Также читайте: Финская гражданская

Камни за пазухой

После русской Гражданской войны отношения между Советами и Финляндией не слишком потеплели. В Советском Союзе рассматривали Суоми как потенциального врага в непосредственной близости от Ленинграда. В Хельсинки существовала сильная партия «ястребов», которая хотела бы очистить Карелию от любых русских, вне зависимости от цвета флага и политической ориентации. Кроме того, свою национальную идентичность финны строили в существенной степени на формировании образа врага. Вооруженные экспедиции на территорию СССР из Финляндии спровоцировали дипломатический кризис. Из Москвы объявили, что будут считать себя в состоянии войны с Финляндией, если налеты продолжатся. Декларация возымела эффект. В Москве также не питали к соседу ни малейших добрых чувств и полагали, что само по себе существование Финляндии угрожает интересам Советского Союза. Настроения подогревались позицией финских коммунистов, иммигрировавших в советское государство после поражения красной Финляндии. Отто Куусинен, финский левый политик, с 1921 года был секретарем Исполкома Коминтерна, считал «буржуазную Финляндскую республику» временным явлением и своей позиции не скрывал. На финской стороне, в свою очередь, пользовались влиянием правые движения радикального и даже экстремистского толка вроде знаменитого Лапуаского движения, давившие на левые организации внутри Финляндии, часто полузаконными или вовсе незаконными методами.

Однако любые идеологические соображения бледнели перед главным обстоятельством: граница с Финляндией проходила в каких-то трех десятках километров от Ленинграда, по реке Сестра. Политики и военные в Москве исходили из очевидного соображения: если Финляндию использует в качестве плацдарма какая-либо третья сила, то Ленинград сразу же окажется в смертельной опасности. Сам по себе Хельсинки, разумеется, не рассматривался как источник угрозы, но в Кремле исходили из того, что соседа могут очень эффективно использовать против советского государства в составе некой коалиции. Российская Империя захватывала Финляндию в качестве буферной зоны, и сейчас та же проблема на новом уровне стояла перед советским правительством.

Тем не менее в начале 30-х годов отношения между СССР и Финляндией были скорее неровными, чем по-настоящему враждебными. Дипломатические демарши не меняли главного факта: обеим сторонам требовалась в первую очередь безопасность, и действия правительств диктовались скорее опасениями по поводу исходящих от соседа угроз, чем собственными агрессивными устремлениями. В 1932 году последовало подписание договора о ненападении между СССР и Финляндией. Атмосфера на ближайшие годы несколько разрядилась. В 1937 году министр иностранных дел Финляндии впервые посетил Советский Союз с официальным визитом. Конкретных соглашений тогда не заключили, но стороны заверили друг друга в полном миролюбии и в общем остались довольны.

Ситуация начала меняться к концу 30-х годов.

В апреле 1938 года СССР по дипломатическим каналам начал уточнять позицию Финляндии по поводу политики Третьего рейха. Секретарь представительства СССР Борис Ярцев негласно встретился с министром иностранных дел страны Суоми Рудольфом Холсти. Официальный статус Ярцева был невысок, но реально этот человек совмещал дипломатическую работу с руководством резидентурой НКВД. Советы послали на переговоры вовсе не мелкую сошку. После нескольких малозначительных вопросов Ярцев взял быка за рога. В Кремле уверены, что Германия лелеет агрессивные планы по отношению к СССР. Какова будет позиция Хельсинки, если немцы попробуют высадиться на территории Финляндии и развернуть оттуда наступление?

Ярцев поставил вопрос очень жестко: если финны пропустят немцев, Советский Союз введет войска в Финляндию не дожидаясь, пока это сделают немцы. Если Финляндия воспротивится планам Гитлера, то со стороны СССР может рассчитывать на любую помощь. К тому же СССР заинтересован в закупках финской промышленной и сельскохозяйственной продукции практически в неограниченных объемах — столько, сколько финны в принципе смогут продать.

Это обсуждение само по себе многое говорит о предвоенной политике СССР. Жесткая, даже грубая, вполне прозрачная и преследовавшая вполне разумные цели. Однако сама форма подачи смотрится, вежливо говоря, странно. Дипломат-разведчик встречается с министром иностранных дел — и тут же пытается одновременно подкупать и стращать.

Опасения Москвы насчет прогерманской ориентации Финляндии были несколько преувеличенными. С точки зрения финнов, изоляция от европейских бурь действительно выглядела хорошей стратегией. Однако, с одной стороны, не факт, что эта линия не изменилась бы. К тому же работала логика самосбывающегося прогноза: действия СССР по нейтрализации возможных угроз с точки зрения финнов выглядели угрожающими.

Советское дипломатическое ведомство настойчиво продолжало попытки склонить Финляндию к союзу. СССР желал письменных гарантий нейтрального статуса Финляндии, кроме того, получить в аренду острова Финского залива Тютерс и Гогланд. Переговоры шли в нервной обстановке и завершились ничем: стороны не доверяли друг другу ни на грош. Хельсинки указывал, что финскую территорию сдавать в аренду никому не желает. Предложения СССР обменять острова в Финском заливе на часть территории Восточной Карелии тоже не встретили понимания.

Между тем 1 сентября 1939 года в Европе загромыхала Вторая мировая война. В Москве начали серьезно нервничать. Все прекрасно понимали, что пакт с Германией — возможность выкроить некоторое время для подготовки к столкновению, а не основа для прочного мира. Проблему безопасности Ленинграда и западного предполья СССР требовалось решить, и решить быстро. В конце сентября дипломатический нажим СССР приводит к заключению договоров о взаимопомощи со странами Прибалтики, вскоре эти республики будут полностью поглощены. А в октябре финскую делегацию снова приглашают в Москву. На сей раз Кремль интересует возможность заключения с Финляндией оборонительного союза.

