Летнее утро 1945 года. Мягкие лучи рассвета касаются испещренной воронками земли Германии. Меньше двух месяцев назад закончилась опустошительная война, и теперь измученные обитатели континента в поте лица трудятся, чтобы восстановить свой гигантский муравейник, выжженный союзными бомбами, перепаханный немецкими панцерами и обращенный в пыль советской артиллерией. Но то, что люди принимали за прочный мир, оказывается только передышкой перед новой гекатомбой. Тишину июльской зари распарывают звуки, от которых еще не успели отвыкнуть уши бюргеров. Над Германией, Чехией, Австрией снова стонет канонада, небо вновь наполняется ревом «летающих крепостей» и «яков», и, как пару месяцев назад, лязгающие армады танков грызут планету, а в радиоэфир несется бешеное стаккато команд на русском, английском и немецком.
Этой войны не случилось, но в реальном 1945 году в английских штабах некоторое время прорабатывался план новой кампании в Европе. Речь, конечно, о широко известной операции «Немыслимое».
План операции «Unthinkable», разработанный с подачи Уинстона Черчилля в конце весны 1945 года на случай войны против недавнего партнера по Антигитлеровской коалиции, СССР, так и не был реализован на практике. Тем не менее, эта разработка получила широкую известность после публикации в открытом доступе для широкой публики и стала довольно популярной темой для обсуждения, даже своего рода жупелом для политизированной части российского и не только российского общества. Между тем, как это часто бывает, образ, возникший в представлении широких масс спорщиков, пропагандистов и генералов диванных войск, существенно отличается от действительного содержания широко и азартно обсуждаемого документа, а контекст разработки и ее обсуждение остаются за бортом восприятия.
В апреле 1945 года поражение Третьего Рейха в ближайшие дни было уже вполне очевидным. Западный фронт вермахта практически развалился в результате Рурской операции, Восточный постоянно подвергался сокрушительным ударам и в итоге тоже распался. Солдаты на поле боя еще погибали многими тысячами, но для политиков уже стал ключевым вопрос о послевоенном устройстве мира. Одним из камней преткновения был будущий статус СССР. Важно понимать, что Советский Союз не воспринимался в качестве сверхдержавы до Второй мировой войны. Статус одного из монстров мировой политики был заработан в буквальном смысле железом и кровью. Успехи СССР в конце войны оказались для западных союзников несколько неожиданными. В 1941 году предметом обсуждения был вопрос о том, сколько месяцев Советы продержатся против немецкого натиска, но кампании 1944 и 1945 годов привели бронированные армады советских войск в сердце Европы. Коменданты с фамилиями на «–ов» и «–ин» обосновались в Берлине и Вене, а Польша оказалась в глубоком тылу Советов и ее будущая социалистическая ориентация становилась очевидной.
Эти обстоятельства не могли не беспокоить западных политиков. Наиболее радикальной оказалась позиция Уинстона Черчилля.
Уинстон Черчилль, заказчик плана.
В Британии без особого восторга переваривали новые политические реалии. Ни потеря влияния на Польшу, ни переход половины Германии под контроль СССР не могли радовать кабинет министров Ее Величества. Торг с Советским Союзом неизбежно должен был привести к серьезным уступкам Сталину. Кроме того, сам будучи старым опытным политическим хищником, Черчилль резонно опасался возможных агрессивных устремлений Советского Союза. Как в Москве, так и в Лондоне и Вашингтоне отнюдь не чурались продвижения своей политики военным путем, так что предположение, что партнер по коалиции держит камень за пазухой, было весьма естественным. «Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира» – писал Черчилль, – «Я всегда стремился к дружбе с Россией, но у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное – их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская еще не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах, когда у нас, возможно, будет лишь горстка дивизий, в основном французских, тогда как Россия, возможно, решит сохранить на действительной службе 200–300 дивизий?» Соответственно, было необходимо «немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения». Помимо польского вопроса, статуса Австрии, оккупационных зон в Германии и Чехословакии, англичан беспокоили амбиции югославов и лично Тито: лидер победившей партизанской армии имел массу территориальных претензий к соседям, включая Италию и Грецию.
Советские солдаты и G.I. Дальнейшие события развели их по разные стороны баррикад, но весной 1945 года это была встреча братьев по оружию.
