«Ну, Джим, теперь ты опять свободный человек и больше уж никогда рабом не будешь!»
— Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна»
Как бы шотландцы ни пытались позиционировать себя законодателями моды в виски, американские аналоги напитка приобрели не меньшую популярность. И действительно, американский Jack Daniel’s сегодня — узнаваемый бренд за рубежом и признаётся многими ценителями как продукт с истинно штатовским вкусом. История же самого Jack Daniel’s отражает историю и культуру США: этот виски пили президенты, обожал Фрэнк Синатра, а ещё в создании рецепта непосредственное участие принимали рабы.
Легенда, созданная современными американскими политтехнологами и историками, показывает рабство в ранних США если не аномалией, то врождённым дефектом, с которым первая демократия Западного полушария успешно справилась в ходе кровопролитной Гражданской войны. Звучит красиво, но это — ложь. Ранние этапы развития независимых США теснейшим образом связаны с экспансией торговли людьми.
Мы расскажем вам о старом добром рабстве в старых добрых США.
Кровь и почва
Даже победившая версия истории шита белыми нитками. Фактов, показывающих связь рабовладения с ключевыми американскими институтами, более чем достаточно.
В исходной американской конституции 1787 года рабству посвящены несколько частей: в 1 статье 9-го раздела разрешается ввоз рабов, во 2-й 4-го — запрещается помогать бежать и устанавливается порядок возврата владельцам. Все знают, что до 1860 года практически все президенты США были рабовладельцами, но мало известно, что Улисс Грант, полководец северян и президент эпохи Реконструкции, тоже в своё время владел рабами. Более того, отмена рабства в 1865 году была сопряжена с огромным количеством махинаций и ухищрений правительства Авраама Линкольна, который в первые годы войны дал сбежавшим на север неграм не полноценный статус свободных граждан, но «захваченной собственности противника» (contraband of war). Иными словами, связь рабовладения с экономическим и социальным устройством ранних США была куда более сильной, чем сегодня хотелось бы признавать самим янки сегодня.
Рабство в той или иной форме было распространено и на пограничных с севером территориях, но значение владения людьми стало уменьшаться по мере того, как выращивание табака становилось всё менее рентабельным. Это компенсировалось увеличением выгодности рабовладельческих хозяйств глубже на юге, где выращивали хлопок, спрос на который увеличивали европейские страны, в первую очередь Великобритания. До того как на родине Шекспира раскрутился маховик промышленной революции, хватало поставок из других стран (в частности, даже из Османской империи), но уже в начале XIX столетия на фабриках ощущалась острая нехватка сырья и компенсировать это было возможно только за счёт производства хлопка в Америке. Динамика спроса послужит лучшей иллюстрацией — если в 1790 году в Америке производилось 680 тонн хлопка, то уже через 10 лет — 16,5 тысяч тонн, а через 20 лет — 57 тысяч тонн.
Как можно увидеть, первоначально число рабовладельческих штатов в стране было выше «свободных». Соотношение начало меняться только с расширением страны — но и тут рабовладельческая система прибавила в весе
В 1857 году 68% всего хлопка, поступающего на английские предприятия, приходили из США, что привело британского экономиста Джона Т. Дэнсона к мысли — если за исключением Индии другого надёжного источника поставок важного сырья не предвидится — рабство на юге США — лучший способ гарантировать производство (статья «On the existing connection between American slavery and the British cotton manufacture», 1857).
В том году США производили столько же хлопка, сколько и весь Китай. Попытки англичан заниматься импортозамещением в пределах своей колониальной империи особого успеха не имели: если доля выращенного в Индии хлопка в 1839 году после десятилетий стимулирования производства и закупок на внутреннем британском рынке занимала 7.2% от общего объёма, то спустя два десятилетия эта доля увеличилась незначительно — до 9%. На первый взгляд, основная вина лежит на Китае, куда уходил почти весь хлопок из Индии. Но главная разница — в цене: американский хлопок был дешевле, потому что транспортные издержки в США оказались гораздо ниже благодаря более развитой системе речного и, позднее, железнодорожного транспорта.
Динамика спроса двигала новых поселенцев и землевладельцев всё дальше на юг и юго-запад. Хотя в первой половине XIX века стоимость хлопка в целом снижалась, резкие скачки цен (происходившие пару раз в десятилетие) приводили к появлению новых плантаций. Также увеличивалась и роль рабов — уже в 1790-х годах численность негров в Джорджии увеличилась почти в 2 раза. А в Южной Каролине в тот период число рабов в хлопкопроизводящих районах штата увеличилось в более чем три раза, с 21 тысячи до более чем 70 тысяч человек (рабочих рук не хватало, поэтому пришлось даже завозить 18 тысяч невольников из Африки).
Один из главных аргументов сторонников прогрессистского подхода в экономике и историографии — утверждение о контрпродуктивности рабского труда. Мол, свободные работники с экономической точки зрения более рентабельны и вообще рабство само собой отомрёт при любом строе. Это опровергается как в теории, так и на практике.
В 1970-х годах американские исследователи Роберт Фогель и Стэнли Энгерман опубликовали грандиозную работу «Time on the Cross: The Economics of American Slavery», где с цифрами и фактами доказали, что рабство на Юге США было невероятно рентабельно и с чисто экономической точки зрения стало весьма живучей системой. Более того, при динамике цен на хлопок, не прерванной Гражданской войной, рабство сохранилось бы на юге и в XX веке — а размер плантаций к 1920-м годам увеличился бы в три раза в сравнении с масштабами 1860-го. Это не говоря о том, что сельское хозяйство на юге оставалось гораздо более эффективным, чем на севере.
1860 г.: одни только рабы составляют чуть меньше 1/5 от стоимости всего, что есть в США. Нажмите для увеличения
Хлопок был движком всей американской экономики, а не только Юга: экспорт шёл через северных коммерсантов, дешёвое сырьё — на северные фабрики, относительно доступные (по причине использования рабского труда) товары поступали к потребителям, вращались колёса спроса и предложения. Перед самым началом Гражданской войны в США хлопок-сырец составлял 61% стоимости всего американского экспорта. «Негр крутится, доллар мутится».
Выращивание хлопка на юге практически целиком зависело от рабского труда, но были и исключения. Примерно 15% сырья, собранного в 1860 году, поступили с плантаций размером меньше 100 га. Речь об условно «малом плантационном бизнесе», владельцам которого рабы ввиду высокой стоимости оказались не по карману. Владения размером побольше в большинстве случаев (91,2% крупных плантаций) имели рабов, которые и приносили основную выручку. К слову, средняя плантация приносила 22.7% в год от первоначальных инвестиций.
Итак, рабство было не аномалией или постыдным исключением, а ключевым элементом раннего американского капитализма, работавшего на экспорт.
Для европейских стран хлопок был одной из важнейших статей импорта. Особенно это видно в Британии: примерно 22% населения в той или иной степени работало в отраслях, зависящих от хлопка (в первую очередь рабочие на фабриках), и там же сосредоточились 1/10 от всего объёма инвестиций. Английский ситец, часто фигурировавший в описании домохозяйств в русской классике, не был бы возможен без американского экспорта.