С финской стороны делегацию возглавлял Юхо Паасикиви. Этот опытный дипломат руководил финской делегацией еще на переговорах с РСФСР в Тарту. Хорошо говорил по-русски, имел опыт общения с советскими дипломатами, поэтому Финляндия рассчитывала на высокие качества своего представителя. Теперь Юхо предстояло найти общий язык с Советами в более сложных условиях. Со стороны СССР выступала «тяжелая артиллерия» — нарком иностранных дел Молотов и лично Сталин.

Правитель Советского Союза взял быка за рога. В Европе война, и СССР необходимо обезопасить Финский залив. Следует заключить договор об обеспечении интересов Союза в регионе. СССР потребовал предоставить военную базу на полуострове Ханко, передвинуть границу к северо-западу от Ленинграда и передать Советскому Союзу острова в Финском заливе. Наконец, СССР необходим полуостров Рыбачий на Северном Ледовитом океане ради прикрытия Мурманска. В обмен Москва готова передать крупные районы Восточной Карелии. Те самые территории, за которые Финляндия воевала в начале 20-х годов, за которые цеплялась даже после завершения собственной гражданской войны.

Финские представители выслушали эти требования с каменными лицами. Ответ из Хельсинки пришел быстро: о территориальных уступках не может идти и речи. Рыбачий для Финляндии крайне важен, поскольку Петсамо — единственный незамерзающий порт. Наконец, перемещение границы ставит уже Финляндию в опасное положение. К тому же СССР предлагал пустынные дебри в обмен на значимые в экономическом отношении районы. На это Финляндия пойти не могла. Комментаторы, утверждающие, что СССР предлагал равноценный и даже невыгодный для себя размен, оперируют квадратными километрами, но эти квадратные километры в действительности имели далеко не равную ценность. С точки зрения Сталина и Молотова, Москва предлагала отличную сделку: Ребольской волости Финляндия домогалась давно. Однако с точки зрения финнов обмен этого района на Карельский перешеек вызывал мало энтузиазма.

Однако и руководителями СССР двигала не пустая блажь и не «русский империализм» (формулировка министра иностранных дел Финляндии Эркко). Доводы Сталина звучат вполне разумно:

Никто из нас не виноват в том, что обстоятельства географического порядка таковы, как они есть. Мы должны иметь возможность перекрыть вход в Финский залив. Если бы фарватер, ведущий к Ленинграду, не проходил вдоль вашего побережья, у нас не было бы ни малейшей причины поднимать этот вопрос. Мы должны иметь в виду вероятность самого плохого развертывания событий. Царская Россия располагала крепостями Порккала и Найссаар с их двенадцатидюймовыми орудиями, а также военно-морской базой под Таллином. В то время врагу было невозможно пробить брешь в нашей обороне. Мы не претендуем ни на Порккала, ни на Найссаар, так как они расположены слишком близко к столицам Финляндии и Эстонии. С другой стороны, эффективный заслон может быть создан между Ханко и Пальдиски.

(…)

Вы спрашиваете, какая страна могла бы напасть на нас: Англия или Германия? Сейчас мы находимся в хороших отношениях с Германией, но в этом мире все может измениться. При нынешнем раскладе сил как Англия, так и Германия могут послать крупные военно-морские силы в Финский залив. Я сомневаюсь, сможете ли вы противостоять нападению. Англия сейчас оказывает нажим на Швецию, чтобы та предоставила ей базы. Германия делает то же самое. (…) Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до линии границы было бы семьдесят километров. Таковы наши минимальные требования, и вы не должны думать, что мы уменьшим их. Мы не можем передвинуть Ленинград, поэтому линия границы должна быть перенесена.

И тех и других можно понять. Разногласия между СССР и Финляндией не могли быть устранены нормальным путем. Слишком мало доверия питали друг к другу стороны и слишком крупными были ставки. Финляндия берегла свой нейтралитет, но в СССР полагали, что страна, занимающая такое географическое положение, в любом случае должна сделать выбор. Характерен обмен репликами в самом конце переговоров.

Паасикиви: Мы хотим продолжать жить в мире, оставаясь в стороне от всех конфликтов.

Сталин: Это невозможно.

В Финляндии готовились к войне. Очередную попытку решить дело миром предприняли в октябре. Финны категорически отказались рассматривать вопрос о Ханко. По мнению финнов, база на Ханко нужна была не для перекрытия Финского залива, а наоборот — для нападения на Финляндию. На Карельском перешейке согласились передвинуть границу в компромиссном варианте — на 30 километров. Однако Сталин заявил, что требования СССР изначально минимальны, и сокращаться уже не могут. Переговоры зашли в тупик. Карельский перешеек обе стороны рассматривали как слишком большую ценность, чтобы поступиться своими интересами в этом районе. Переговоры продолжались, и в ноябре окончательно зашли в тупик. Москва исходила из того, что требования советов — на уровне нижнего предела обсуждаемого, финны считали, что предложили максимум возможного. Интересно, что на финской стороне больше всего к поиску компромисса любой ценой склонялись глава делегации Паасикиви и… Маннергейм. Оба считали, что следует дать задний ход и удовлетворить основные требования СССР. Однако президент, госсовет и парламент Финляндии настаивали на более жесткой линии. Интересно, что Вяйнё Таннер, один из членов финской делегации, описывая новые, более жесткие указания, переходит на разговорный тон и пышет эмоциями:

Воистину удобная позиция для ведения дел: писать строжайшую инструкцию, отклоняться от которой не позволялось, но в то же время говорить: вы уж, ребята, не доводите дело до войны!

13 ноября переговоры были прерваны. Молотов мрачно заметил, что штатские сказали друг другу все что могли, и теперь осталось сказать свое слово военным.

Советско-финские переговоры не были обречены на неудачу каким-то злым роком. Объективных противоречий между страной Суоми и страной советов не существовало. Однако для Финляндии в силу самого географического положения нейтралитет в наступающей мировой войне был роскошью и даже утопией. Но в первую очередь два государства столкнула лбами априорная обоюдная неприязнь. Финляндия ждала враждебных действий от СССР, СССР — вступления Финляндии в какой-либо враждебный блок, и действовали соответственно, укрепляя противную сторону в самых черных подозрениях. Если бы отношения двух стран не были омрачены априорными установками, вероятно, проблему удалось бы разрешить мирно. Однако случилось то, что случилось.

