Россия и Англия: после Петра. Часть третья

Ранее: часть вторая

Вернемся на 200 лет назад и немного расскажем о Московской компании. Итак, 10 мая 1553 года три корабля («Бон Эсперенаса», «Эдвард Бонавенчер» и «Бон Конфиденсиа») под командованием Ричарда Ченселлора и Хью Уиллоуби отправились на восток, чтобы найти Северный морской путь в Китай. У Лофонтенских островов разыгрался шторм, в результате «Бон Конфеденсиа» и «Бон Эсперанса» Уиллоуби потеряли корабль Ченселлора, дошли до Новой Земли, затем на юг до Кольского полуострова, и встали на стоянку у речки Варзина, где попали в ледовую ловушку. Из дневника Уиллоуби:

18 сентября, мы вошли в эту гавань и бросили якоря на глубине 6 сажен. Гавань эта вдается в материк приблизительно на 2 мили, а в ширину имеет пол-лиги. В ней было много тюленей и других больших рыб, а на материке мы видели медведей, больших оленей и иных странных животных и птиц, как например, диких лебедей, чаек, а также других, неизвестных нам и возбуждавших наше удивление. Пробыв в этой гавани с неделю и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая — с морозами, снегом и градом, как будто бы дело было в середине зимы, мы решили тут зимовать. Поэтому мы послали 3 человек на юго-юго-запад, посмотреть, не найдут ли они людей; они проходили три дня, но людей не нашли; после этого мы послали еще 4 человек на запад, но и они вернулись, не найдя никаких людей. Тогда мы послали 3 человек в юго-восточном направлении, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни людей, ни какого бы то ни было жилища.

Командам пришлось остаться на зимовку, во время которой все они погибли по глупейшей причине. В русских исследованиях говорится, что Уиллоуби с его людьми умерли от холода, однако англичане хорошо подготовились к походу. У них были большие запасы и теплая одежда. Нужен был только огонь. В вечной мерзлоте деревья не растут, оставалось два варианта — найти какое-то топливо или разобрать на дрова один из кораблей. Уиллоуби послал несколько разведчиков, которые обнаружили залежи каменного угля, вполне пригодного для отопления. Огонь развели в трюме, где собрались все моряки. Это их и погубило. Плохая вентиляция привела к образованию угарного газа, и моряки просто потеряли сознание. Холод их добил.

Русские трапперы, обнаружившие летом корабли Уиллоуби, застали страшную картину — 63 покойника на двух судах, загруженных товарами:

Нашли-де они на Мурманском море два корабля: стоят на якорях в становищах, а люди на них мертвы; а товаров на них — сказали — много.

По свидетельству венецианского посла от 4 ноября 1555 года (после того, как в Англию были доставлены тела сэра Уиллоуби и его товарищей):

Некоторые из умерших были найдены сидящими, с пером в руках и бумагой перед ними, другие — сидя за столом с тарелками в руках и ложками во рту, третьи — открывающими шкаф, иные — в других позах, как будто статуи, которые поставили таким образом. Так же выглядели собаки.

Это, конечно, явное преувеличение. Да, людей нашли будто заснувшими во время их обычных дел, но они не были обращены в камень. Фантастические описания появились уже после того, как тела были доставлены в Англию, так что оставим их на совести пересказчиков.

По иронии судьбы, рядом с местом гибели экспедиции находится крохотный островок со странным для этих мест названием — «Китай», так что Уиллоуби свой Китай нашел. Правда, не тот, который хотел.

Судьба Ченселлора, плывшего на «Эдварде Бонавенчер», сложилась более удачно — он достиг устья Северной Двины и Холмогор, проделал путь в тысячу километров к Москве, встретился с царем Иваном Грозным и вернулся в Англию в 1554 году, имея на руках торговое соглашение, разрешающее английским купцам торговые операции с Россией. Освоившись в Московском царстве, акционеры новой Московской компании решили переориентироваться на торговлю с Востоком через территорию России. Энтони Дженкинсон, посетивший Россию, сумел заключить с Иваном договор о транзитной торговле с Персией и Бухарским эмиратом. Но в 1571 году Грозный аннулировал все привилегии, выданные Московской компании, ибо англичане немножко зарвались и стали на полном серьезе требовать у царя запретить русскую морскую торговлю со всеми другими странами. Наглость, конечно, второе счастье, но иногда коса находит на камень.

Потом привилегии все же вернули. Но ненадолго. В 1648 году англичан опять выгнали — те убили своего короля Карла I, и Алексей Михайлович не стал это терпеть. В 1660 году в Англии произошла Реставрация, на трон взошел король Карл II, и англичане смогли вернуться на русский рынок, уже плотно оккупированный голландцами.

В 1698 году правление Московской компании впало в немилость — Вильгельм Оранский отобрал у нее монополию на торговлю с Россией. Но специфика ведения дел с русскими была незнакома новым игрокам, и те вынуждены были обращаться к Московской компании за консультациями. Так она сменила свою роль — стала чем-то вроде аналитического центра со своей специализацией.