Степень зависимости Европы от импорта сырья из США была велика. На момент избрания аболициониста Авраама Линкольна президентом США импорт из Америки покрывал 92% потребления этого сырья на русских предприятиях, 90% во Франции и 77% у англичан.
Роскошная инфографика XIX века, показывающее изменение структуры импорта хлопка в Европу во время Гражданской войны в США. Синий — американский экспорт, жёлтый — индийский, коричневый — египетский, фиолетовый — бразильский. Взято отсюда
Гражданская война в Америке поставила все зависимые страны в неудобное положение, вызвав серьёзные волнения в регионе. Самое тяжёлое время (непосредственно военные действия 1861–1865) Европа смогла пережить по двум причинам — избыток поставок в предшествующие годы позволил создать внушительные запасы, а вынужденный поиск альтернативных поставщиков — заменить американских импортёров более разнообразным набором поставщиков (в частности, серьёзный толчок для развития получила хлопковая отрасль в Египте). Вообще англичане и французы словом и делом поддерживали конфедератов-южан, защищая свои экономические интересы, но в полноценную интервенцию это не вылилось, поскольку встала реальная угроза войны с Россией, решившей поддержать северян.
Европейские коммерсанты в целом были заинтересованы в сохранении рабства в южных штатах, что позволяло держать цены на низком уровне. Против отмены рабства высказывался даже существующий и поныне либеральный английский The Economist.
Выходя за рамки нашей темы скажем, что после отмены рабства в США отрасль не умерла. Дело в выросшем спросе. В следующие 30 лет потребление хлопка в мире выросло в 2 раза и стали рентабельными даже те хозяйства, в которых трудились белые сборщики. В тех же США доля небольших плантаций с белыми работниками уже в 1880 году составила 44% в общем объёме производства хлопка в стране. Поэтому уже через пять лет после окончания Гражданской войны Америка производила столько же хлопка, сколько и в 1860 году, а к началу 1890-х снова стала практическим монополистом на ключевых европейских рынках: 81% потребления сырья в Англии, 66% во Франции и 61% в уже существовавшей к тому моменту Германской империи. Собственно, это наше послезнание подтверждает правоту Фогеля и Энгермана касательно рентабельности рабства, при наличии которого само производство хлопка было бы даже более целесообразным с экономической точки зрения.
Но встаёт вопрос — почему крупные империи с обширными колониальными империями не смогли на момент начала Гражданской войны в США наладить такие же объёмы производства хлопка у себя?
Повелители просторов
Вообще хлопок для американского Юга не «эксклюзивный» ресурс, как, например, кока для государств в предгорьях Анд или опиумный мак для Афганистана. Выращивать «белое золото» можно было и тогда и сейчас на Ближнем Востоке, в Индостане, в Южной Америке и много где ещё. Причём, приложив достаточные усилия, производить столько же, сколько в Америке. Но в отличие от огромных, малолюдных и мало кем всерьёз оспариваемых просторов Северной Америки, все названные регионы были мало того что достаточно плотно населёнными, так ещё и имели уже сформировавшиеся местные элиты и группировки, бесконечно воюющие за раздел сырьевого пирога, но неспособные обеспечить стабильное увеличение дохода.
Сцена сбора хлопка из фильма «12 лет рабства»
У американцев же препятствий было меньше — отдалённые аванпосты европейских колониальных империй не представляли столь же немедленной военной угрозы независимости, какую, скажем, для Франции — Пруссия. Поэтому где путём военной силы (войны против индейских племён и с Мексикой; гибридная война против испанцев в период 1810–1819 годах), а где дипломатией (покупка Луизианы у французов в 1803 году и приобретение Флориды у испанцев в 1819-м) увеличили территорию США во много раз — в том числе и за счёт территорий, которые лучше всего подходили для выращивания хлопка. Собственно, этим в немалой степени был продиктован интерес американских правящих кругов к экспансии. Уже к началу 1850-х 67% хлопка в стране собирали на территориях, изначально не находившихся в составе союза 13 колоний.
Эти территории представляли tabula rasa, и у плантаторов оказались развязаны руки: огромные площади земли под защитой аффилированного с владельцами федерального правительства (42% палаты представителей составляли люди из рабовладельческих штатов) вкупе с наличием внушительного объёма рабской рабочей силы создавали огромные возможности для обогащения.
Юг был с экономической точки зрения краем крупных землевладельцев — 3% южных семей владели половиной всех рабов в регионе. Переоценить важность живого товара в экономике региона просто невозможно: негры составляли примерно треть от 12,24 миллиона человек, всего населения будущей Конфедерации. К началу Гражданской войны стоимость всех рабов стала равна всем инфраструктурным и производственным вложениям более населённого Севера (свыше 20 миллионов человек). Это объясняет, почему в ранних США рабовладельцы имели непропорционально большое влияние. Исключение составлял столь же немногочисленный класс коммерсантов на Севере, чьи интересы совпадали с южными, поскольку львиную долю доходов северян формировал экспорт южных товаров за рубеж. Именно поэтому в Нью-Йорке, в котором к моменту начала Гражданской войны рабства уже не было, в годы конфликта существовала сильная про-южная группировка, выступавшая за мир любой ценой и сохранение рабства. В частности, в самом начале кризиса, приведшего к отделению южных штатов, 40 тысяч (!) нью-йоркских предпринимателей самого разного уровня подписали петицию с требованием мирного урегулирования конфликта с уступками южанам вплоть до мирного отделения.
Дорога невольников
Рабство сыграло очень важную роль в экономической интеграции очень разных территорий в единых США. Весьма показателен случай Луизианы.
Приобретение этой территории при Томасе Джефферсоне увеличило территорию США в 2 раза и открыло широкие возможности по совершенствованию экономической коммуникации между штатами благодаря контролю над Миссисипи. Водная артерия длиной в тысячи километров соединяла города и посёлки по всей Америке. После появления в регионе пароходов в 1820-х годах речной транспорт стал одним из самых популярных типов инвестиций в регионе (разумеется, после земли и рабов) — но в отличие от рабовладельческих хозяйств, этот сектор достиг предела роста уже в 1840-х годах, когда пропускная способность реки достигла предела, а все возможные каналы и ответвления уже оказались прорыты.
Только в 1850-х годах навигация по реке и ответвлениям начала уступать место железным дорогам, а до этого речная навигация была ключевым фактором интеграции и развития штатов. Но даже этот стратегически важный проект в немалой степени зависел от рабского труда — на благо «пароходной экономики» в качестве обслуги и разнорабочих трудилось 3 тысячи рабов, примерно 1/5 от общего числа человек, занятых в этой сфере. К слову, закон штата Луизиана 1816 года предписывал всем капитанам, работающим в судоходстве на реке Миссисипи, в случае найма цветных предоставлять мэрии Нового Орлеана письменные доказательства свободы (или наличия разрешения от хозяев) и двух «заслуживающих доверия» (credible) свидетелей текущего юридического статуса чернокожих.