Худшие ожидания обеих сторон сбылись. Не добившись своего дипломатическим путем, Сталин решил прибегнуть к силе оружия.

Фигуры на доске

После заключения советско-германского пакта у СССР оказались развязаны руки. Еще шли переговоры, а в Советском Союзе уже предметно прорабатывали военное решение финской проблемы. Наметки плана возможной войны против Финляндии появились в апреле 1939 года. Командующий Ленинградским военным округом Кирилл Мерецков еще до этого получил приказ проверить боеготовность войск на случай конфликта. Летом план войны против Финляндии начал обретать форму. Интересно, что до начала Второй мировой войны Финляндия рассматривалась как возможный участник антисоветского альянса совместно с Германией и… Польшей.

Советская сторона отнеслась к подготовке войны беспечно. Предполагалось слабое сопротивление, план разрабатывался второпях, и к наступлению привлекались сравнительно небольшие силы — 20 стрелковых дивизий и 4 танковых бригады. При этом наступающим недоставало тяжелой артиллерии для прорыва укрепленной линии Маннергейма, войска не обладали необходимой подготовкой для действий в лесах и в зимнее время. Частные ошибки при планировании кампании в Финляндии наложились на общие проблемы РККА: войска были слабо обучены, техника находилась в не лучшем состоянии, не хватало грамотных командиров. Тем не менее, если судить по голым цифрам, советские силы вторжения обладали изрядной мощью: 425 тысяч человек при многочисленной бронетехнике и артиллерии. Специфика советской военной школы состояла в стремлении всюду действовать массой техники. В данном случае огромное количество танков было скорее недостатком, а не преимуществом ударных группировок: такую стальную лавину в густых лесах, озерах и болотах Карелии просто негде было применить, зато танки и полагающаяся вспомогательная техника намертво забивали дороги, и без того немногочисленные. Гораздо больше пользы могла принести менее многочисленная бронетехника, если бы танкистов и пехотинцев заблаговременно обучили взаимодействию и взаимной поддержке.

Штабисты РККА намеревались комбинировать действия двух группировок. Одна нацеливалась на Выборг и наступала между Ладожским озером и Финским заливом, другая метила в тыл финским войска на Карельском перешейке, обходя Ладожское озеро с севера. Однако если наметки имелись давно, то конкретный план войны разрабатывался в спешке. Балтийский флот получил указания о подготовке планов 3 ноября, 22 числа те самые планы уже утвердили. Армиям разослали указания закончить сосредоточение 17 ноября.

План исходил из чрезвычайно оптимистичных представлений о собственных возможностях и противнике. Командование РККА, похоже, искренне считало, что финская армия окажет сопротивление лишь немногим более мощное, чем уже разбитая польская армия в сентябре 1939 года. От финского флота вообще ожидали, что моряки-суоми после начала войны начнут спасаться в Швеции. Своему же флоту поставили множество разнообразных задач одновременно, включая ловлю финских катеров в шхерах. А вот от планов высаживать десанты где-либо на финском побережье отказались. С одной стороны, флот не был готов к таким акциям: не хватало ни средств высадки, ни подготовленных морских пехотинцев. С другой — финны опирались на развитую систему береговой обороны, минные заграждения, артиллерию — и могли сорвать любую высадку.

Огромным недостатком советских военных приготовлений была крайне слабая работа разведки. Так, значительная часть финских укреплений осталась в тумане войны, и эти ДОТы находили уже войска опытным путем в ходе боевых действий. Та же проблема касалась финских береговых батарей.

В качестве политического прикрытия операции против Финляндии Советы сформировали лояльное Народное правительство. Во главе встал Отто Куусинен, давно эмигрировавший в СССР. Этот профессиональный революционер едва ли смог бы стать компетентным управленцем, да и заметной фигурой финской политики: уж очень давно не был в родной стране. Тем не менее кадров для советской Финляндии недоставало, и Куусинен выглядел лыком, которое здесь будет в строку. Кроме того, началось формирование «народной армии Финляндии», но кадры — карелы, финны и вепсы — находились в недостаточном количестве и с превеликими трудами. Интересно, что на обмундирование для красных финнов пошли польские шинели, захваченные в походе 1939 года. Конфедератки в ход, конечно, не пошли — финским красным выдали ушанки. Базу для этого войска составила 106-я стрелковая дивизия. Командир, Аксель Антилла, раньше командовал обычной дивизией РККА, но благодаря финским корням возглавил новое формирование. Однако в целом финнов для укомплектования дивизии не хватало, особенно что касается командного состава. В армии даже восстанавливали командиров запаса финского происхождения и извлекали из лагерей заключенных. Скажем, командир одного из стрелковых полков Вяйне Аланнэ попал на свою должность прямиком из-под ареста. Правда, в войне это формирование существенной роли не сыграло.

Эдуард Гюннинен, один из таких красных финнов, рассказывал:

Наш батальон построили, одетые в такую же форму командир батальона и комиссар нам объявили:

— Товарищи, мы с вами являемся батальоном связи первого корпуса Финской народной армии.

По их лицам было видно, что они сами были сильно удивлены и плохо понимали, что происходит.

(…)

Мы принимали присягу. Кто знал финский — на финском, остальные — на русском. Командиры были русские. Солдат-финнов не хватало, стали набирать представителей всех национальностей. Политрук нашей роты, Армейсков Борис Михайлович, был русский. Он был веселый, доброжелательный, простой человек. Он начал учить финский язык, спрашивал нас, как правильно произносить, отдавал команды по-фински. До призыва в армию он был начальником пожарной команды, имел четыре класса образования. Его назначили политруком, потому что он был членом партии. Настоящей политической работы он с нами не проводил, сообщал только новости. В Финской народной армии специалистов было мало. Почти все необученные новобранцы. Комиссар батальона тоже был русский. Очень мягкий и внимательный человек.