Однако вернемся к Русской компании. Самый интересный вопрос здесь — почему же Россия и Британия не заключили торговый договор раньше? Ведь все предпосылки к нему были заложены еще в 1711 году.

Проблема возникла в 1714 году, после смерти королевы Анны. Сторонники свергнутой династии Стюартов, якобиты, бежали из страны, находя себе убежище в том числе в России. В 1719 году Георг I по какой-то причине считал, что Россия и Швеция вот-вот заключат мир и затем пойдут войной на Англию, чтобы вернуть трон якобитам. Опасаясь этого, он заключил союз с правительством Ульрики Элеоноры и два года присылал свои эскадры на Балтику для защиты шведских берегов и торговли. Демонстративно поддерживая соперника России, Георг надеялся, что Петр разорвет отношения с британцами, но русский царь поступил умнее. Английских купцов он не трогал, говоря, что «англичане — наши друзья, и я враждую не с ними, а с ганноверцами». Эти слова еще больше убедили Георга — русские хотят вернуть якобитов в Лондон. Удивительно, но даже спустя 15 лет после победы под Полтавой немецкие правители на троне Англии все еще считали русских несамостоятельными политиками, зависимыми от каких-то мелких держав и непонятных личностей.

В 1724 году русский император женил свою дочь Анну на герцоге Голштинском, что разозлило ганноверцев — Петр прямо вмешивался в германские дела. При этом он долго не соглашался мириться с английским двором, и только незадолго до своей смерти пошел на сближение. Однако выдвинул ряд требований: во-первых, отправить в Петербург посла с засвидетельствованием, что Англия действительно желает «возвратить прежнюю дружбу» русского монарха. Во-вторых, чтобы «в грамоте короля английского, через посла английского отправляемой, титул императорский признан и написан был».

Англичане отказались. В полном титуле русского царя перечислялись земли, которыми он владел, и обращение к императору или императрице по полному наименованию служило своего рода признанием всех территориальных приобретений и захватов. Англичане были не против именовать царя Петра императором, но просили убрать из титула слова «князь Эстляндский, Лифляндский и Карельский», чтобы не ссориться со Швецией. Петр, много лет боровшийся за признание завоеванного (по Ништадтскому договору был даже составлен «акт о купле-продаже»), поступиться подобным не мог.

Россия меж тем продолжала свою политику, вступив в союз с Австрией и Испанией — в противовес Ганноверскому союзу. Паранойя короля Георга усилилась — он окончательно уверился, что Россия занимает всё более антианглийские позиции. Зачем? Чтобы вернуть на трон Англии якобитов, конечно же! Для английской элиты тех лет якобиты были чем-то вроде вездесущих масонов-рептилоидов, теневого мирового правительства, управляющего державами как марионетками.

Чтобы доказать, кто здесь власть, новый король Георг II проводит в 1727 году всеобщие выборы. Партия вигов его поддержала, тори остались верными Стюартам. Виги в итоге победили, и король получил еще один аргумент, что занимает трон по праву, а его партию поддерживает народ.

Выдуманные англичанами страхи и домыслы насчет тайных планов России мешали сближению стран долго. Потепление началось только в 1728 году, когда Санкт-Петербург посетили консулы по торговле Томас Вард и Клаудиус (Клавдий) Рондо. Задача у них была не из легких. Дело в том, что после смерти Петра прусский король Фридрих-Вильгельм I очень вовремя заключил с Россией соглашение о поставке для русской армии прусского сукна. Директора Русской компании трубили об этом еще в 1726-м, но их никто не слушал — выборы на носу. И теперь послам нужно было убедить русский двор, наполовину состоящий из немцев, что английское сукно лучше прусского.

Наладить контакт тогда не вышло. Петр II, не имевший реальной власти, находился под влиянием Долгоруких и Голицыных, которым было не до Англии — разгоралась борьба за власть, впереди маячил дворцовый переворот (и не один). Поэтому реальные переговоры начались только в 1731 году.

Тогда же в Англию прибыл министр-резидент Антиох Кантемир, ставший первым послом в Англии от лица уже новой, императорской России. Русский посол не имел в Британии связей, английского языка не знал (Кантемир владел помимо русского греческим, французским и итальянским). Это не помогало ему в поставленной задаче — привлечь Англию к союзу с Россией торговым договором, а заодно заключить и договор политический, о союзе. Саксонский курфюрст и одновременно польский король Август II был при смерти. Впереди маячила борьба за Польское наследство, и России нужны были союзники. Россия и Австрия поддерживали старшего сына Августа, тогда как Франция готовила своего кандидата — Станислава Лещинского, который уже занимал польский трон в 1707 году, будучи кандидатом от лица Карла XII.

Кантемиру было нелегко. Вдобавок его загрузили мелкими делами, которые отвлекали посла от главной цели. К примеру, он должен был предъявить английскому правительству требование о выдаче братьев Веселовских. История почти детективная. Братья Веселовские — Авраам, Федор, Исаак Павловичи — происходили от еврейских крещеных родителей. Отличались способностями, энергией и были замечены государем Петром Алексеевичем, который привлек их на дипломатическую службу. Исаак стал секретарем Коллегии иностранных дел и Петербурга не покидал. Федор в 1707 году был назначен секретарем посольства в Рим, в 1711-м переведен в Копенгаген, в 1712-м — в Гаагу, в 1716-м — в Лондон, где через год утвержден резидентом при королевском дворе.