Карта плантаций вдоль реки Миссисипи. Нажмите для увеличения
Столь значительное территориальное приобретение также позволило сбрасывать на новые земли излишки населения из северных штатов. Жадные до земли американцы, как плантаторы, так и более простые люди вроде фермеров и охотников (про последних нашумевший фильм «Выживший» с Дикаприо), получили возможность заселять и осваивать гигантские просторы. В 1810-х годах население территорий, на которых сегодня располагаются штаты Луизиана, Алабама и Теннесси, удвоилось во многом за счёт мигрантов.
Содействуя переселенцам, американское правительство начало кампанию этнических чисток, как против местных племён, так и против свободных метисов, расчищая землю под прибывающих американцев. Проблема, однако, состояла в том, что вместо массы маленьких уютных фермерских хозяйств, изначально задумывавшихся Джефферсоном, возникли огромные латифундии, на которых трудились рабы. Отчасти это объяснялось жёсткой жарой — для независимых мелких фермеров больше подходили штаты с умеренным климатом. И хотя изначально землю в Луизиане продавали относительно дёшево ($2 за 1 акр), рынок естественным образом благоволил богачам. Поэтому в регионе со временем стали доминировать крупные плантации.
Американское правительство принимало интересы плантаторов близко к сердцу (первые президенты сами были активными рабовладельцами), поэтому совершенно не мешало «естественному» ходу вещей, благо доходы от экспорта хлопка перекрывали все доводы гуманистов. Если в 1790 году на территориях современных штатов Луизиана и Миссисипи проживали 100 тысяч рабов, через 20 лет численность несчастных увеличилась в 2.5 раза, а к 1830 году черных стало уже 750 тысяч человек. Таким образом, общая численность рабов в США увеличилась до 4 миллионов душ с 500 тысяч в 1790 году.
Любопытно, что в контексте роста рабовладения в США развивались и имперские проекты США по установлению своего порядка в западном полушарии — читай, поглощению руин Испанской империи.
Захват Никарагуа частной армией авантюриста Уильяма Уокера финансировался и поддерживался рабовладельцами Юга с целью активной экспансии на рынки Южной Америки и восстановления работорговли (Уокер как раз вернул на захваченной территории рабовладение) для пополнения запасов рабочей силы. И это не единственный случай — на юге США находилась база Нарсисо Лопеса (не футболиста), бывшего испанского генерала, который после вынужденной эмиграции с Кубы отправился в Новый Орлеан готовить военное вторжение на остров с целью свержения испанского режима. Южные элиты активно поддерживали Лопеса — достаточно упомянуть тот факт, что генерал пользовался финансовой и политической поддержкой Джона Куитмана, тогдашнего губернатора Миссисипи. Южный политик Джеймс Бьюкенен, будущий президент США, в своём письме госсекретарю Джону Клейтону от 12 апреля 1849 года писал: «Куба уже наша». Однако, как показали обстоятельства, Джеймс поторопился с выводами.
Карикатурное изображение нравов рабовладельцев в Новом Орлеане в первой половине XIX века, сериал «Американская история ужасов: Шабаш»
Десант на Кубу выбрасывался не раз и даже не два, но на третий раз удача изменила генералу окончательно и Лопес вместе с соратниками был расстрелян испанцами, что вызвало волну возмущения политиков США — как на Севере, так и на Юге, — поскольку среди расстрелянных оказались американцы — капитан Виктор Керр и полковник Уильям Криттенден. К слову, последний до кампании работал в качестве комиссара таможни в Новом Орлеане.
Ни одно из этих мероприятий не завершилось успехом, потому что проекты экспансии в страны Латинской Америки разрабатывались и осуществлялись исключительно руками южных элит (по причинам, которые мы объясним позже). Тем не менее южане выстроили те силовые линии, по которым позже действовали уже единые США под начальством северян. Достаточно сказать, что президент США Джеймс Монро, чья знаковая доктрина обозначила всё Западное полушарие зоной интересов американцев, был южанином и рабовладельцем. Кстати, по итогам испано-американской войны, после того, как Куба получила независимость благодаря силе американского оружия, флагом острова стал именно тот, который был придуман Лопесом в период американской эмиграции.
Чёрная легенда
Кампания против рабства со стороны Севера для дела правого была слишком уж политизированной и ангажированной. Иными словами, носила резко выраженную антиюжную направленность.
Например, один из основных памфлетов против рабства, мемуары «12 лет рабства» за авторством Соломона Нортапа, имеет весьма подозрительную историю создания. Нортап, — свободный негр — был сыном вольноотпущенника Минтуса Нортапа. Согласно изложенной автором истории своих злоключений, бедняга был похищен в Нью-Йорке и продан в рабство в южные штаты. Мемуары (по ним, кстати, поставлен очень талантливо снятый и мощный одноименный фильм — рекомендую к просмотру), в принципе, не содержат никаких передёргиваний и показывают довольно объективную картину происходящего — хозяева попадались всякие (встречались среди них и хорошие люди), реалии жизни на плантации и своеобразные отношения между некоторыми рабами и хозяевами. Но проблемы начинаются в истории публикации мемуаров.
«Прощай, дядя Том». Псевдодокументальная картина о жизни на рабских плантациях в Америке
Во-первых, письма, отправленные Нортапом на север случайным образом через канадского плотника, попали к нью-йоркскому адвокату и политику Генри Нортапу (родственнику бывшего хозяина Минтуса Нортапа — капитана Генри Нортапа, стоявшего на позициях лоялистов в годы американской Войны за независимость), который помог Соломону освободиться и нанял, простите за невольный каламбур, «литературного негра» Дэвида Уилсона написать эти мемуары со слов Соломона (писательским мастерством не владевшего). К слову, действие «12 лет рабства» происходит в районе Ред-Ривер (Луизиана), притоке Миссисипи, где разворачивается история художественного произведения «Хижина дяди Тома», получившего скандальную известность в США и использовавшегося пропагандой северян в ходе войны 1861–1865 годах.
Во-вторых, судьба Нортапа после публикации неизвестна. Какое-то время автор выступал с лекциями о своём опыте, а потом пропал с радаров. До сих пор неизвестно, где этот человек похоронен и когда именно умер. Последнее публичное появление зафиксировано в 1857 году в Канаде, в переписи 1860 года Нортапа уже нет и следы теряются. История тёмная и указывающая на то, что книга оказалась куда больше ко времени и к месту, чем истинная биография и реальные личные обстоятельства автора. «Мавр сделал своё дело». Впервые слова Нортапа были верифицированы только в 1968 году, то есть на пике борьбы за права чёрного населения в южных штатах США — этот момент скорее подтверждает не истинность истории Нортапа, а ангажированность и политическую направленность.
Сцена из сериала «Ад на колёсах», флэшбэк одного из главных героев, освобождённого раба — детство на плантации:
— Вы не считаете что это опасно: учить чёрных читать?