Между собой, что интересно, эти финны тоже говорили по-русски.

Тем временем на другой стороне будущей линии фронта готовились к отчаянной обороне. Финляндия уже в октябре завершила мобилизацию. Однако на собственные силы финское правительство не рассчитывало и ожидало, что наступлению РККА удастся противостоять несколько месяцев, в течение которых удастся найти или компромисс с СССР, или союзников для противостояния ему. Финские сухопутные войска насчитывали до 295 тысяч человек, что позволяло рассчитывать на успешное оборонительное сражение. Финское планирование строилось на обороне по линии Маннергейма и активных действиях севернее Ладожского озера.

Эта самая «линия Маннергейма» многократно воспета как непроходимый рубеж, технически совершенная система укреплений. Взгляд столь же распространенный, сколь и неверный. Укрепления, на которых разыгрались ожесточенные сражения в 1939 и 1940 годах, стоит рассмотреть подробнее.

Командующий армией Карельского перешейка Хьюго Остерман (слева). Нажмите для увеличения

О создании оборонительной линии на Карельском перешейке в Финляндии задумались уже в 20-е годы. Однако Финляндия на тот момент была небогатой страной, и первые ДОТы не поражали воображения ни в смысле сложности фортификации, ни в смысле качества изготовления. Это были совершенно обычные бетонные ДОТы, чаще всего с одним-единственным пулеметом фронтального огня. При строительстве применялся бетон плохого качества, зачастую без армирования. Уже во время войны обнаружился и вовсе курьезный случай. Подрядчик оказался вороват, и вместо бетона в крышу одной из огневых точек между двумя тонкими плитами был насыпан метр песка.

Гораздо лучшего качества оказались новые ДОТы 30-х годов постройки. Именно тогда возвели несколько современных ДОТов в 2–3 яруса. Тем не менее это были довольно простые сооружения, намного более примитивные, чем подземные крепости Чехословакии в Судетах или линии Мажино во Франции. Даже советские ДОТы «линии Молотова» в 1941 году были более совершенны. Финские ДОТы могли, например, иметь казарму на том же уровне, что и пулеметные казематы. Подземная связь между разными ДОТами обычно отсутствовала. Бронекупола часто сильно выступали над поверхностью земли, демаскируя сооружение. Наконец, плотность огневых сооружений у финнов была очень низкой, в разы меньше, чем на крупных оборонительных линиях. В среднем на линии Маннергейма приходилось всего по три долговременных огневых сооружения на два километра фронта (для сравнения, на линии Мажино их имелось 14 на километр) — при минимальном количестве артиллерийских ДОТов. Из 130 финских огневых точек главной линии обороны 74 — это простейшие сооружения с одной амбразурой фронтального огня для пулемета. Усиливали оборону бетонированные траншеи для пехотного заполнения вокруг ДОТ, а также более 800 каменных и дерево-земляных сооружений на главной линии обороны.

Не следует бросаться в другую крайность и объявлять линию Маннергейма незначительным препятствием. В любом случае речь шла о бетонных долговременных огневых точках, радикально повышавших устойчивость засевшей здесь пехоты. Однако ничего особенного по европейским меркам эти мини-крепости собой не представляли и при должной подготовке могли быть сокрушены, как это произошло с укреплениями Бенилюкса в 1940 году, или советскими — в 1941-м.

Финские ВВС располагали 119 боевыми самолетами. Значительной роли в ходе боевых действий асы Хельсинки не сыграли.

Наконец, необходимо сказать пару слов о театре боевых действий. Финляндия действительно отличается суровым климатом и многочисленными неудобствами для ведения боевых действий. Леса, множество речек и озер сковывали маневр и затрудняли операции. Однако в современной литературе склонны абсолютизировать условия войны в этих краях. Сорокаградусные морозы и снежные заносы объявлялись причиной неудач РККА. Источником этих разговоров стали воспоминания самих солдат и командиров. Однако если мы обратимся к данным метеостанций, ужасы войны на убийственном морозе уже не будут смотреться столь эффектно. Согласно данным метеостанции «Сестроецкий курорт», в течение декабря 1939-го и первой половины января 1940 года температура воздуха на театре боевых действий ни разу не падала ниже 20 градусов по Цельсию, а чаще находилась на уровне около 10 градусов. Были даже оттепели, когда термометр поднимался чуть выше нуля. И только между 15 и 25 января 1940 года термометры опустились ниже 20 градусов, но вскоре вернулись на уровень минус 5 — минус 15 градусов Цельсия. Конечно, это в любом случае тяжелые условия.

Однако едва ли можно сказать, что для нашей страны и армии это какая-то экстремальная ситуация, исключающая успешные боевые действия. Зимой 1941/42-го сама РККА наступала в гораздо более жестоких климатических условиях — как, кстати, и русская армия в той же самой Финляндии в Наполеоновскую эпоху. Не выдерживает критики и рассказ об экстремально глубоком снежном покрове, который в декабре составлял в среднем 10 сантиметров, и только в феврале достиг 30 см. Опять-таки, снег — это проблема, но ничего необычного в таких заносах нет. Объявлять такой снежный покров причиной неудачных наступлений неуместно. Сам Маннергейм даже досадовал по поводу природного «союзника»:

К сожалению, снежный покров продолжал оставаться слишком тонким, чтобы затруднять маневрирование противнику.

В сущности, в разговорах о жутких морозах в 1939/40 году мы видим новое издание рассказов о Генерале Морозе, сокрушившем шведов Карла XII, Наполеона и нацистов. К тому же упускается вопрос о том, как же воевали в таких условиях финны. Вопреки байкам, даже многие ДОТы линии Маннергейма не имели отопления. Тем более никаких преимуществ не имелось у солдат полевого заполнения этих ДОТов, которые мерзли в обычных, только в некоторых местах усиленных бетоном окопах. Наконец, крупнейшие успехи финских войск в той войне связаны вообще с рейдовыми и наступательными операциями легких сил севернее Ладоги, и там-то речи об изначально вырытых теплых укрытиях никак не идет. Словом, если мы хотим понять причины не слишком блестящих действий РККА в той войне, то погодный фактор приходится признать глубоко второстепенным.