Авраам, дьяк Посольского приказа, в 1709 году был направлен в Данию, в 1715-м переведен резидентом в Вену, где в 1717 году вел переговоры о высылке в Россию бежавшего за рубеж царского сына Алексея Петровича. В апреле 1719 года получил предписание вернуться в Петербург с «возможным поспешением». Сопоставив этот вызов с начавшимся следствием о побеге царевича, Авраам испугался, решил не возвращаться на родину и укрылся в Женеве. Петр I требовал от германского императора выдачи беглеца, но местопребывание Веселовского было тогда неизвестно.

Одновременно вызвали из Англии и Федора Веселовского. Полагая, что царь Петр хочет узнать у него всё о брате Аврааме, Федор также отказался ехать — боялся давления и заключения. В 1724 году Авраам пожелал принять английское подданство и обратился с просьбой о том к парламенту, но получил отказ.

Петр I негодовал по поводу покровительства, оказанного в Лондоне Веселовским, и на проекте примирения Англии с Россией надписал пожелание, чтобы «Веселовские нам отданы были, понеже как в издержании денег, так и в иных вверенных им делах многое противу делали, и требует разыскания». Теперь розыск братьев стал обязанностью нового министра-резидента.

Неопытный Кантемир оказался в Англии неслучайно. Ему покровительствовал князь Черкасский. Он обратился с просьбой о назначении к фавориту императрицы — герцогу Эрнсту Иоганну Бирону. Тот согласился. Остерман, выступавший резко против, остался не у дел.

Кантемир, однако, оказался довольно умным человеком. По пути он встречался с русскими дипломатами в Берлине, в Гааге, прилежно учился основам будущей профессии. Помог русскому посланнику и Клаудиус Рондо, который договорился выделить Кантемиру половину дворца герцога Нортумберлендского по цене в 200 фунтов стерлингов в год.

На аудиенции у Георга II русский посол общался на французском языке, который Георг и секретарь Северного Департамента Харрингтон хорошо знали.

Первые встречи с премьер-министром Робертом Уолполом и секретарем Северного Департамента Харрингтоном обескураживали — англичане были твердо намерены отделить торговые отношения от политических. Харрингтон вполне доходчиво объяснил Кантемиру — даже если бы мы и хотели заключить с вами военный союз, то это необходимо было бы утвердить в парламенте. А там зададут простые вопросы: что Россия на данный момент может дать Англии в военном плане? Наши основные враги, Франция и Испания, отделены от вас тысячами километров. С другой стороны — если у вас будет конфликт с той же Турцией, каким образом мы сможем вам помочь? Поэтому давайте заключим торговый договор, и через торговый договор и лобби лондонских купцов в парламенте, может быть, получим и военный союз.

Но сама судьба подталкивала обе страны в объятья друг другу. 1 февраля 1733 года в Варшаве скончался Фридрих Август I, курфюрст Саксонии, он же — Август II, король польский. Смерть этого развратника, мота и балагура послужила очередным поводом к войне в Европе.

Людовик XV, женившийся на дочери марионеточного правителя Речи Посполитой Станислава Лещинского, выдвинул на опустевший трон кандидатуру своего тестя. Во время Северной войны шведский король Карл XII возвел этого самого Лещинского на трон Польши в пику союзнику Петра I Августу Саксонскому. После поражения шведов под Полтавой Станислав бежал в Пруссию, а потом — во Францию. Далее — женитьба дочери, и желание французского короля найти Лещинскому какой-нибудь трон.

Императрица Всероссийская Анна Иоанновна поддержала другого кандидата на престол Польши — сына умершего саксонского курфюрста Фридриха Августа II. Поскольку власть в Польше была выборной, все интриги русских и французских агентов сосредоточились на агитации партий, поддерживающих разных кандидатов. Этот первый тур выиграли французы — 12 сентября 1733 года варшавский Сейм избрал королем Станислава Лещинского. Однако Россия, успевшая ввести войска в восточную часть Речи Посполитой, заставила бежать сторонников Лещинского в Гданьск (Данциг), а 5 октября сторонники русско-саксонской партии провели собственный сейм в Варшаве, где избрали королем Августа. Страна раскололась надвое, но решать, кто будет королем, уже должны были не поляки, а державы рангом повыше.

Война в Европе 1733 года началась при весьма странных обстоятельствах: это было торжество дипломатических фикций. Император Священной Римской империи, воевавший с Францией на Рейне и в Италии, в Бельгии оставался нейтральным ввиду взаимных обязательств, заключенных между Францией и «морскими державами» (Англией и Нидерландами). В Брюсселе даже по-прежнему находился французский посол. Прусский король сохранял нейтралитет в польском деле, и поэтому запретил русской артиллерии, предназначенной для осады Данцига, пройти через его территорию; но на Рейне как князь Священной Римской Империи он выставил корпус в 6000 штыков, который, впрочем, продвигался вперед крайне медленно. Георг II, как король Великобритании, оставался нейтральным, но как ганноверский курфюрст он предоставил в распоряжение Императора 6000 солдат. Кроме того, задержал в Ганновере французского, испанского и сардинского посланников.