— Они же не понимают прочитанного — с тем же успехом попугай может заучить Шекспира
Сомнительность личности автора не опровергает то, что нам известно о реалиях жизни на плантациях — и тут лучшим показателем аутентичности служит американская статистика: детская смертность среди рабов — 75%, а примерно треть всех беременностей у рабынь заканчивались выкидышем из-за тяжёлого ручного труда.
Экономическая эффективность рабства проистекала не только из относительно более низких расценок на труд. В конце концов, свободные фабричные рабочие очень плохо зарабатывали, а за кров, одежду и питание и питание приходилось платить самим — так что аргумент про стимулы от хорошо оплачиваемого труда не очень хорошо подходит к реалиям XIX века.
Дело в системе наказаний и контроля за трудом и рабочим временем. Свободный рабочий хотя бы в теории мог плюнуть на всё и уйти, а вот рабом хозяин мог распоряжаться как угодно — и дисциплинарные меры включали в себя физические наказания.
Ситуация с этим разнится даже не от региона к региону, а от плантации к плантации, поскольку в «лучших» традициях либертарианства плантатор был полновластным хозяином на своём участке и всё зависело от уровня свирепости и самодурства владельца. Но даже без личностного фактора порки и наказания были частью повседневной жизни. В упомянутом ранее исследовании Фогеля и Энгермана рассматривается пример плантации Барроу (200 рабов) в Луизиане в период 1840–1842, где за 2 года было зафиксировано 160 случаев порки рабов кнутом — и это, судя по имеющимся данным, не было садистской прихотью рабовладельцев, а наказанием за «проступки» и «нарушения» трудовой дисциплины на плантациях. При этом наказаниям подвергались «рецидивисты» — ровно половина из 200 рабов в этот период вообще не подвергалась порке.
«Чёрная шутка»
1Воспоминания бывших рабов, записанные в 1930-х годах, показывают — прошу прощения за очередной каламбур — отнюдь не черно-белую картину угнетения на плантациях. Точнее, очень разные ситуации. Многие бывшие рабы вспоминают годы на плантации с теплотой, «дружно же жили».
Жестокость в обращении с рабами отнюдь не была редкостью и вытекала из самой природы абсолютной власти одного человека над другим. Но в то же время следует понимать, что рабы стоили очень серьёзных денег как раз из-за недостаточного количества, вызванного отчасти искусственно созданным дефицитом. Средняя стоимость раба в 1860 году составляла $800 за душу — $22 тысяч на сегодняшние деньги. И это без учёта дальнейшего содержания. Строго говоря, рабовладелец был весьма заинтересован в том, чтобы сохранять рабов в добром здравии и хорошей физической форме. Также владельцы поощряли, гм, «традиционные ценности» на плантации настолько, насколько это возможно в условиях, когда каждый из членов семьи — отчуждаемая собственность. Однако заниматься самостоятельным разведением рабочей силы оказывалось в отдалённой перспективе более выгодным занятием, чем искать и покупать хорошего раба.
Разумеется, ничто не мешало хозяевам деятельно участвовать в разведении рабов лично. Многочисленные истории о сожительстве рабынь и владельцев подтверждаются сегодня генетическими исследованиями: средний афроамериканец имеет 16,7% европейской крови.
Необходимость разведения рабочей силы на плантации диктовала более высокие цены на рабынь. Например, можно найти в архивах случаи, когда 13-летнюю девочку можно было продать за $1135, а ближе к началу Гражданской войны стоимость рабыни в Новом Орлеане могла варьироваться от $2000 до $5000.
Рынок труда
В основном хозяева поощряли браки между рабами и заведение детей, хотя вскоре могли продать членов семьи на соседнюю плантацию или в куда более далёкие края. Статистика подтверждает теорию о хрупкости положения рабов — в период 1820–1860 годов через внутриамериканскую торговлю прошло более 1 миллиона душ. Длительный переход был тяжёлым и страшным предприятием — пешим ходом рабов гнали в среднем 7–8 недель, заставляя проходить по 30 километров в день.
Вступительные титры фильма «Джанго освобождённый». Весьма убедительно показан переход рабов на длительные расстояния
К моменту открытия для мира американских хлопковых плантаций лучшие дни трансатлантической работорговли были уже позади, и после принятия запрета на эту деятельность среди европейских стран и запрета на импорт рабов в США стоимость новых невольников возросла многократно. Строго говоря, львиная доля рабов за всю историю этого маршрута (длиной в несколько столетий и 36 тысяч рейсов) оказалась в Южной Америке — из примерно 10 миллионов привезённых из Африки рабов «прямые поставки» в Северную Америку составили 388 тысяч душ.
Записи работорговца Джона Уайта. Слева — имя, возраст и «себестомость» раба. Справа — имя покупателя, цена раба и место его доставки
Конечно, американцы могли импортировать живой товар и из Латинской Америки, но вообще нехватка рабочих рук ощущалась и на местных латифундиях. Бразилия, к слову, запретила рабство только в самом конце XIX столетия под сильнейшим давлением Англии.
Запрет на участие Америки в работорговле за пределами США в 1807 году преследовал своей целью вовсе не искоренение рабства как института, а защиту экономики страны от зависимости от импорта столь важного товара из-за рубежа. Тем не менее контрабанда продолжалась и судебные преследования по этой статье (всего 74 случая до отмены рабства) только раз закончились осуждением и повешением капитана. Ещё пара капитанов-контрабандистов в разное время получили различной степени тяжести приговоры, исполнения которых успешно избежали.
Оценки нелегального импорта рабов разнятся (но значительную часть импортировали из Флориды и техасской Мексики до присоединения этих регионов) и составляют от 50 до 250 тысяч рабов. К слову, даже борясь с работорговлей, американское правительство при пресечении этой деятельности не стремилось хотя бы в частных случаях искоренять сам институт: рабы с контрабандных кораблей конфисковались правительством и после этого продавались внутри США (!) вместо освобождения или возврата в Африку.
Сцена аукциона рабов в фильме «12 лет рабства»
Но негры использовались далеко не только на плантациях — а везде, где использовался ручной труд. Черные стирали, убирали, плотничали, выкупались на время правительством для общественных работ, выделывали шкуры и делали многое другое. В иных домохозяйствах негры были неотличимы от обычной нанятой домашней прислуги.
Воспоминания многих рабов подтверждают. Беглый раб Джон Браун (так же, кстати, звали знаменитого американского аболициониста) в своих мемуарах «Жизнь раба в Джорджии» («Slave Life in Georgia: A Narrative of the Life, Sufferings, and Escape of John Brown, a Fugitive Slave, Now in England») с гордостью (!) писал, что «будь то в сельском хозяйстве или в плотничестве, да и в любой другой сфере работы я был не хуже любого другого молодца». Другой бывший невольник, Луис Хьюз, в своих мемуарах («Thirty Years a Slave: From Bondage to Freedom: The Institution of Slavery as Seen on the Plantation and in the Home of the Planter») вспоминал что «в Миссисипи можно было встретить рабов, которые могли выполнить любую работу». Тот же Нортап у нескольких хозяев выполнял обязанности скрипача на приёмах (и при этом на отлично). А в Новом Орлеане рабы приложили руку ко всему, что можно было найти на улицах — от зданий и мостовых до водопровода.