На главном направлении, Карельском перешейке, численность сил сторон по людям была очень близкой. До 130 тысяч финнов противостояли 170 тысячам красноармейцев. Серьезное преимущество РККА давал только радикальный, в разы, перевес в артиллерии и абсолютный — в танковых войсках. Его, впрочем, сглаживали финские долговременные укрепления.

Выстрелы в Майнила

26 ноября произошло странное событие в районе пограничного села Майнила. Нота, переданная посланнику Финляндии правительством СССР, гласила:

По сообщению Генерального Штаба Красной Армии сегодня, 26 ноября, в 15 часов 45 минут, наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава. Советские войска, имея строгое приказание не поддаваться провокации, воздержались от ответного обстрела.

Советское правительство, ставя Вас об этом в известность, считает нужным подчеркнуть, что оно уже во время недавних переговоров с гг. Таннером и Паасикиви указывало на опасность, которую создает сосредоточение большого количества регулярных финляндских войск у самой границы под Ленинградом. Теперь, в связи с фактом провокационного артиллерийского обстрела советских войск с финляндской территории, Советское правительство вынуждено констатировать, что сосредоточение финляндских войск под Ленинградом не только создает угрозу для Ленинграда, но и представляет на деле враждебный акт против СССР, уже приведший к нападению на советские войска и к жертвам.

Советское правительство не намерено раздувать этот возмутительный акт нападения со стороны частей финляндской армии, может быть, плохо управляемых финляндским командованием. Но оно хотело бы, чтобы такие возмутительные факты впредь не имели места.

Ввиду этого Советское правительство, заявляя решительный протест по поводу случившегося, предлагает финляндскому правительству незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке — на 20-25 километров, и тем предотвратить возможность повторных провокаций.

Финская версия событий выглядела совершенно иначе. Начальник финского погранотряда Инкала провел дознание, получив такой результат:

Рядовой В. Пекканен во время допроса сообщил: «26.11 в 14.45 послышались два выстрела с интервалом в 20 сек. из д. Майнилы. Судя по звуку я решил, что выстрелы произведены из миномета. Примерно через 20 сек. послышалось два разрыва с того же направления, но ближе к границе. В 14.58 снова послышался один разрыв из Майнила, с того же направления, но немного дальше от границы. Во время произведения наблюдений я находился на шоссе неподалеку от моста у деревни Яппинен».

Рядовой М. Микеля показал: «26.11.39 я находился в наряде по охране границы. В 14.45 я услышал выстрел с направления 24–25. Еще примерно через 20 сек. послышался разрыв со стороны заставы Майнила. Примерно через 3 мин. послышался снова разрыв с того же места, что и предыдущий. Еще примерно через 3 мин. снова послышался выстрел, за которым последовал разрыв. Я продолжил обход и больше не считал последующие разрывы, которых было еще несколько».

Рядовой шюцкора Они Эмил Савалайнен заявил: «Я находился на наблюдательном пункте в дозоре 26.11.39 между 15.00 и 8.00. Когда я прибыл на место несения наряда, я услышал выстрел и примерно через 20 сек. после этого отметил разрыв в направлении 15-00. Расстояние от места наблюдения составляло примерно 1100 м. Примерно через 3 мин. после этого на месте разрывов появился один человек, а затем на место прибыло 5 или 6 человек. Они рассматривали воронку от взрыва в течение примерно 3 мин. Солдаты не производили раскапывания земли и не забирали ничего с собой. После этого на том месте никто не появился. Насколько я представляю, выстрелы были произведены с русской стороны направления 18–00 или 19–00. С этого направления после разрывов были также слышны винтовочные выстрелы».

Как ни странно, точных данных о том, что произошло в Майнила, не имеется по сей день. Документов, однозначно указывающих на действия НКВД, не обнаружено, несмотря на то, что соответствующие архивы изучались. Документы советских воинских частей также на удивление лаконичны. Более того, неизвестны имена и фамилии людей, якобы погибших в результате налета. В результате исследователи Майнильского инцидента во всех случаях сталкиваются с недостатком достоверной информации. Неизвестно, кто произвел выстрелы, из чего стреляли, кто погиб и где похоронен. Неустановленное лицо неустановленным способом причинило смерть неустановленным лицам. В связи с этим вполне правдоподобно звучит версия, согласно которой от стрельбы вообще никто не пострадал. В некоторых публикациях можно встретить и более радикальную версию: выстрелов не было вообще. Такое предположение, однако, плохо соотносится с показаниями финских пограничников, согласно которым кто-то все-таки стрелял. Правда, кроме сознательной провокации существуют и иные варианты, скажем, нештатная ситуация на учениях. Факт состоит в том, что на советскую ноту финны ответили контрпредложением: обоюдно отвести войска от границы. Здесь резко ответила уже Москва: отход на 30 км от границы — это отход к окраинам Ленинграда. В сущности, все эти переговоры были уже в лучшем случае последней безнадежной попыткой продавить оппонента. 29 ноября последовал разрыв дипломатических отношений, а утром 30 ноября кости покатились: советская артиллерия открыла огонь.

Линия Маннергейма, попытка первая

Всеволод Яковлев

Роль покорителей линии Маннергейма планы отвели советской 7-й армии. До самих финских укреплений она, как предполагалось, дойдет через 4–5 дней, затем в течение недели прорвет оборонительные рубежи, и еще через 4–5 дней войдет в Выборг и Кякисалми (Кексгольм, нынешний Приозерск). Еще неделя отводилась на взятие Хельсинки. Чрезвычайно оптимистичный план предусматривал продвижение в среднем по 20 км в сутки. Фактически это означало, что сопротивления не предполагается. 7-й армией руководил командарм 2-го ранга Всеволод Яковлев. Этот военачальник имел за плечами обширный военный опыт: командовал ротой в Первую мировую войну, хотя ничем не прославился, позднее — служил в РККА в Гражданскую и участвовал в неудачном походе к стенам Варшавы 1920 года. В отличие от многих коллег, Яковлев окончил Военную академию им. Фрунзе и по меркам РККА обладал хорошим уровнем образования. Словом, Яковлев выглядел отличной кандидатурой на должность командующего армией на важнейшем участке. Армию поддерживали 1286 орудий и 1490 танков.