Следует также отметить, что положение дел вовсе не было благостным и в тылу – как советском, так и союзном. Большая война смешала все карты и сделала неустойчивыми множество европейских правительств. В Польше еще действовала проанглийская Армия Крайова, польская партизанская организация, долго воевавшая с немцами и теперь пытающаяся противодействовать коммунистам. Возможности аковцев были подорваны провалом антинемецкого восстания 1944 года и быстрыми жесткими действиями советской госбезопасности, но поляки еще располагали заметным количеством вооруженных боевиков. С другой стороны, к концу войны коммунистические партии в Западной Европе пользовались значительным влиянием, а многие партийные ячейки составляли закаленные в боях с немцами партизаны. Не следует думать, что союзные лидеры не имели повода для беспокойства. Во Франции и Италии, например, коммунисты вели не только парламентскую борьбу, но и предпринимали вооруженные акции на стыке криминала и партизанской войны. В послевоенном хаосе довольно трудно отделить месть коллаборационистам от сведения личных счетов, а те – от борьбы за социалистические представления о лучшем будущем, но как бы то ни было, похищения, избиения, а зачастую и убийства полицейских, чиновников и буржуа левыми радикалами и преследование самих радикалов стали частью повседневной жизни во многих районах Италии и Франции. Несмотря на то, что легальные компартии не поддерживали эти акции («системные» политики резонно опасались, что радикалы бросят тень и на законные левые движения), политические убийства и вообще политическое насилие на освобожденных территориях невозможно было игнорировать. Причем борьба против этих выступлений также отнюдь не соответствовала представлениям о правосудии. Достаточно сказать, что в Италии были арестованы десятки тысяч бывших партизан и действующих коммунистов, причем лишь меньшинству из них были предъявлены обвинения, большинство оказалось под превентивным арестом на различные сроки. Насилие в Италии и Франции было, однако, лишь бледной тенью драм, разыгрывавшихся в Греции. Еще до окончания сражений с нацистами там развернулась гражданская война между коммунистами и их противниками, война, в которую были напрямую вовлечены английские войска, и которая в итоге стоила Греции многих тысяч погибших.
Коммунистические партизаны в Греции. После освобождения Европы, в тылу как Советского Союза, так и западных держав осталось множество радикально настроенных вооруженных людей, не согласных с послевоенным устройством мира и готовых самым радикальным способом отстоять свою точку зрения.
Все эти конфликты, конечно, по масштабам и близко не соответствуют громадной гекатомбе Второй мировой войны, но факт в момент, когда Гитлер отправлялся на суд более строгий, чем в Нюрнберге, между партнерами по Антигитлеровской коалиции уже существовало обоснованное взаимное недоверие, и у высоких сторон имелся соблазн разрубить Гордиев узел силой оружия. Союзники располагали мощной военной группировкой, успешно заканчивающей сражения против Германии. Лидеры Британии и США неизбежно должны были рассмотреть возможность решить проблему отношений с СССР железной рукой.
Сражения еще продолжались, когда Черчилль поручил Объединенному штабу планирования британских вооруженных сил составить набросок плана относительно возможной операции против СССР. Призом, за который предполагалось вести борьбу, была центральная Европа, а именно Германия, Австрия, Чехословакия и Польша. Итоговый документ увидел свет 22 мая 1945 года. Обращает на себя внимание, что этот план – это не план как таковой. Он не имеет ничего общего с расчетами, производимыми при проведении настоящей военной операции. По сути, перед нами – достаточно общая аналитическая записка, не предписывающая конкретных действий в стиле «ди эрсте колонне марширт», но описывающая в самых общих чертах перспективы столкновения союзных войск с советскими в центре Европы. Обращает на себя внимание также тот факт, что «Немыслимое» разрабатывалось англичанами совершенно отдельно от американцев. Безусловно, Черчилль не считал возобновление войны желательным сценарием. Британия заканчивала Вторую мировую с тяжелыми по своим меркам людскими и крайне тяжелыми по любым измерениям материальными потерями. Война оказалась затратным делом для империи, над которой пока еще не заходило солнце, и открытия новой топки, в которой будут сгорать люди и ресурсы, англичане не жаждали. Сам Черчилль уточнял: «это всего лишь предварительный набросок того, что, я надеюсь, все еще чисто гипотетическая вероятность». Даже название документа вполне недвусмысленно говорит об отношении планировщиков к собственной задумке. Итак, каково было содержание самого документа?