Рабовладельцы вполне трезво оценивали возможности своего имущества. Например, в 1819 году Генри Палфри продал двух рабов Скотта и Джейка на рынке в округе Аттакапас (Луизиана). Первого описал как обладавшего навыками «первоклассного бондаря, хорошего кузнеца, плотника» (и ещё несколько квалификаций отнюдь не относящихся к сборке хлопка), а второй кроме работ на поле, по словам хозяина, был «хорошим ломовым извозчиком».
Словом, рабы были полноценной (пусть и не полноправной) частью американского рынка труда.
Раса господ: иная перспектива
Конечно, рабство в Америке имело чёткую расовую коннотацию — рабы были либо африканцами, либо метисами. Как мы уже выяснили, сохранение рабства вытекало из экономической практики, но для обоснования справедливости системы использовалось теоретизирование в области социальных наук — от френологии до пасторальных эссе о патриархальном характере рабовладельческих хозяйств. В числе прочего, южные психиатры придумали «драпетоманию» — психологическое расстройство, заставляющее рабов думать о побеге. Из той же оперы Dysaethesia Aethiopica — «врождённая склонность чёрных к лени, которая логически вела их к рабству».
Всё это интеллектуальное наследие было идеологическим шлаком, созданным в угоду конкретному историческому моменту. Благодаря изначальной нелепости доводов о строении черепа и форме носа позднейшее мифотворчество победителей-северян успешно сформировало простую картину угнетения белыми южанами-рабовладельцами чёрных рабов. Картина простая и вызывающая однозначное и справедливое отторжение со стороны мыслящей публики и создавшая строго негативный образ Глубокого Юга на поколения вперёд. Но в эту картину не укладываются такие бесспорные факты из жизни довоенного юга как чёрные рабовладельцы.
Отрывок из фильма «Джанго освобождённый». Рабовладелец Келвин Кэнди приводит френологические доводы в поддержку рабства
Расовое законодательство в США оставалось закоснелым вплоть до 1960-хх годов прошлого века, а в XIX столетии даже свободному цветному населению страны жилось очень сложно. Тем не менее даже они могли процветать или даже стать господами.
Чёрные кодексы XIX века регулировали отношения цветного населения с белыми гражданами и, как правило, служили дискриминации и угнетению небелого населения. Например, цветным запрещалось свидетельствовать в суде против белых — на этом, кстати, могла строиться защита в суде самих цветных (например, были случаи, когда мулата выдавали перед присяжными за сына белого и индианки, что по закону делало обвиняемого белым и лишало юридического веса показания чёрных свидетелей).
Но дьявол кроется в деталях — часть актов была нацелена на включение свободного небелого населения в систему управления рабами. В частности, Чёрный Кодекс 1806 года предписывал каждой плантации иметь хотя бы одного свободного чёрного в качестве надсмотрщика или управляющего. Делалось это с понятной целью упрощения контроля над небелыми массами (которым, в теории, психологически легче было слушаться цветного). Например, во владении монастыря монахинь-урсулинок в Новом Орлеане находилась плантация, на которой с 1796 по 1811 годы свободный чёрный надсмотрщик Джейкоб (книги не сохранили фамилии) управлял целой бригадой рабов, занятой фермерским трудом на благо невест Иисуса.
Но даже чёрный раб мог освободиться. Например, у политика Генри Клея был невольник по имени Джеймс Джонсон, который получил из рук родителей Клея свободу, занялся предпринимательством и в 1807 году, будучи владельцем платной конюшни и бакалейной лавки, выкупил своего брата Дэниэла у семьи Клеев. Такие истории случались не каждый день, но имели место и являются неотъемлемой частью истории США в целом и Юга в частности.
В Новом Орлеане на момент включения края в состав США на территории города и в округе свободные цветные составляли почти 18% населения. При этом 40% цветных домохозяйств имели рабов.
Подобное положение дел имело корни в самой системе рабства в европейских колониальных империях. Белых женщин в колониях всегда было немного по причине опасностей подобной жизни, и местные плантаторы брали себе сожительниц среди рабынь. Не хочется выступать в роли адвоката дьявола и рассказывать о счастливых историях подобных «браков», но мало-помалу вокруг рабовладельческих хозяйств сформировалась прослойка цветных, отличавшихся по воспитанию и образованию от основной массы рабов и потому выделяемых хозяевами. Весьма интересна история Уильяма Джонсона. Сын рабыни и, предположительно, хозяина, которого звали так же (Уильям Джонсон), был рождён в рабстве, но освобождён в 11 лет, а за пять лет до этого была освобождена мать. Уильям, так же, как и Джеймс Джонсон, стал успешным предпринимателем (парикмахерская, баня, книжный магазин и множество недвижимости). И после освобождения Джонсон, конечно же, владел рабами (16 человек).
Особенности отношений хозяев и рабынь объясняют, почему к началу 1850-х годов в Южной Каролине 70% глав цветных рабовладельческих хозяйств были женщинами — освобождённые любовницы или дети от внебрачных связей в домохозяйстве. Среди всех случаев освобождения рабов в Америке до 1861 года большую часть составляли женщины и дети — по тем же причинам. Факт смешивания объясняет как достаточно успешную жизнь после освобождения (любящий хозяин, бывший сожителем или отцом, давал путёвку в жизнь), так и динамику отношений между свободными чёрными рабовладельцами и «живыми орудиями»: в 1850 году 83.1% рабовладельцев были официально зарегистрированы как метисы, а 90% невольников — чёрными. Эти цифры стоит пересматривать только в сторону увеличения процента метисов, потому что не все рабовладельцы признавали своё отцовство на публике. И дело не в том, что отцы отказывали своим незаконнорожденным детям в праве на свободную жизнь (как раз наоборот), просто секс с рабынями был для американцев сродни просмотру «Дома-2» и «Аншлага» в России — нравится огромному количеству народа, но признаться соседям стыдно.
А вот для чёрных рабовладельцев доля белой крови служила поводом для гордости. Например, в Чарльстоне зажиточные свободные негры ассоциировали себя с классом белых, поскольку считали себя (или предпочитали говорить об этом погромче) потомками плантаторов.
Сообщество свободных цветных замыкалось в себе подобно касте — мулаты предпочитали вступать в браки с людьми своего круга. Это привело к тому, что тогда чёрные с «более светлым» оттенком кожи получили высокий социально-экономический статус как буферная группа.
Чёрные рабовладельцы были «широко распространённой редкостью» — таких людей было относительно немного, но свободные чёрные владели рабами во всех из 13 «изначальных» штатов. А после приобретения Луизианы таких людей можно было найти в каждом из рабовладельческих штатов. К началу 1840-х годов на юге проживали 250 тысяч свободных чёрных, из которых около 4 тысяч владели примерно 13 тысячами рабов.