Россия формально находилась в мире с Францией, хотя послы были отозваны с обеих сторон; но как союзница Австрии, она в конце концов послала войска на Рейн. Однако мнимый нейтралитет России обусловил возможность французского посредничества в Белграде.

Однако вернемся к торговле. Англичане, упустив рынок России, уже кусали локти — немцы и голландцы заняли их место, экспортируя русские товары даже в Англию. Договора с Россией вовсю требовало и британское Адмиралтейство. Еще в далеком 1715 году Англия начала напрямую закупать в России пеньку для кораблей, и качество ее было признано высочайшим. Поиск альтернативных поставщиков начался еще 1708 году, когда Георгом Датским была определена потребность Королевского флота в пеньке — 1800 тонн в год. При средней цене закупки в 4 фунта за тонну траты на пеньку в год, как несложно посчитать, составляли 7200 фунтов.

С началом Северной войны и войны за Испанское наследство цены на пеньку резко подскочили. Сначала Швеция и Польша — основные на тот момент поставщики Англии — стали продавать пеньку по 7 фунтов за тонну, к 1709-му цена доросла до 11 фунтов, а потом и до 14 фунтов. Более того, из-за разорения земель в Польше, Финляндии и Швеции даже такой объем продать стало проблематичным. В 1714 году шведский король Карл XII назначил вообще заоблачную цену в 22 фунта за тонну.

Поэтому 23 марта 1714 года Отдел снабжения Роял Неви заключил контракт с Россией на поставку 1200 тонн пеньки (66% всех потребностей в год) по фиксированной цене 6 фунтов (13 рублей серебром) за тонну, причем самовывозом. Сама пенька обошлась англичанам в 7200 фунтов, плюс 5475 фунтов — за снаряжение конвоя и оплату жалований матросам и офицерам. Итого — 13675 фунтов. Следовательно, одна тонна русской пеньки с учетом логистики обошлась британцам по 11 фунтов 6 шиллингов. Конечно, не так дешево, как во время мира, но Карл-то просил 22 фунта, а поляки — 17.

Что касается качества русской пеньки — дело тут в природных условиях. В Европе XVIII века было два главных производителя конопли и пеньки — это Франция и Россия. Ареал высеивания конопли во Франции — западное побережье, от Бретани до Гиени, там же находился и крупнейший центр по производству пеньки — мануфактура при Ришелье — и уже целый завод при Кольбере в городе Рошфор-сюр-Мер.

В России коноплю сеяли практически по всей территории, даже на Камчатке. Крупнейшие центры по производству пеньки — Вологда, Орел, Курск, Серпухов, Воронеж, Омск.

В середине XVI века французы экспортировали примерно 1 миллион пудов пеньки, в начале XVII века — на 2 миллиона пудов, начиная с XVIII века французская пенька начала сдавать свои позиции. Экспорт к 1730-м возвращается к цифре 1 миллион, а к концу века падает до 0,7 миллиона пудов. Французская пенька оказалась не только дороже русской, но и хуже по износостойкости, и если для одежды она годилась, то вот для флота оказалась нерентабельной и разорительной. Дело оказалось в технологии.

Производство пеньки из конопли во Франции организовывалось следующим образом:

Коноплю собирали обычно в августе — сентябре. Вырванные стебли складывались в снопы, сушились на солнце и освобождались затем от листьев и цветов выбиванием снопов о дерево. В таком виде связанные друг с другом стебли укладывались для замачивания на дно ямы 1,5 — 2 метров глубиной, заполненной водой. Сверху снопы прикрывали соломой и прижимали камнями. В результате замачивания делалось возможным легко отделить луб от костры и придать мягкость самому волокну. Через такие операции проходит пасконь (конопля-«папа»). Сложнее обстоит дело с «матеркой» (женская особь конопли). Она созревает медленнее; ввиду этого, в целях искусственного ее созревания, устанавливали пучки конопли головками вниз в специальной яме. Признаком созрева считалась легкость отделения головок от стеблей. Распластанные на холсте пучки (головка к головке) выбивали затем небольшими цепами. Часть зерна сохраняли для нового сева, другое — просеивали через решето, высушивали и отправляли в маслобойный пресс для выжимания из нее конопляного масла. Оставшиеся после молотьбы семена удаляли при помощи чески гребнем, стебли же поступали в мочильню и в дальнейшем подвергались той же обработке, что и пасконь. Когда мочка окончена, пучки развязывали и стебли высушивали на солнце. Далее готовая к переработке конопля отправлялась в пеньковое производство.

Русский метод:

Коноплю высеивали, выращивали и убирали. Сразу после уборки урожая растения на пару дней подвешивали на стойках; потом сушили в печи; затем сбрасывали в реку и приваливали тяжёлыми рамами, чтоб ничего не уплыло. После этого трава вымачивалась (три недели в тёплой воде летом и целых пять недель зимой), вновь на денёк подвешивалась, день сушилась в печи и потом заново мокла на дне реки целую зиму.