Авторы «Немыслимого» оставляют за скобками идеологические и политические факторы. Речь идет о чисто военном аспекте проблемы. В качестве вводных разработчики исходили из того, что новая война толкнет СССР в объятия Японии, с другой стороны, Великобритания и США получат поддержку со стороны польского контингента и смогут использовать остатки промышленных мощностей и людские ресурсы Германии.
Для достижения заявленной цели («Навязывание своей воли русским») предполагалось два возможных пути: оккупация собственно территории Советского Союза или такой разгром вооруженных сил, какой делал бы дальнейшее сопротивление невозможным.
Продвижение в глубину России было тут же отброшено как нерешаемая задача. Проникновение на рубежи, достигнутые немцами в 1942 году, союзники признали нереальным. Более многообещающей выглядела идея разгрома группировки РККА в центральной Европе с тем, чтобы заставить СССР отказаться от дальнейшей борьбы. Разработчики «Немыслимого» неоднократно подчеркнули, что Британия и Штаты могут оказаться вовлечены в тотальную войну. Здесь планировщикам приходилось учитывать целый ряд неблагоприятных факторов.
The Plan. Схема операции «Немыслимое». Легко заметить, что это только самый общий контур. Конкретного воплощения задумка не получила даже на уровне планов.
Во-первых, РККА была многочисленней союзных контингентов в Европе вместе взятых. Точного соотношения сил союзники знать не могли, но предполагали, что в первых сражениях примет участие в разы больше красноармейцев, нежели солдат союзников. Во-вторых, эти армии, несомненно, оперировали бы не только на главном фронте. На периферии от коммунистов ожидались опасные удары в направлении на Ближний Восток, и несколько менее перспективные операции против Норвегии. Также предполагалось, что Советы могут занять Турцию и блокировать проливы, заперев Черное море. Наибольшее беспокойство союзных командующих за пределами Европы вызывали Персия и Ирак. Красная Армия участвовала в совместной с англичанами оккупации Ирана во время войны и была вполне в состоянии вести крупное наступление в регионе. Слабость дорожной сети едва ли стала бы причиной остановки такого движения, благо, в реальном 1945 году прорыв 6-й танковой армии через скудные на коммуникации районы Хингана показал, как могут выглядеть такие удары. Бои на Востоке могли оказаться весьма болезненными для Британской империи, однако добыча Кравченко или Катуковым ключей от Багдада и Иерусалима все равно оставалась вспомогательной операцией в рамках большой войны.
В Европе союзники исходили из того, что возможности их флота и воздушных сил не окажутся, по крайней мере, первоначально, решающими факторами. Базировать стратегическую авиацию в любом случае приходилось на английские аэродромы, советская промышленность в силу ее удаленности и рассредоточенности не выглядела легко поражаемой целью. Более перспективными смотрелись удары по путям сообщений, узлам коммуникаций в самой Германии. Решать успех всего дела должны были наземные части. Союзники предполагали нанести два основных удара: через Штеттин на Быдгощ и через Лейпциг и Коттбус на Познань и Бреслау. Это был весьма амбициозный план: предполагалось в первую же летнюю кампанию пройти насквозь территорию будущей ГДР и значительную часть Польши, оставив Берлин между двумя основными ударными группировками. Кроме очевидных военных соображений, эта операция осложнялась тем, что занятые коммунистами районы меньше пострадали в смысле разрушения путей сообщений. В Австрии предполагались в основном оборонительные действия. От Советов ожидалась первоначально оборонительная стратегия. На этом пункте следует остановиться отдельно. На взгляд автора, английские штабисты решительно заблуждались относительно возможной реакции командующих РККА. Да, во время Второй мировой войны Советы несколько раз сознательно отдавали инициативу противнику. Никто не мешал немцам готовить операцию «Цитадель» под Курском, а в Венгрии полководцам Рейха позволили по своей инициативе провести целую серию наступлений («Конрады» и «Пробуждение весны» на озере Балатон). Однако коньком РККА конца войны были именно наступательные операции. Зимой 1945 года советские фронты продемонстрировали устрашающе эффективное наступление на огромную глубину в Восточной Европе, а штурмы Кенигсберга, Познани, Кюстрина и других «фестунгов» – крепостей в Германии и Польше – показали способность РККА разгрызть самый твердый орех. Сомнительно, чтобы такие апологеты динамичного агрессивного стиля боевых действий, как Жуков, Рокоссовский или Малиновский засели бы в окопах, пассивно ожидая ходов противника.