Конечно, институционализированный расизм Юга ставил для свободных чёрных определённые ограничения и латифундии цветных были скромнее. Пример: в 1860 году из 171 чёрных рабовладельцев самым крупным был Уильям Эллисон, на чьей плантации трудились 63 раба — больше среднего по штату, но значительно меньше, чем у богатых белых. Из всего количества чёрных рабовладельцев только 54 управляли достаточно большими массами невольников (до 84 душ), а 42% всех цветных рабовладельцев владели «всего лишь» одним рабом.
Но крупные исключения представляют из себя крайне любопытное зрелище. Сын рабыни и плантатора Джона Райта Стэнли вольноотпущенник Джон Каррутерс Стэнли владел в 1820-х годах тремя плантациями, где трудились 163 раба, которыми управляли трое нанятых белых надсмотрщиков. Был ещё и Антуан Дюбюкле, на чьей плантации в годы Гражданской войны трудились около сотни рабов — а после поражения южан Антуан стал первым чёрным казначеем штата Луизиана.
С другой стороны, чёрные рабовладельцы и просто свободные цветные Юга вовсе не стремились поддерживать в Гражданской войне Север и аболиционистов. Напротив, несколько тысяч цветных позже сражались на стороне Конфедерации. К слову, негритянские ополчения Конфедерации были первыми боевыми подразделениями на территории США, в которых существовали чёрные офицеры.
Переоценивать наличие чёрных в рядах конфедератов конечно, нельзя, ведь на стороне Севера к концу войны сражались 180 тысяч негров и мулатов — количество неизмеримо большее, чем в случае южан. Самая высокая оценка количества чёрных, принимавших участие в войне на стороне южан — 13 тысяч. И, опять-таки, в отличие от Севера большая часть этих людей выступала в роли обслуги: поваров, портных и т. д.
Количество чёрных, задействованных на работах, связанных с военными нуждами южан (строительство дорог и укреплений), было уже больше, но историки из-за недостатка данных дают очень большой разброс — от 20 до 50 тысяч человек.
Трейлер фильма «Слава», посвящённого истории одного из чёрных боевых подразделений северян
Семена раздора
Главная претензия южан к северянам восходила ко временам Александра Гамильтона и заключалась в вечном конфликте между производителями сырья и промышленниками. Плантаторы хотели качать нефть выращивать хлопок и покупать у англичан готовые товары, а федеральное правительство ставило южанам палки в колёса, ставя заградительные тарифы зарубежным производителям.
Риторика у южан, конечно же, была в духе идеалов пресловутой невидимой руки. Что журнал DeBow’s Review (входил с 1846-го по 1884-й годы), что отчёты коммерческих собраний южных штатов — повсюду где только можно было к северянам выдвигалась претензия в том, что янки вмешиваются в «предопределённый божественный порядок свободного рынка».
Свободная торговля была важным условием дальнейшего обогащения плантаторов. Вся рыночная мысль Юга того времени прекрасно сформулирована Дэвидом Кристи в книге «Король Хлопок» (Cotton is King, 1860) в виде метафоры «трёхстороннего союза между западным фермером, южным плантатором и английским промышленником».
В этих условиях столкновение с северянами стало неизбежным.
Постепенная эскалация напряжения между южанами и северянами происходила в том числе и потому, что большая часть внешней торговли США (в которой огромную часть занимала продукция с Юга) шла через порты Севера, что лишало плантаторов прямого контакта с европейскими потребителями и, следовательно, значительной части барышей.
Южане, как мы уже рассказывали выше, искали выхода на международные рынки путём экспансии — но когда стали к этому опасно близки, помешали северяне. Поражение Уокера и соратников-южан в Никарагуа было обусловлено в том числе и активными действиями американского промышленника-северянина Корнелиуса Вандербильдта 2, который вооружал и поддерживал противников Уокера с благословения правительства США. Дело, конечно, было не в том, что США внезапно решили уважить суверенитет стран Латинской Америки (все следующие 150 лет Штаты нарушали независимость соседей весьма активно). Уокер, восстановивший рабовладение, не просто опирался на поддержку южных элит: Никарагуа планировалось сделать плацдармом для самостоятельной игры южных штатов на мировых рынках — выход в Атлантику обеспечивал нужды примерно 220 миллионов потребителей, на Тихоокеанском направлении — 600 миллионов (пусть и весьма неравномерно состоятельных). «Сегодня растущие экономики латиноамериканских стран, а завтра весь мир!»
Конечно, на словах речь шла только об экономической автономии южных штатов, но события 1860-х годов убедительно продемонстрировали, что экономическим измерением регионализм никогда не исчерпывается. Иными словами, федеральный центр уничтожил один из столпов экономической независимости сепаратистов ещё до начала Гражданской войны.
Провести сепарацию между «американскими патриотами» и «предателями-сепаратистами» совсем непросто — ведь герои войны Юга были такими же героями предшествующих войн по расширению Америки. Просто неразрешимые противоречия заставили людей в 1861 году занять вполне определённую сторону. Автором того же прожекта тихоокеанской торговой империи с центром в долине Миссисипи был океанограф и офицер Мэтью Мори, чьё имя в 1930-м было занесено в Зал славы великих американцев. «Поверьте, не всё так однозначно».
Уничтожение рабства было политическим решением, продиктованным интересами элит с Севера, которые решили подвинуть южан и уничтожить экономическую основу могущества соседей. В краткосрочной перспективе эти действия нанесли ущерб коммерческим интересам самих же северян (зависимость которых от продукции и товаров с юга мы уже упоминали), но в долгосрочной перспективе — было важно из-за определённых экономических тенденций.
За 30 лет предшествовавших началу войны в Америке проложили 16 тысяч километров железнодорожных путей и прорыли 7 тысяч километров речных каналов. Этот процесс способствовал образованию единого американского рынка и в перспективе — мощной национальной экономики (существующей и сегодня, когда в США 70% ВВП генерирует внутренний спрос). Новые железные дороги строились бешеными темпами, соединяя юг и север, снижая транспортные издержки, и эффект, который давало наличие бесплатного рабского труда, начал бы ощущаться и на Севере. Значит, товары, сделанные рабами, могли бы конкурировать с продукцией северян и преимущество в цене оказалось бы однозначно на стороне южан. Именно поэтому северяне не давали рабству проникнуть на территории новых штатов и территорий (Дикий Запад).
Наличие большой массы рабов давало южанам колоссальное потенциальное преимущество в экономическом противоборстве с северянами. Здесь, конечно, можно порассуждать об экономическом эффекте использования рабов на производстве, но ведь экономики современных развивающихся стран с низкими зарплатами и кошмарными стандартами труда (а также многоуровневой системой подавления и ограничения этих масс — как, например, в Китае с мигрантами из сельской местности) показывают и высокие темпы роста, и высокую продуктивность труда. В конце концов, был и СССР со своей собственной системой подневольного труда (ГУЛАГи и колхозы) — и эта страна вышла победителем в самой большой войне в истории.