Из сравнения видно, что русская конопля вымачивалась дольше и в процессе замачивания подвергалась медленному перепаду температур (вода летняя, вода зимняя).

В результате канат из русской пеньки получался более прочным — он служил пять лет в северных широтах и три года в условиях Вест-Индии или тропиков. Канат из французской пеньки в умеренных широтах служил три года, в условиях тропиков — год.

Что касается Англии, пенька там выращивалась с незапамятных времен, об этом даже могут сказать названия областей — Хэмпшир, к примеру. Однако англичанам не повезло с ареалом — климат у них не континентальный, а ярко выраженный морской, с малым перепадом температуры, большим количеством дождей и т. д. И пенька у них получалась хоть и эластичная, но быстро гниющая. Средний срок канатов из английской пеньки — год-полтора — совершенно не удовлетворял Адмиралтейство. Альтернативой была закупка пеньки во Франции, но с Францией постоянно враждовали, поэтому выбор пал сначала на Швецию и Польшу, а после 1715 года Адмиралтейство требовало для себя исключительно русской пеньки.

Итак, торговый договор заключить хотели обе страны. Но кто его должен разрабатывать? Обычно русские присылали проект на согласование в парламент, потом подтверждали на своей стороне, и это могло тянуться долго. Кантемир хотя и был литератором, а не экономистом, быстро сообразил, что к чему. Он обратился в «Скрайблеус клуб».

Этот литературный салон был основан Даниэлем Дефо, Джонатаном Свифтом и Александром Поупом в 1714 году, они же выдумали и вымышленного персонажа Мартинуса Скрайблеуса, от имени которого выпускали злободневные памфлеты. С течением времени клуб стал довольно популярным, в его рядах в разное время состояли герцог Харли, виконт Сент-Джон и прочие. Кроме того, Свифт, Поуп и Дефо в разное время работали на английское правительство и обладали большими связями в лондонском обществе.

Костяк клуба составляли Свифт и Поуп (Дефо к тому времени уже умер). Свифт стоял на радикальных позициях ирландского сепаратизма и независимости Ирландии, но Кантемир нашел с ними общий язык как литератор с литератором. Свифт же и устроил встречу русского посла с губернатором (governor of Russia company) Русской компании Сэмьюэлом Холденом, который выслушал Кантемира и согласился… ни много ни мало составить совместно со Свифтом англо-русский торговый договор. При этом Холден вышел на главу МИДа Великобритании Горацио Уолполу, который одобрил начинание Сэмьюэла. Таким образом, англо-русский торговый договор составляли глава Русской торговой компании и работник Королевской секретной службы, по совместительству — литератор, сепаратист и ирландский террорист. Самый близкий аналог, который можно найти — это если бы составлением украино-российского торгового договора сейчас занимались олигарх Ахметов на пару с главой ДНР Захарченко.

Конечно, договор составляли не они одни. Можно упомянуть и Джона Томсона, олдермена Лондона и одного из директоров Английского Банка, и Германа Мейстера, одного из виднейших воротил ганноверского Бремена, и даже директора Левантийской компании (который пролоббировал и вставил пункт о транзите английских товаров по Волге и Каспию в Персию). Каждый из них внес свои предложения, и к началу 1734 года договор был готов.

Везти договор в Россию назначили не кого-нибудь, а представителя Адмиралтейства Джорджа Форбса графа Гранарда, который сменил продуваемые всеми ветрами шканцы 80-пушечного «Корнуолла» на дипломатическую работу. В мае 1733 года Форбс прибыл в Москву. Встречи с Бироном и Анной Иоанновной показали, что русские все еще надеются на заключение военного союза. Однако Остерман, понимавший, что торговый договор заставит Англию выступить в любом конфликте на стороне России, пресек эти возражения и подписал договор 2 декабря 1734 года.

Англичане получили понижение на 1/3 пошлин на свое сукно, возможность оплачивать пошлины вместо ефимков русскими деньгами (125 копеек за ефимок). Согласно 8-й статье договора англичанам разрешалось отправлять свои товары в Иран и оттуда транзитом через Россию с уплатой 3% пошлины; им была открыта возможность торговли иранским шелком. Также позволялось содержать свои торговые дворы в Петербурге, Москве и Архангельске, а русским купцам — в Англии.