Интересно, что рассмотрев возможные потери СССР от утраты ленд-лиза, авторы «Немыслимого» не находят, что на короткой дистанции они скажутся на боеспособности РККА радикальным образом. Хотя в течение определенного времени возможности коммунистов должны были упасть, как минимум, первая кампания должна была пройти против РККА, действующей в полную силу.
В оценке Красной Армии 40-х годов как военной силы в нашем обществе традиционно преобладают крайние оценки. Позицию «разоблачительного» лагеря емко выразил, например, писатель Михаил Веллер: «Вызывающие уважение солдаты были объединены в вызывающую презрение армию». Чрезвычайно кровавые бои на Восточном фронте, потери, остававшиеся очень высокими даже в блестящих победоносных кампаниях 1944-1945 годов, породили у многих уверенность в том, что РККА неспособна воевать иначе, чем забрасывая противника горами живого мяса. Причем такой взгляд на события войны можно встретить не только у интернет-полководца, поражающего Берлин на гугл-карте указательным перстом, но и у реальных ветеранов боевых действий, хорошо видевших тяжелейшие потери, но не всегда четко представлявших, для чего совершается тот или иной маневр и зачем нужно «бессмысленное» наступление. На противоположном полюсе находятся восторженные апологеты Советского Союза, твердо знающие, что Красная Армия всех сильней и ее возможностей хватало, чтобы сбросить еще не созданный агрессивный блок НАТО в Ла-Манш. Точно так же способность Советского Союза в целом к эффективному сопротивлению является предметом дискуссий.
Самоходка ИСУ-122 в Чехословакии. К 1945 году Советы мучительными усилиям и кровью прорвались в центр Европы, перевернув расчеты многих политиков.
Планировщики «Немыслимого», безусловно, исходили из того, что советские войска будут серьезно превосходить англо-американские силы численно. СССР располагал к концу войны одиннадцатимиллионными вооруженными силами. На европейском театре боевых действий англичане предполагали столкнуться с троекратно превосходящими силами РККА. Здесь следует заметить, что победы над вермахтом союзниками одерживались при собственном численном перевесе в 3-5 раз. В случае войны против Советов соотношение сил должно было измениться на обратное. Разумеется, возникает законный вопрос: могли ли союзники скомпенсировать недостаток численности качественным превосходством?
По ряду позиций союзники, несомненно, имели перед СССР ощутимое, даже иногда сокрушительное преимущество. Флот СССР по сравнению с американским или английским был пренебрежимо слаб. Авиация, возможно, могла прикрывать на протяжении какого-то времени свои промышленные центры, коммуникации и наземные войска, но рано или поздно должна была уступить воздух. При этом, союзники отнюдь не относились к советским военно-воздушным силам с тем презрением, какое высказывают современные фанаты Третьего Рейха, потрясающие списком побед Эриха Хартмана. «Немыслимое» указывает, что «русские летчики отличаются разумностью и действуют с неизменной компетентностью, иногда – с блеском и обладают обширным опытом ведения тактических операций малой дальности в поддержку армейских сил. Их подготовка и дисциплина находятся практически на уровне союзных ВВС». Позднее в Корее этот тезис нашел подтверждение. Куда сдержаннее союзники оценивали организацию советских военно-воздушных сил. Надо отметить, что сказанное касается авиации поля боя. Стратегическая авиация СССР была достаточно слаба и серьезно влиять на ход войны не могла, в противоположность «стратегам» союзников, которые могли нанести обычными бомбардировками ущерб, сравнимый с ядерным ударом. Также серьезным преимуществом англо-американцы обладали в радиоэлектронных средствах борьбы. Общее преимущество союзников в ресурсах и промышленной мощи делало крайне маловероятной военную победу СССР на длинной дистанции. Однако не следует забывать, что план «Немыслимое» предполагал не длительную блокаду и не воздушное наступление в стиле современной Югославской войны, а быструю континентальную кампанию с целью овладения Австрией, Германией и Польшей. И как раз в таких заданных условиях позиции союзников выглядят откровенно шатко.
Английский бомбардировщик с любопытным граффити.