Конечно, в США существовало огромное количество искренних аболиционистов, но победило дело поборников свободы не потому, что правое, а потому, что у спонсоров оказалось больше людских и производственных ресурсов. Само по себе положение наёмных рабочих не было сильно лучше рабского (за тем важным исключением, что свободные сами распоряжались своими жизнями и телами), и промышленников севера волновала не моральная сторона вопроса, а наличие безусловного преимущества на стороне южных капиталистов. Как говорил Джордж М. Вестон, американский политик и публицист того времени, «несмотря на очевидные долгосрочные преимущества, которые приносит свободный труд, рабство неудержимо привлекает своей дешевизной». Да, большая часть рабов трудилась в сельском хозяйстве, но примерно 200 тысяч работали в других секторах, включая такие сложные сферы, как производство и транспорт.
В первой половине XIX века эффективность сбора хлопка на плантациях росла одновременно с эффективностью работников текстильной промышленности в промышленной Англии — и примерно одинаково, на 400%, в течение 40 лет. Учитывая, что механизация сбора хлопка не случилась до 1930-х годов, а спрос на хлопок только рос, то рабство оставалось жизнеспособной системой и, более того, обеспечивало Юг деньгами для дальнейшей индустриализации региона. Рабочую силу можно было привлекать из других штатов и из-за рубежа — то есть так же, как делали победившие северяне после войны. К слову, даже спустя многие десятилетия после Гражданской войны на американский юг прибывали европейские мигранты (в частности, итальянцы), чтобы работать на полях в условиях, мало отличавшихся от рабских. Так что проблем с привлечением тех же людей на фабрики не возникло бы.
Также для коммерсантов-северян большое значение имел доступ к рабочей силе с юга. Если в 1815 году только 3.2% работоспособных американцев задействованы в производстве, то в 1849 году — уже 15%, а в экономике страны производство занимало уже 29%. На юге иных работ кроме сбора хлопка и сельского хозяйства было немного, и поэтому логическим образом львиная доля производственных предприятий и населения оказались на севере. Но даже с увеличением темпов миграции промышленная экономика сталкивалась с угрозой нехватки рабочих рук. Северяне «сняли блокировку» с чёрного населения юга, что уже в XX веке привело к миграции 6 миллионов негров на север в поисках работы (что полностью изменило демографическую картину в Детройте, например). Несправедливое стартовое преимущество наличия дешёвой рабочей силы у партнёров-конкурентов с юга усугублялось полным контролем над этим ресурсом — и невозможностью северян получить доступ к рабам на своих условиях.
Если бы северные промышленники и банкиры тоже были крупными рабовладельцами, то ни за что не поддержали бы Линкольна. Тем более первые 80 лет существования США фабрики пользовались добытым южными рабами сырьём, а банки делали огромные деньги на займах и перезаложениях невольников (по причине высокой стоимости, рабов постоянно закладывали и продавали с аукциона в случае банкротства). Просто рабовладельческая аристократия естественным путём появилась в США много раньше и ориентируясь на экспорт была отделена от промышленников севера, хотя и работала с соседями в обоюдовыгодном экономическом союзе.
В этом споре «донецких» с «днепропетровскими» широкий избиратель с севера изначально поддержал не аболиционистов по экономическим причинам — необходимость конкурировать с освобождёнными рабами в перспективе снижала уровень зарплат (что и произошло в результате миграции чёрного населения на север после освобождения). Но в итоге простым северянам пришлось встать на сторону юнионистов по тем же самым причинам, когда появилась угроза того, что рабы с Юга «переконкурируют». В этом смысле соревнование с чёрными оказалось неизбежным исходом при любом развитии событий.
Суд истории
Странности в истории публикации «12 лет рабства», о которых мы говорили ранее, говорят не в пользу теории фальсификации приведённых в книге сведений (с аутентичностью там всё в порядке). Скорее, демонстрируют — тем, кто затевал мероприятие, на негров и права черных было плевать с высокой колокольни. Куда важнее — изготовление хорошего пропагандистского документа против южан. История отмены самого рабства в США это подтверждает.
В начале войны невольничество было легальным в четырёх штатах, оставшихся в составе Союза — Мэриленд, Кентукки, Делавэр и Миссури. Эти штаты дали северянам 200 тысяч солдат и рабство там было явлением не столь широко распространённым, как на Юге, но всё же весьма ощутимым — 11% семей владели черными. На первой стадии войны рабство вообще не отменяли, а просто санкционировали конфискацию имущества противника военными — а по закону, рабы как раз являлись имуществом. При этом под «противником» понимались только те, кто словом или делом подстрекал против федерального правительства. Например, командующий войсками юнионистов в Миссури Джон Фримонт, сам ярый аболиционист, конфисковывал рабов только у бунтовщиков, но не у рабовладельцев-юнионистов.
Стоит заметить, что целых три «свободных» штата (Огайо, Индиана и Иллиноис) голосовали против Линкольна и выступали резко против увеличения власти правительства, так что конфликт по вопросу о правах штатов на самоопределение ощущался и на Севере.
В 1862 году в правящих кругах Севера не было единого консенсуса по вопросу о рабстве. Даже радикальные аболиционисты, из числа которых выходил Линкольн, первоначально думали о «постепенной» отмене рабства — вплоть до 1900 года, — с финансовой компенсацией для рабовладельцев.
Политика компромиссов продолжалась вплоть до лета 1862 года и первых заметных территориальных приобретений северян на юге, где янки естественным путём сталкивались с огромными массами беглых рабов, желающих записаться в армию. На первых стадиях конфликта чёрных добровольцев отсылали обратно, но «война план показала».
Конфедераты (на сторону которых в начале войны перешли лучшие кадровые офицеры и части) несмотря на малую численность продолжали наносить северянам огромные потери. Война затягивалась, требовались новые людские ресурсы, и кампания лета 1862 года по привлечению 300 тысяч призывников ожидаемо провалилась. До этого командиры на местах по своей воле создавали подразделения из чёрных солдат, но вскоре процесс пошёл дальше, поскольку федеральное правительство оказалось максимально заинтересовано в этом.
Ситуация логически привела к двум указам (осенью 1862-го и зимой 1863-го, соответственно) об объявлении свободными рабов на территориях штатов, не вернувшихся в состав Союза до начала 1863 года.
Тонкость заключалась в том, что, во-первых, указ не отменял рабство как таковое вообще — просто объявлял свободными рабов конфедератов. Ну а во-вторых, как читатели уже поняли, документ оставлял в собственности существующих хозяев рабов в рабовладельческих штатах Севера (примерно 500 тысяч душ). В-третьих, из зоны действия указа исключили некоторые зоны оккупации, контролируемые северянами — то есть ещё 300 тысяч рабов оставались во власти хозяев даже после того, как «наши пришли».
