Европе Соединёнными Штатами. Российские стратеги считают тактическое ядерное оружие серьёзной частью общего расклада сил, и их планы включают варианты, допускающие ядерный удар. Если русские генералы решат, что это заставит НАТО отказаться от эскалации конфликта, ситуация станет ещё опаснее.
И наконец, хотя Россия и не сможет нанести прямого экономического вреда Соединённым Штатам, американцам следует понимать, что попытка использовать положение Америки в мировой финансовой системе как инструмент против другой великой державы заставит не только Москву, но и другие нации увидеть в американоцентричной финансовой системе угрозу. Это может привести к новым попыткам ослабить международную финансовую роль Америки и привести к попыткам разрушения мировой финансовой системы в той форме, в которой она существует сегодня. Поскольку эта система — основной источник силы и благосостояния США, правительству Обамы следует дважды подумать, прежде чем превращать международную экономику в оружие. По последним сведениям, российские компании уже обсуждают недолларовые соглашения с китайскими предпринимателями; даже это скромное начало может открыть ящик Пандоры.
Эти смутные перспективы далеко не неизбежны. Путин и его товарищи наверняка понимают, чего России — и им самим — может стоить драка с НАТО. Тем не менее, описанные сценарии не фантазия. Примечательно, что в исполнительной власти и в Конгрессе они не интересуют практически никого.
Аналитики и чиновники одновременно объявляют Путина суперзлодеем и почему-то ждут, что на наказание со стороны Запада этот суперзлодей откликнется смесью ничего не значащих угроз и беззубых симметричных ответов, — загадочная интеллектуальная несостоятельность. Конечно, политикам выгодно игнорировать вполне реальную возможность сближения России и Китая, но это стратегическая безответственность.
Китай занимает в мире более важное положение и более сильно включён в мировую экономику, чем Россия. Несмотря на своё напористое поведение, Пекин не ищет конфликта с Соединёнными Штатами. Тем не менее, китайцы, как и русские, считают, что Вашингтон слишком увлёкся потенциально опасным насаждением демократии. Это важное совпадение интересов Китая и России, на которое лидерам США следовало бы обратить внимание. Мир постперестройки закончился, наступает новая эпоха.
Разумеется, интересы Китая и России сходятся не во всём и у обеих сторон есть друг к другу старые счёты. Что не менее важно, ВВП Китая примерно в четыре раза больше ВВП России и он гораздо сильнее связан с американской экономикой. В обычной ситуации это значит, что Вашингтон нужен Москве и Пекину больше, чем они нужны друг другу, особенно когда он действует совместно с Брюсселем. Но сейчас ситуация далека от нормальной. Если обе стороны почувствуют опасное давление, могут увидеть друг в друге естественного партнёра против Запада. Новые обвинения Пекина в кибершпионаже могут ещё сильнее подтолкнуть Китай к России.
Хотя Китай и воздержался в голосовании по крымской резолюции Совбеза и Генеральной Ассамблеи ООН, было вполне очевидно, на чьей стороне Пекин. Китай не торопится открыто поддержать Россию, особенно в свете своих собственных проблем с сепаратизмом. Но, несмотря на это, китайцам не нравится манера, в которой США и ЕС попытались решить украинскую проблему. Украинский кризис сблизит Китай и Россию, но насколько сильно — будет зависеть от политики США и ЕС. Их как минимум многое объединяет, включая трудности с ближайшими соседями, которых, в свою очередь, поддерживает США. На встрече в мае 2014 года Путин и китайский президент Си Цзиньпин подписали крупный газовый контракт и неопубликованное соглашение о внешнеполитическом сотрудничестве; возможно, и то, и другое не оправдает ожиданий Москвы, но со стороны США и ЕС было бы грубой ошибкой принижать важность русско-китайских отношений или не замечать их совсем.
Попытки изолировать великую державу, не победив её, с незапамятных времён приводили к созданию новых союзов — и о чём бы Обама ни мечтал, нынешний век вряд ли будет отличаться от предыдущих нескольких тысяч лет. Столкновение между двумя ревизионистскими альянсами — западной гегемонией и развивающимся китайско-российским блоком — может быть взрывоопасным.