В последние 12 месяцев войны в Европе части РККА по уровню боеспособности не отличались от вермахта в худшую сторону, а наиболее опытные закаленные в огне корпуса – даже превосходили своих немецких противников. Конечно, средний уровень образования в СССР был по-прежнему не очень высок, однако офицерский корпус Советского Союза и рядовые солдаты в полном составе прошли ту единственную школу, которая выпускает действительно полноценных бойцов и командиров: продолжительную войну против сильного противника. Многомесячные серии сражений неизбежно выявляли командиров и унтер-офицеров с крепкими нервами и развитым военным интеллектом. Боевой опыт среднего советского офицера или солдата по длительности и интенсивности был куда выше и разнообразнее, чем у его американского коллеги, также многие из них прошли проверку более тяжкими психологическими испытаниями. Многие советские бойцы и командиры успели пройти через бои в окружении, позиционные мясорубки, поучаствовали и в стремительных маневренных операциях, и в штурмах городов и укрепленных линий. Короче говоря, советский солдат или полевой офицер вынужденно был экспертом по выживанию на поле боя. Все, кто таковыми не являлись, к 1945 году были уже убиты. То же можно сказать о военачальниках: война выдвинула из тени на первые роли компетентных полководцев всех уровней. Это обстоятельство отмечали и разработчики «Немыслимого»: «Хотя у союзников лучше обстоят дела с организацией и чуть лучше со снаряжением войск, русские в войне с немцами показали себя грозными противниками. Они располагают компетентным командованием, соответствующим снаряжением и организацией, которая, возможно, и не отвечает нашим стандартам, но выдержала испытание войной».
Конечно, рано или поздно сильные стороны союзных армий не могли не сыграть. Проблема в том, что «Немыслимое» предполагалось как операция быстрая, приводящая к разгрому РККА в короткой войне. До того, как это произошло бы, советские армии – несомненно, с тяжелыми собственными потерями – заставили бы союзные войска умыться кровью в масштабах, далеко превосходящих ранее выпавшие на их долю испытания вроде тяжелых боев за Кан или неудачной операции «Маркет-Гарден». Весьма вероятно даже, что союзникам пришлось бы испытать на себе короткую серию катастроф в стиле котлов 1941-го. Фридрих фон Меллентин, немецкий генерал, прошедший и Западный и Восточный фронты, сражавшийся и под Сталинградом, и в Арденнах, заметил по поводу «войны, которой не было», буквально следующее: «В настоящее время любой реальный план обороны Европы должен исходить из того, что воздушные и танковые армии Советского Союза могут броситься на нас с такой быстротой и яростью, перед которыми померкнут все операции блицкрига Второй мировой войны». Военачальник, прошедший мучительное отступление через всю Украину в 1943-1944 годах, знал, о чем говорил.
Могли ли союзники действительно исполнить задуманное в рамках «Немыслимого» и нанести РККА быстрое и полное поражение, поражение, которое сломало бы лидеров СССР? Такое развитие событий представить себе достаточно сложно. Как известно, в реальной жизни СССР пошел на огромные жертвы, но не капитулировал, даже когда вермахт находился вплотную к Москве и Ленинграду, даже когда бои шли в районе Владикавказа и калмыцких степей. Тем более сложно представить, что Сталин, спокойно относящийся к людским потерям и не собирающийся сдаваться после потери Смоленска, Харькова и Минска, запаниковал бы в результате поражения, венчающегося утратой Вены или Бреслау, даже вместе с десятками тысяч солдат. Наличие у союзников атомной бомбы меняло положение дел не радикально. Первые бомбы были по современным меркам маломощными, доставлялись они обычными бомбардировщиками, которые могли быть сбиты, а количественно их было мало. Вряд ли государство, пережившее Киевский котел и утрату территории до Волги было бы поставлено на колени потерей одного-двух стрелковых корпусов от удара по войсковой группировке или исчезновением еще одного города в дополнение к уже разгромленным.
Воздушный рабочий войны. Член экипажа союзного бомбардировщика позирует возле своей машины.