Противостоящие финские войска возглавлялись опытными командирами. Костяк финского офицерского корпуса сохранился еще с Первой мировой войны. Капитаны и лейтенанты егерей, воевавшие против России еще тогда и позднее разгромившие красную Финляндию в 1918 году, дослужились до полковничьих и генеральских должностей и были в среднем очень компетентными людьми.

Первоначально наступление развивалось без особенных сюрпризов. Финны постепенно отходили, причиняя наступающим лишь небольшие потери. Например, 19-й стрелковый корпус в первые сутки потерял только 4 человек убитыми, соседи — 50-й стрелковый корпус — лишились 9 человек погибшими и 6 танков, подорванных на минах. Назвать все это активным сопротивлением невозможно при всем желании. Правда, и собственные успехи были невелики: каждый день захватывалось всего по несколько пленных и несколько единиц оружия.

Поскольку на правом фланге войска продвигались быстрее, было решено перенести главный удар в район вблизи к Ладожскому озеру у Тайпале, для чего сформировали специальную «Группу Грендаля» из нескольких стрелковых дивизий. 6 декабря красноармейцы начали форсировать Тайпалеен-йоки. Эта река, небольшая сама по себе, в наше время имеет красноречивое название Бурная. Поток холодный, быстрый, не лучшее место для переправы. А главное именно здесь финны заготовили серьезный рубеж обороны.

Фото перехода самой Тайпалеен-йоки не осталось. Но выглядело это примерно так.

Первыми под огонь попали саперные части, наводившие переправу. К вечеру через реку удалось ценой серьезных потерь переправить две роты, которые закрепились в роще и остались на ночь вести бой. К несчастью, плохая работа разведки сказалась сразу же: финские огневые точки постоянно обнаруживались уже после того, как кто-то оказывался убит или ранен. Борьбу с финской артиллерией вели плохо, и она безнаказанно била по переправам, нанося тяжелые потери. Однако атаки финнов в попытках сбросить переправившиеся группы в реку тоже захлебнулись. РККА действовала грубо, платила кровью за каждый шаг, но двигалась вперед. Западнее, при попытке преодолеть реку у Кивиниеми (нынешний Лосево под Петербургом), красноармейцы применили танки-амфибии Т-37. Увы, этот опыт обернулся полным разочарованием: основная масса плавающих танков просто не смогла преодолеть реку. Машины напарывались днищем на камни. Те же, что вышли на середину реки, просто унесло течением. Что еще хуже, на другом берегу остались три десятка сумевших переправиться на понтонах солдат. Русские засели в поселке, где и отбивались двое суток, пока не кончились патроны. После этого сдались в плен. Захваченные, по словам финнов, находились в ужасном состоянии, а бой стоил противнику 17 человек убитыми и ранеными. Финская война в целом выставила РККА не в лучшем свете, но готовность и способность русских драться даже в безнадежных условиях в буквальном смысле до последнего патрона оказалась незамеченным и недооцененным фактором.

В целом красноармейцы мало чем могли похвастаться. Фактически вместо переправы и выхода к главной полосе финской обороны на широком фронте удалось создать только один маленький плацдарм. По большей части к линии Маннергейма на востоке перешейка даже не удалось выйти. Яковлев оказался под прицелом критики — и практически сразу был смещен с должности командующего армией. Судя по всему, на командире просто сорвали досаду за неожиданные трудности кампании. Хотя он был понижен в должности, по итогам Финской войны Яковлева наградили орденом, а впоследствии он снова командовал армиями.

Кирилл Мерецков

Яковлева сменил Кирилл Мерецков. Если Яковлев был старым службистом, офицером еще царских вооруженных сил, то Мерецков впервые оказался на военной службе уже в Гражданскую войну, где в основном занимался штабной работой. В 30-е годы служил в Испании военным советником, а с января 1939 года — возглавлял Ленинградский военный округ. Теперь новичку предстояло вести в бой армию, уже втянувшуюся в сложное сражение. Кадровая перестановка увенчала неудачную попытку пробиться в глубину Карелии у Ладожского озера.

Кстати, знаменитое стихотворение Твардовского «Переправа» было написано именно под впечатлением от неудачных переправ начала декабря 1939 года. Кажется, это единственный позитивный результат боев на берегах бурных речек Карелии.

15 декабря наступление продолжилось. На этот раз финские позиции пытались продавить ударом многочисленных танков подтянутой 39-й легкотанковой бригадой, однако эта атака также провалилась, в основном из-за низкого уровня боеспособности пехоты. Стрелки залегали под огнем, танкам приходилось то уходить вперед, то возвращаться за пехотой. Армейское командование пыталось сколотить комбинированные боевые группы из бронетехники и стрелков. Однако слаживания они, по сути, не проходили, поэтому «бумажные» группы на практике быстро распадались на действующую вразнобой пехоту, артиллерию и танковые войска. За несколько дней 39-я бригада потеряла почти всю технику от огня с минимальной дистанции. Защитить танки от противотанковых пушек могла пехота, которая, не умея взаимодействовать с техникой, постоянно оставалась в тылу и сама несла потери от пулеметов и минометов. Штурм восточной части линии Маннергейма провалился. Несколько лучше оказались результаты атаки 24 декабря по льду озера Суванто. Здесь советским войскам удалось застать противника врасплох, благо по случаю наступающего Рождества на финской стороне многие к тому моменту уже успели выпить, включая офицеров. Красноармейцы захватили плацдарм и несколько дней удерживали, однако к 28 декабря финны вытеснили советских обратно на другой берег. Это была последняя попытка прорвать линию Маннергейма на востоке Карельского перешейка.