Исследователи оценивали русско-английский торговый договор по-разному. И. М. Кулишер считал его неудачным, так как он позволил англичанам к середине XVIII века сосредоточить в своих руках половину русской внешней торговли и осуществлять на своих судах 64% российского вывоза и 29% привоза. Н. И. Павленко писал, что договор нанес «непоправимый ущерб государственным интересам России», потому что лишил русских купцов источников получения прибыли и поставил английских купцов в привилегированное положение на внутреннем рынке России. А. Кахан, профессор Чикагского университета, выдвигал версию, что Россия хотела получить доступ к британскому рынку и, заключая договор, имела долговременный расчет. Правительство страны понимало, что вступает в борьбу с другими балтийскими странами — Швецией, Польшей — и хотело дать преимущества англичанам, чтобы укрепить и расширить с ними торговлю. А. В. Демкин, анализируя развитие российско-британской торговли, указывал, что «без русских товаров не могли развиваться целые отрасли британской промышленного производства и судостроения. В свою очередь, уровень британского спроса на ряд русских товаров способствовал росту российской крупной индустрии (металлургии и текстильной промышленности)». Дореволюционные историки (Остроухов П. А., Бильбасов В. А., Небольсин Г.) говорят о выгоде для России, имея в виду дополнительные доходы от таможенных выплат, а также от найма судов для провоза товаров по Каспию.

Думается, что выгоды от заключения договора получали обе стороны. Британские коммерсанты — крупные прибыли от перепродажи русских и иранских товаров (до 1746 года, когда указом Сената транзитная торговля была запрещена), а российские купцы, промышленники и государство — доходы от крупных сделок с британскими фирмами и реальную возможность утвердиться на английском рынке железа. Кроме того, российские купцы с помощью британских судов могли вывозить свои товары в Европу, так как российский коммерческий флот в то время оставался еще малочисленным.

Но главный принцип Остерман оставил прежним — помощь своей промышленности заключалась в максимальной 30-процентной запретительной пошлине на товары, которые производятся в России. Если и с подобным бонусом наше предприятие проигрывало конкурентную игру — значит, оно проигрывало бы ее в любом случае, и этот сегмент не имело смысла поддерживать.

Торговый договор накрепко привязал Англию к России, заставив отстаивать наши интересы на мировой арене даже без военного союза. Мы уже говорили, что Франция решила поддержать Станислава Лещинского, кандидата на трон Польши, силой и послать на Балтику свою эскадру. Россия же в конце июля 1733 года послала в Литву 20-тысячный корпус генерал-аншефа Петра Ласси.

В Бресте, Рошфоре и Тулоне оснастили корабли к экспедиции на Балтику. Состав эскадры был следующий:

31 августа корабли вышли в море. В ночь с 7 на 8 сентября в костюме Лещинского на борт «Флёрон» взошел переодетый граф де Трианж, сам же претендент отправился в Варшаву сушей. Плавание происходило при свежем море, 10 сентября начался сильный шторм, который раскидал корабли по Северному морю. 15-го числа восемь потрепанных французских судов вошли на рейд шведского Гетеборга, а на следующий день перешли в датский Хельсингёр. Переговоры с датчанами были трудными и долгими, за это время к эскадре сумел присоединиться отставший «Аргонот», который перед островом Анхольт полностью лишился якорей. В Гетеборг послали корвет «Медюз» с приказом к отставшим кораблям держать курс на Копенгаген.

9 сентября французы вошли на рейд датской столицы. Повреждения у кораблей ля Люзерна были довольно велики — «Конкеран» шел с фальш-мачтой и временным рулем, «Тулуз» также повредил руль. В Копенгагене на борт флагмана поднялся граф Плело, который сообщил, что Лещинский избран польским королем. Экипажи восприняли эту новость с большой радостью. Но дальше эскадра не пошла. 27 сентября Ла Люзерн получил приказ возвращаться в Брест. 22 октября, так и не появившись у польских берегов, французы повернули домой. Но даже если бы они добрались, их вклад оказался бы невелик — война шла в основном на суше, а на французских судах не было десанта. Сторонники Лещинского были огорчены еще раз, когда Швеция решила не бороться за польский престол и не прислала солдат.

Однако англичан этот поход очень испугал. Они заявили, что впредь нападут на любые французские военные корабли, которые заметят на Балтике, а также грозили французским портам. Англия прямо защищала интересы России даже без военного договора.

Меж тем почти вся Польша была под контролем русских войск. Лещинский и его сторонники бежали в Данциг, где надеялись на подход французских или шведских войск и на начало войны. Выбор Данцига был закономерен. Во-первых, это крупный балтийский порт, через который шла польская торговля со странами Европы. Его была невыгодна ни Швеции, ни Дании, ни Голландии. Во-вторых, Данциг сильно укреплен с суши (он считался самым укрепленным городом Речи Посполитой), гарнизон насчитывал 12 тысяч солдат и 8 тысяч польских ополченцев. Запасов провизии в городе (прежде всего хлеба) хватало на несколько лет.