С другой стороны, говоря о сильных сторонах красноармейцев, было бы величайшей ошибкой по недоброй отечественной традиции недооценивать союзных солдат и офицеров. Как показала практика, англичане и американцы в острой ситуации способны как к быстрой сдаче, так и к упорным и умелым действиям. Жесткая оборона в окружении городка Бастонь во время Арденнского сражения, упорные бои под Кассино, дерзкая Фалезская операция и другие операции на Западном, Африканском и Итальянском фронтах свидетельствуют о высокой боеспособности вооруженных сил союзников. Их боевые части могли также нести весьма высокие потери и сохранять боевой дух и способность к ведению операций. Малоизвестный факт: некоторые танковые дивизии армии США за время войны в Европе по 5-6 раз обновили парк бронетехники из-за воздействия противника. Таким образом, представлять себе войну на Западном фронте как легкое сокрушение слабого неприятеля, а ее участников – как ветеранов военизированного пикника, было бы совершенно неправильно. Тем более, союзники могли и намеревались поставить под ружье сотни тысяч ветеранов вермахта и СС, обладавших общепризнанно высочайшей военной квалификацией. Эти обстоятельства делали исход даже первых столкновений между РККА и союзными армиями попросту непредсказуемым. Собственно, именно так и сформулировали планировщики «Немыслимого»: «результат тотальной войны с Россией непредсказуем, со всей определенностью можно сказать одно: победа в такой войне – задача очень продолжительного времени».
Конец войны. Колонна немецких пленных. Сдавшихся солдат вермахта и СС союзники некоторое время приберегали для возможного использования на новом фронте.
Со своей стороны, и СССР вовсе не был заинтересован в масштабной войне за Европу. Страна была разорена потрясающей по размаху и принесенным жертвам Великой Отечественной войной, и конечно нуждалась в отдыхе от кровавых подвигов. Восстановление из руин тысяч советских городов было куда важнее, чем овладение развалинами Кельна и Антверпена. Экстремистски настроенные революционеры на Западе остались даже не в меньшинстве, а в одиночестве.
Развалины Сталинграда после боев. Несмотря на опасения союзников, в СССР после опустошительной войны были куда сильнее озабочены восстановлением страны, чем бросками к Ла-Маншу
Точку под обсуждением «Немыслимого» фактически поставил начальник имперского Генерального штаба фельдмаршал Брук: «Если начнется война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей, мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил. Более того, превосходство этих сил может непомерно возрасти, если возрастет усталость и безразличие американцев и их оттянет на свою сторону магнит войны на Тихом океане».
Результатом обсуждения военной акции против СССР стал очевидный вывод: быстро сломить СССР военным путем невозможно. Боевые действия так и не были открыты, а открывшиеся между Советским Союзом, Великобританией и Соединенными Штатами противоречия были разрешены путем дипломатических усилий. Вместо схваток за персидские барханы, заводы Силезии и руины Берлина, июль 1945 года ознаменовался Потсдамской конференцией «Большой тройки», на которой Сталин, Черчилль и Трумэн увлеченно делили пирог размером с планету и определяли судьбы миллионов людей, но уже не рассматривали как актуальное средство дипломатического давления тонкие манипуляции танковыми армиями.
Потсдамская конференция. Все слишком устали от войны, чтобы не разрешить противоречия миром.
Банально, но факт: стране, играющей в престолы в мировом масштабе, или просто претендующей на роль самостоятельного центра силы, независимость и неприкосновенность гарантирует только наличие возможностей противостоять угрозам. Чтобы победить дракона, нужно иметь собственного. «Немыслимое» не могло стать мыслимым в конкретных условиях 1945 года, но могло обрести плоть и кровь в случае, если бы Советский Союз выглядел более слабым оппонентом. Речь, конечно, не идет о каком-то выдающемся коварстве союзников. Вооруженная сила – совершенно обычный аргумент в политическом диалоге. Вопрос в том, способен ли адресат послания сделать силовое давление на себя невозможным еще на этапе планирования. В конечном счете, политические решения редко принимаются из соображений гуманизма, но почти всегда исходят из соотношения возможных выгод и издержек. Выгоды от возможной победы над СССР смотрелись заманчиво, но издержки от войны выглядели неприемлемыми, а их реальный объем был непредсказуем, поэтому дальнейшее противостояние сверхдержав ушло в область идеологии, экономики, науки, а «горячие» конфликты оказались вытеснены на периферию и носили ограниченный характер.
Мир суров, и доброе слово обретает куда больший вес, будучи подкреплено пистолетом. Однако мир также разумен, и наличие пистолетов у всех участников дискуссию способствует разрешению разногласий добрым словом.