Бои на востоке Карперешейка оставляют очень тяжелое впечатление. Саперы, артиллерия, пехота, танки не могли наладить взаимодействие, разведка не велась или велась плохо, техническое оснащение не отвечало реальным потребностям. Тяжелой артиллерии для разрушения ДОТов постоянно не хватало. Войска топтались на месте и несли тяжелые и неоправданные потери. Однако это было только начало неприятностей.

На Выборг!

Неудача на восточном фланге не обескуражила командование 7-й армии. Однако теперь основные усилия сосредоточили на западе, против Выборга. Сказать проще, чем сделать. С востока на запад перебрасывались множество артиллерийских частей и танковая бригада. Марш по узким дорогам проходил трудно и был очень плохо организован. По рокаде двигались техника нескольких артиллерийских полков, танки, стрелковые части, при этом многие мосты были заблаговременно подорваны финнами, а дорога не была как следует очищена от мин. Танки ломались, ремонтировали технику прямо на шоссе, создавая дополнительные заторы. Еще одна проблема была связана уже с психологическим состоянием Мерецкова. Командарм-7 совершенно не жаждал объясняться по поводу того, что все сроки и планы срываются. Поэтому наступление к Выборгу готовилось в величайшей спешке, при острой нехватке времени на подготовку, разведку, планирование дальнейших действий.

Как бы то ни было, в первых числах декабря южнее Выборга разразилось еще одно серьезное сражение. РККА с применением танков старалась пробить финскую оборону. Благо из СССР прибывали подкрепления, так что командование 7-й армии рассчитывало на успешный взлом финских рубежей.

Однако атаки в западной части перешейка приносили такое же разочарование. Наступление шло как по замкнутому кругу. Пехота залегает под огнем, танки уходят вперед, в результате техника подбивается накоротке финскими пушками и пехотным оружием, а стрелки выбиваются минометным и пулеметным огнем. В лесах Карелии разыгрывались в миниатюре события, которые позже произойдут подо Ржевом, Котлубанью, Ленинградом… Финны располагали главным образом легкими противотанковыми пушками и пехотным противотанковым оружием, однако очень искусно применяли их, обстреливая танки с боков и тыла и тут же меняя позиции. При этом финские пехотинцы оставались в траншеях, даже когда советские танки перекатывались через вражеские позиции. Делалось это для того, чтобы не позволить советским стрелкам поддержать свои танки. Сами танки, не имея поддержки пехоты, не могли остановиться и сориентироваться, били вслепую, а чаще — просто почти не вели огня.

Подслащивали пилюлю разве что неудачные контратаки финнов. Неприятель постоянно ходил в контратаки, но пытаясь действовать активно, зачастую как раз нес излишние потери.

Однако финнам эти бои давались вовсе не легко. Финский укрепрайон Сумма-Хотинен медленно распадался под ударами. При этом выявились недостатки финских огневых сооружений. Амбразуры фронтального огня постепенно обнаруживались, после чего их подавление делалось вопросом времени. Некоторые укрепления удалось выжечь при помощи огнеметных танков, а иногда результат давал даже обстрел из 45-мм пушек, бивших по амбразурам. Гораздо хуже красноармейцам приходилось там, где у финнов были сооружения для фланкирующего огня. ДОТы расходовали десятки тысяч пуль каждый.

19 декабря Советы испытали в боях экспериментальные тяжелые танки — КВ, СМК и Т-100. Уже на контролируемой финнами территории СМК подорвался на фугасе, однако его долгое время защищали трехбашенные Т-28, обстреливая финнов огнем с места. Позже они отошли, тяжелую машину не удалось ни починить, ни эвакуировать. Танковая атака не позволила серьезно продвинуться, но финны несли потери от огня по амбразурам ДОТов в упор. Однако к ночи финны устроили атаку в лесу при помощи бутылок с горючей смесью и гранат. Пехота не защищала танки, поэтому нападение имело успех. Однако гибель нескольких танков не означала прекращения штурма. Подбитую технику наступающие использовали в качестве импровизированных наблюдательных пунктов. Так что некоторые из них финнам пришлось уничтожать вторично. Пока финны жгли советские танки, им самим причиняла тяжелый ущерб артиллерия. Подтянутые тяжелые орудия разрушили некоторые ДОТы, однако части РККА были уже слишком измотаны.

Советское наступление выдохлось, не достигнув почти никаких целей. Воодушевленное успехом командование финского 2-го армейского корпуса даже задумало контрнаступление. Однако с организацией собственного наступления у финнов все оказалось куда хуже, чем с отражением чужого. Из-за проблем со связью финские роты и батальоны шли вперед вразнобой, и опять оказались под ударом танков. За сутки 23 декабря у финнов выбыло из строя 1328 человек, в том числе 551 — убитыми и пропавшими, после чего контрудар выдохся. Маннергейм охарактеризовал оборону Советов как «бронетанковую крепость», а сама операция в финской историографии известна как «удар лбом о стену». Первый раунд борьбы за линию Маннергейма завершился.

На линии фронта горели деревни. Финское население массово уходило на запад с приближением советских войск. Солдаты и командиры быстро приобретали опыт реальной войны. Почти для всех это был первый вооруженный конфликт. Врач Борис Феоктистов рассказывал о своем первом пациенте:

…Мне больше всего запомнился первый ране­ный, поступивший прямо с передовой. Когда я приступил к работе на ПСЛ, было небольшое затишье в боях, раненые почти не посту­пали, и это дало возможность передвинуть ПСЛ в новое, более при­ближенное к войскам место и оставить меня, еще не «обстрелян­ного», в лесу только с санитаром. Наступили сумерки, палатки освещались керосиновыми фонарями «летучая мышь». Света от них немногим больше, чем от луны, основная надежда на молодые зоркие глаза. Было тихо и спокойно, но вот откинулся брезентовый полог палатки, внесли раненого с забинтованным лицом и положили на перевязочный стол. Я стою возле печки, делая вид, что грею руки, но нужно что-то делать, а я боюсь подойти. Наконец, сделав над собой усилие, подхожу с дрожью в коленях к раненому. Ранение лица или черепа. Лицо изобилует кровеносными сосудами, опасность множественного и обильного кровотечения, смогу ли я что-либо сделать? Усилием воли заставляю себя не дрожать, замечаю, что повязка на лице мало промокла, осторожно снимаю повязку, виток за витком разматываю бинт, кровотечения нет, смелее снимаю по­вязку, и мне открывается обезображенное черное лицо. Глаза кро­вянисто-красные, щеки разворочены и висят, как два лоскута, все лицо в мелких черных точках и как бы в саже. Раненый в полном сознании, рассказал: возле него разорвалась мина и обожгла лицо. У меня в памяти тотчас же возникли занятия по челюстно-лицевой хирургии. Нужно немедленно проверить, насколько поражены глаза, сохранилась ли способность видеть? Перед глазами начинаю показывать пальцы, спрашиваю, видит ли, он отвечает, что очень мутно, как в тума­не видит мою руку и на ней пальцы. Этого вполне достаточно, зрительная способность сохранена и после рассасывания кровоиз­лияния зрение у него восстановится. У меня как-то отлегло от сердца, и я уже более уверенно стал обрабатывать рану. Вспомнил, что при висящих лоскутах живой ткани после очистки раны нужно сделать направляющие швы, но ни в коем случае не зашивать рану. Я так и сделал, наложил два направляющих шва и снова забинтовал лицо. Заполнил «карточку передового района» и отправил раненого в медсанбат, где он получит полную хирургическую обработку. Как говорят, «лиха беда начало», через день-другой я уже спо­койно принимал любого раненого.

Точно так же впервые шли в бой пехотинцы, командиры, танкисты, артиллеристы. Финская война не только приносила тяжелые потери, но и закаляла уцелевших.

Связисты восстанавливают телефонную линию разрушенную финнами при отходе

***

Результаты первых недель советского наступления дали много материалов для размышления и мало — для оптимизма. Уже позднее, на совещании комсостава в январе 1941 года, Мерецков заявил:

Штабы оказались слабо подготовленными к практическому руководству и неудовлетворительно руководили тылом. Начсостав, особенно стрелковых частей, воспитывался не на основе тактических положений. Несмотря на то, что наша армия насыщена современной техникой, авиацией, танками, артиллерией, автоматическим оружием, высший штаб вступил в войну с инструкцией 1905 года, когда наша армия стояла на ином техническом уровне. Не было ясного представления о вводе в бой технических средств войны. Армия не была подготовлена к прорыву железобетонных оборонительных укреплений и не изучила необходимые для этого инструкции. Личный состав боевых частей обучался далеко не на положении боевой обстановки и не приучался к боевой жизни, особенно в трудных природных климатических условиях.

Дисциплина и организованность войск как в условиях мирной обстановки, так и в условиях войны, на походах и в бою оказались слабыми, отчего маневры резко снижались и особенно затруднения испытывались в тылах.

Несмотря на постоянные разговоры о взаимодействии родов войск в бою и операциях, обучение войск было построено таким порядком, что войска практически обучались мало и то на маневрах, фактически оказались неподготовленными и необученными в [вопросах] взаимодействия. Снаряжение войск не отвечало требованиям войны.

Придется отметить еще одно обстоятельство. Если советские танковые части активно действовали и пытались давить противника огнем и гусеницами, то уровень выучки пехоты оказался просто ужасным. Стрелки не могли эффективно вести наступление даже при поддержке танков, останавливались и залегали при первом удобном случае. Была ли это вина солдат? Скорее беда. Промышленность государства смогла дать много стальных коробок, но многочисленная армия никогда не имела достаточно расходных материалов для интенсивной боевой подготовки. Банально, зато правда: чтобы вооруженные силы могли эффективно выполнять боевые задачи, необходимо постоянно тренироваться заранее. В 1944 году перед штурмом какого-нибудь городка иной раз строили макет этого городка в натуральную величину и отрабатывали атаки, пока каждый солдат не начинал понимать свой маневр. В 1939 году на линии Маннергейма ничего подобного не делалось. Саму систему финской обороны представляли очень смутно. Советская военная машина сверху донизу показала невысокую эффективность. Планирование кампании велось халтурно. Переброска войск совершалась в беспорядке. Качество разведки оставалось прискорбным. Разведка вообще стала одним из самых крупных провалов: ни силы финнов, ни оборонительные рубежи не были вскрыты. Авиация не оказывала эффективной поддержки наступающим. Наконец, на низовом уровне солдаты не могли толком вести штурмовые действия, плохо ориентировались в лесу, не умели вести бой в отрыве от техники. Ссылки на погодные условия и особенности театра боевых действий едва ли могут быть приняты. Линия Маннергейма не представляла ничего такого, что должно было бы обескуражить хорошо подготовленную армию. Через пять лет уже сама РККА будет влет уничтожать значительно более технически совершенные укрепления, часто даже без помощи тяжелой артиллерии — усилиями пехотных штурмовых групп. Что касается ссылок на низкие зимние температуры и условия лесисто-болотистой местности, то противник воевал ровно в тех же условиях, а леса, реки и болота — типичный пейзаж и для средней полосы России, не говоря уже о зиме. Сорокаградусные морозы и вовсе относятся к области выдумок. Так что разговоры об экстремальных условиях суть не более чем лепет оправдания, призванный объяснить задним числом итоги вчистую проваленной операции.

***

Наступление на линию Маннергейма в лоб остановилось, не достигнув цели. Тем не менее катастрофы не случилось: войска топтались на месте, но не потерпели сокрушительного поражения. После усиления артиллерией и получения подкреплений можно было продолжать атаки. Тем более попытки финнов нанести контрудар окончились неудачей уже для самих финнов. Однако кроме атак на Карельском перешейке шли попытки обойти позиции финнов севернее Ладожского озера. И вот здесь произошла, пожалуй, самая страшная трагедия войны.