Для России же первоочередной задачей стало скорейшее взятие Данцига — чтобы успеть до подхода подкреплений. Поэтому уже в декабре 1733 года 12 тысяч русских солдат под командованием генерал-аншефа Петра Ласси направились к Данцигу. 23 февраля 1734 года начались осадные работы. Имея 12 тысяч человек в поле против такого же по численности гарнизона (не считая польских ополченцев), Ласси избрал выжидательную тактику, что очень не понравилось царскому двору. 5 марта 1734 года под Данциг прибыл фельдмаршал Бурхард Христофор Миних, которому поручалось командование всеми войсками в Польше. Миних рьяно взялся за дело, атаковав и захватив большинство предместий. 19 марта он захватил бастион Ора с гарнизоном в 400 человек, взял на штык Эльбинг, у границ с Померанией разбил 10-тысячный отряд конфедератов, пытавшихся прорваться к Лещинскому. Однако и Миних не решался на штурм Данцига. Сам опытный инженер, он видел мощь городских укреплений и считал более уместным произвести бомбардировки крепости. Миних настойчиво требовал прислать осадные орудия, однако возникли проблемы — прусский король, объявив о нейтралитете, отказывался пропустить русские обозы с пушками через свои земли. Дошло до того, что несколько мортир пришлось тайком везти через Саксонию в закрытых воловьих упряжках под видом багажа герцога Вейсенфельдского. С их прибытием 17 апреля 1734 года первые бомбы упали на Данциг. Но и от этих бомбардировок было мало толку — приехало всего 3 мортиры, тогда как в одном форте Вексельмюнде тяжелых пушек и мортир было 52 штуки.

Реальную помощь Миниху мог оказать русский Балтийский флот: заблокировать Данциг с моря, отсечь его от шведской и французской помощи, а также доставить войскам столь необходимую осадную артиллерию. Но в 1733 году денег на оснащение флота не выделялось, боеготовность никто не повышал, хотя французская эскадра уже побывала в Дании. Лишь 9 января 1734 года генерал-кригс-комиссар Голицын поставил в адмиралтейств-коллегии вопрос о вооружении флота по штатам военного времени. Решили готовиться к боевым действиям.

Судя по журналам Адмиралтейства, флот не торопились отправлять, надеясь на быстрое взятие Данцига армией. Корабли не готовили, вместо этого сконцентрировавшись на сухопутных маневрах. В конце концов в поход определили фрегат «Принцесса Анна» (командир — Ян Дюссен), флейт «Сескар» и галиот «Тонеин». Последний планировалось загрузить осадной артиллерией. Кроме того, из Риги вышло судно, загруженное солдатской обувью и холстом. По пути корабли должны были зайти в Либаву, чтобы там присоединить к себе суда, груженные пушками. Однако в Любаве не успели нанять суда для перевозки артиллерии (и не были уверены, что успеют), поэтому «Тонеину» приказали взять это груз на себя.

После неоднократных понуканий из гавани Ревеля 31 марта вышли «Принцесса Анна» и «Сескар». 17 апреля они были в Пиллау, где сгрузили войсковые запасы, а 2 мая вернулись обратно.

Что же касается Кабинета Ея Императорского Величества — кабинет-министры упорно отказывались верить в возможность боевых действий на море. Регулярные рейсы пакетботов от Любека до Данцига так и не отменили, ограничившись распоряжением поставить на суда артиллерию и «содержать себя в твердой опасности». Но к апрелю стало очевидно, что без поддержки с моря Данциг не взять. Началась подготовка к походу.

Флот, высылаемый к Данцигу, возглавил адмирал Томас (Фома) Гордон, родственник знаменитого сподвижника Петра I. Младшими флагманами были назначены вице-адмирал Наум Акимович Сенявин и контр-адмирал Мартын Петрович Госслер. В Кронштадте оставались контр-адмирал Василий Афанасьевич Дмитриев-Мамонтов и капитан-коммодор Франц Вильбоа. Корабли хотели вывести из Кронштадта до 12 мая, первым высылался отряд Сенявина. Во исполнение этих планов вышел высочайший указ: «Офицеров морских ни для каких собственных нужд из Кронштадта в Петербург не отпускать». 28 апреля в трюмы кораблей были загружены осадные орудия для армии Миниха — две 10-пудовых и двенадцать 5-пудовых мортир, сорок 24-фунтовых и двадцать 18-фунтовых пушек. Вместе с артиллерией высылались и канониры, их расписали по разным кораблям сверх штата. Бомбардирские корабли провели пробные стрельбы: 13 мая в присутствии советника Лимана и цейхмейстера Брунца дали по три выстрела из мортир и один — из гаубицы.

8 мая Гордон получил высочайшие инструкции, где повелевалось идти к Пиллау, выгрузить артиллерию для армии, после чего оказывать помощь Миниху у Данцига. В случае прихода французской эскадры на Балтику необходимо было дать бой, поскольку ее «не инако, как неприятельскую почитать можно».

4 мая вышел в море фрегат «Стор-Феникс», 9-го — линейные корабли «Петр I и II», «Святой Александр», «Выборг», «Леферм», «Рига», «Слава России», «Перль», «Святая Наталия», «Нарва», «Шлиссельбург», фрегаты «Россия», «Эсперанс», «Митау» и «Арондель». 11 мая вышли на рейд корабль «Девоншир» и фрегат «Кискин», а также бомбардирский бот «Юпитер». 13 числа пакетботы «Почт-Ваген», «Меркуриус» и галиот «Гогланд» отправились в Пиллау, а на рейд вышли «Новая Надежда», «Святой Андрей» и бомбардирский бот «Дондер». Флот поспешил к Пиллау. Гордон собрал военный совет, на котором решили отправить всю артиллерию на флейтах к армии Миниха, а самим «идти прямо к Данцигу поискати кораблей французских и оных атаковать».