Красный — территории, на которые распространялся указ Линкольна об освобождении рабов. Синий — территории, на которые он не распространялся
Указ возымел ожидаемый эффект — в ряды юнионистов пришли очень много чёрных солдат (всего 180 тысяч человек или 6% от всего количества бойцов северян в годы войны) и были поставлены под сомнения экономические основы независимости Юга. Там местные власти были вынуждены бороться с резко увеличившимся потоком беглых рабов — раньше, в результате принятого в 1850 году закона, власти свободных штатов были обязаны возвращать сбежавших невольников хозяевам на севере. Кстати, ряд доживших до нашего времени американских воинских подразделений были сформированы как раз из освобождённых рабов.
Полная отмена рабства в США случилась позже из-за усугубления политического кризиса в Америке. Несмотря на все поражения и блокаду, южане продолжали стойко обороняться, и война затягивалась просто до неприличия, что заставило даже многих сторонников Линкольна задуматься о смене руководства и компромиссе. На выборах 1864 года Линкольна выбрал не уставший от войны народ, а выборщики (американская избирательная система — это вещь в себе).
Голосование 1864 года Линкольн выиграл с трудом, а большая часть рабов южан всё ещё оставалась на территориях, не занятых северянами. Да и само по себе рабство не было ликвидировано, оставляя лазейку для возвращения южанами экономических основ власти. Поэтому Линкольн и соратники начали работу над поправкой к конституции, запрещавшей рабство 3, чтобы основной закон страны исключал возможность восстановления экономики сепаратистов.
13-я поправка была принята в январе 1865 года 119 голосами против 56 — лишь чуть больше необходимых для принятия двух третей. Само по себе соотношение не настолько уверенное. А уж если принимать во внимание то, что в голосовании не принимали участия южане, то сам процесс получается и вовсе нерепрезентативным. Но победителей не судят. Особенно победителей в гражданской войне.
Но стало ли лучше бывшим рабам? Вот это вопрос.
Само по себе упразднение рабства в теории изменяло раз и навсегда жизнь миллионов негров в лучшую сторону, превращая из собственности в субъект права. Но практика в южных штатах изменилась очень мало. Федеральное правительство пошло на определённые уступки южанам: в обмен на отказ от сепаратизма конфедератам дозволили иметь столько расистских и дискриминационных законов, сколько хочется.
Так что и через 40 лет после победы аболиционистов в Гражданской войне 75% чёрного населения страны продолжали жить в штатах, где права и возможности цветных существовали в урезанном виде. Тут можно сказать, что чёрные получили главное — право на жизнь, но и здесь не всё гладко: де-факто насилие власть имущих против чёрного населения продолжалось ещё очень долго. Условия жизни и труда чёрных оставались много хуже того, что имели белые — и этот порядок вещей поддерживался как федеральными, так и региональными властями многие десятилетия.
Рабство продолжило существовать и в другом виде — бригады чёрных заключённых (чтобы вы понимали — в разных штатах чёрный мог получить срок за что угодно, например, за смену работодателя без предупреждения) сдавались в аренду для работы на коммерческих предприятиях. В Алабаме 1880-х годов смертность в этих бригадах находилась на уровне 20% в год. Но даже без таких эксцессов жизнь чёрного населения по всей Америке была довольно-таки безрадостной.
И, что характерно, многие из проблем были вызваны искусственными препятствиями, расставленными истеблишментом и обществом. В частности, Вудро Вильсон (южанин) запретил чёрным занимать государственные посты, невзирая на наличие необходимой квалификации. Характерен пример Гринвуда, предместья Талсы (Оклахома): экономически успешный чёрный город был фактически уничтожен бушующей толпой белых горожан в начале 1920-х годов на почве чистой расовой ненависти.
Экспонаты из Национального музея афроамериканской истории и культуры, Вашингтон
Наследие цепей
Сегодня Джорджтаунский университет — один из престижнейших учебных заведений как внутри США, так и в мире. Но в 1837 году дела у вуза шли плохо, поэтому управленцы, священники-иезуиты, приняли решение о продаже 272 принадлежавших университету рабов — на вырученные деньги вуз смог пережить трудные времена и потому существует и поныне. В работорговлю были вовлечены и другие престижные американские вузы, включая Гарвард и Колумбийский университет. Роль рабства в истории высшего образования в США подчёркивает важность этого института в генезисе страны.
«Что есть для раба 4 июля?» — задавался вопросом Фредерик Дуглас, беглый раб и аболиционист. Глядя на историю рабства в США, можно уверенно ответить — «профессиональный праздник». Говорим это без тени иронии.
Экономическое, социальное и политическое влияние рабства ощущается в США даже сегодня, когда чёрное население непропорционально сильно представлено среди нищих, заключённых, да и просто уязвимых слоёв. Но когда-то именно цветные были теми руками, которые построили Америку под палящим солнцем на хлопковых плантациях. Доходы от подневольного труда заставляли хозяев рваться всё дальше на запад, восток и на юг — покорять новые земли и ставить американский флаг всё дальше и дальше от исходного ареала обитания первых европейских поселенцев. Рабы в истории США сыграли роль не меньшую чем первопроходцы и иммигранты.
Многочисленные полутона в истории этого института (например, судьбы вольноотпущенников, дешёвое сырьё для фабрик севера и наличие чёрных рабовладельцев) не служат оправданием существования рабства. Но сам факт наличия оттенков показывает, что невольничество было не исключительным и ограниченным, но пустило в американском обществе корни столь глубокие, что отмена рабовладения стала возможной только после жестокой войны, в которой американцы потеряли людей больше, чем во всех остальных войнах, вместе взятых. Такова железная цена кровавых денег.
Ten million slaves crossed that Ocean
They had shackles on their Legs
Ten million slaves crossed that Ocean
They had shackles on their Legs
Don’t know where, where they’re going
Don’t know where, where they’ve been
Don’t know where, where they’re going
Don’t know where, where they’ve been
Sun goes out, you’ll be standing
You’ll be standing by yourself
Sun goes out, you’ll be standing
You’ll be standing by yourself
Использованная литература:
Eric Foner «The Fiery Trial: Abraham Lincoln and American Slavery»
Adam Rothman «Slave Country: American Expansion and the Origins of the Deep South»
Douglas Blackmon «Slavery by Another Name: The Re-Enslavement of Black Americans from the Civil War to World War II»
Edward E. Baptist «The Half Has Never Been Told: Slavery and the Making of American Capitalism»
James L. Huston «Calculating the Value of the Union Slavery, Property Rights, and the Economic Origins of the Civil War Civil War»
Larry Koger «Black Slaveowners: Free Black Slave Masters in South Carolina 1790–1860»
Sven Beckert «Empire of Cotton»
Thavolia Glymph «Out of the House of Bondage: The Transformation of the Plantation Household»
Walter Johnson «River of Dark Dreams Slavery and Empire in the Cotton Kingdom»
Walter Johnson «Soul by Soul: Life Inside the Antebellum Slave Market»
Фрэнсис Джордж Доу «История работорговли»