В этом контексте полезно помнить, что Бисмарк добился неформального союза с Россией, поддержав царя Александра Второго против Англии и особенно Франции во время польского восстания 1863 года. Александр предупреждал Наполеона Третьего, что поддержка восстания со стороны Франции вынудит его разорвать союз с французами. Наполеон проигнорировал это предупреждение под давлением общества. Семь лет спустя Пруссия раздавила Францию, Наполеон Третий потерял власть, а Германия объединилась — в немалой степени потому, что Бисмарк убедил Александра Второго занять роль пассивного наблюдателя. Возможно, у китайцев и нет своего Бисмарка, но всё же Китай может решиться на более смелые геополитические авантюры, имея за спиной негласную поддержку России.
Судя по всему, Путин не хочет (вне зависимости от всяких санкций) вторгаться на Украину и нести всю тяжесть её поглощения целиком или по частям, хотя частично его риторика направлена против Киева и в поддержку пророссийских сепаратистов. Поскольку США и ЕС явно не готовы воевать ради возвращения Крыма Украине, конфликт, вероятно, можно будет какое-то время держать под контролем. Необходимо, однако, понимать, что Украина сегодня превратилась в эквивалент одновременно Балкан и Ближнего Востока эры Сайкса-Пико, — это страна с искусственными границами, которые коммунистические лидеры нарисовали произвольно. В этих границах живут люди, говорящие на разных языках, имеющие разное вероисповедание, принадлежащие к разным культурам и даже цивилизациям и часто имеющие противоположные устремления.
Украинская смесь враждебных исторических нарративов и взрывной политико-демографической ситуации требует долговременного решения. Оно должно включать единую федеративную Украину, где регионы будут иметь действительную автономию и смогу сами выбирать ориентацию, хотя это и закроет Киеву дорогу в НАТО в обозримом будущем. Всё это требует некоторой доли добрых намерений и подлинного желания всех сторон конфликта достичь взаимно приемлемого решения, но вполне достижимо. Альтернативой для Украины станет бесконечная цепь кризисов, каждый из которых может внезапно оказаться началом полномасштабного конфликта между Россией и НАТО, в котором военные обеих сторон будут требовать немедленных и решительных действий из боязни пропустить первый удар.
Здесь будет уместен ещё один взгляд в прошлое: Европа вздохнула с облегчением, когда в 1908 году после аннексии Боснии Австрией не случилось войны: Россия была всё ещё слишком слаба после своего неудачного конфликта с Японией и решила отступить. В последущие годы на Балканах вспыхивал один кризис за другим, но все они заканчивались относительно мирно. К несчастью, короткие периоды спокойствия между кризисами были не миром, а перерывами в войне. Как и сегодня, глобальные последствия выходили далеко за пределы узких балканских споров и только немногие видели всю картину, включая Второй марокканский кризис 1911 года, в котором Россия поддержала Францию, после того как Париж пообещал предоставить ей займы, в которых отказал Берлин. Как и перед Первой мировой войной, разрушительный конфликт может родиться в любой из горячих точек.
Длинная прелюдия к войне дала России возможность укрепить свою армию и заключить союз со своим традиционным врагом, Англией. К моменту убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в 1914 году Российская Империя была готова к обороне. Убийство было поводом для войны, но не её причиной.
Николай Второй и кайзер Вильгельм были уверены, что смогут избежать войны. Но когда момент настал, Гельмут фон Мольтке, начальник немецкого Генерального штаба, убедил кайзера, что у Германии не было выбора, — оставалось только начать полную и немедленную мобилизацию (об этом в «National Interest»внедавно писал Грэм Эллисон). В те же часы русское военное командование убедило Николая Второго принять такое же решение, потому что в противном случае немцы с их более совершенной железнодорожной системой могли бы мобилизоваться и ударить первыми. Остальное, как принято говорить, — история.
Оригинал статьи на сайте National Interest. Перевод: Родион Раскольников, «Спутник и Погром»