Эскадру французов, по данным какого-то безымянного английского шкипера, оценили в 8 линейных кораблей (три 74-пушечных и пять 50-пушечных) и 4 фрегата. В то же время Миних, по данным своей разведки, отписывал Гордону, что французы имеют 5 военных и 6 транспортных кораблей. В любом случае отряд Гордона (14 линейных кораблей, 5 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и мелкие суда) был гораздо сильнее французской эскадры.

Что представляла из себя эскадра французов? Весной 1734 года по указанию Людовика XV начался поиск транспортных судов для перевозки войск к Данцигу. В Гавре к середине марта были готовы 200-тонные «Исаак», «Рейнед Анг» и 300-тонный «Анжелик», а в Дюнкерке — 280-тонный «Галэ дю Детруа». Вышеназванные суда перешли в Кале, где приняли на борт солдат Перигорского полка (768 человек) и, не дождавшись военных кораблей, отплыли к Данцигу. Флот в Бресте смог выделить для экспедиции всего лишь 2 линейных корабля (62-пушечный «Ашиль», 60-пушечный «Флёрон») и 3 фрегата (46-пушечный «Глорье», а также 30-пушечные «Брильянт» и «Эстре»), на которые загрузили солдат полков Блезуа и Ламарш (всего 1670 человек). Экспедицию держали в тайне, но вскоре все просочилось наружу.

Английский парламент, обеспокоенный выходом французских военных кораблей в море, вотировал на 1734 год вооружение 86 кораблей от 20 до 100 пушек, причем 50 из них — линейных. Были озвучены штаты для флота в 20 тысяч матросов. Кроме того, Адмиралтейство объявило, что станет выдавать патенты на каперство против французских кораблей в Канале. Адмиралу Джону Норрису было приказано перейти с 21 кораблем из Даунса в Спитхед. Уолпол принял у себя русского посла Кантемира и в приватной беседе дал понять, что Англия без промедления атакует французский флот в Ла-Манше, если он только попробует выйти в море из Бреста.

Эти меры англичан сорвали отправку еще двух полков к Данцигу. Таким образом, из-за позиции Англии в Польшу попали только три французских полка. Нехватка времени на подготовку экспедиции не позволила полностью вооружить и обмундировать войска, 1600 тонн провианта, оружия и боеприпасов остались на складе в Кале.

Первые корабли появились в Копенгагене 11 апреля, 23 числа пришли последние суда с войсками. Французский посол в Дании Плело прилагал все усилия для отправки помощи Данцигу. На свои средства он закупил провизию для солдат, которых в спешке не снабдили сухим пайком, оплатил на копенгагенской верфи замену треснувшей мачты на «Глорье». 27 апреля французы вышли в море и взяли курс на Данциг. 30-го в Вестерплятте была произведена высадка первой части десанта.

До подхода французской эскадры осада коронного Гданьска шла своим чередом. Осажденные ждали французов как манны небесной, осаждающие пытались отрезать Данциг от моря. 1 мая в Данцигской бухте показались французские корабли. В городе царило ликование — поляки приняли сгружающиеся войска за авангард главных сил Людовика XV. Французские солдаты высадились на пляже Вестерплятте, командир десанта — маркиз Ламотт де ля Пейруз — приказал сразу же приступить к рытью окопов и строительству ретраншементов. Русские не препятствовали высадке.

Военные корабли Ламотт хотел отослать к Пиллау, чтобы препятствовать подвозу оружия и провианта осаждающим. Однако моряки сочли этот план слишком рискованным, поскольку опасались русского флота. Страхи, однако, оказались столь велики, что в ночь с 3 на 4 мая высадившиеся войска потихоньку погрузились на корабли и отплыли к Копенгагену, не согласившись оставить даже 200 солдат для гарнизона Вексельмюнде. Отплытие французов вызвало в Данциге настоящую панику — Лещинский и Монти (представитель французского короля при польском претенденте) судорожно посылали гонцов в Копенгаген к Плело и писали письма Людовику XV. Из рапорта Монти Людовику: «Вся Европа уверилась, что Ваше Величество выслал войска только для видимости, собираясь пожертвовать Данцигом и его бедными горожанами». Эти призывы возымели действие, и 9 мая из Копенгагена вышел Плело с «Флёрон», «Брильянт» и «Эстре». Высланный вперед датский фрегат привез радостные новости — Вексельмюнде все еще держится.

В ночь с 13 на 14 мая «с добрым ветром» 11 французских кораблей (2 линкора, 3 фрегата, 4 транспорта и 2 галиота) показались на рейде Гданьска. Из крепости в небо были пущены ракеты, французы вновь высадились на Вестерплятте.

Военные корабли отошли к устью Вислы, получив приказ крейсировать между Хельской косой и Пиллау. Это крейсерство неожиданно оказалось очень результативным. В период с 14 по 24 мая французы захватили три русских судна — лоц-галиот «Лоцман» (капитан Мартин Говей), галиоты «Гогланд» (лейтенант Иван Спиридов) и «Керс-Макер» (лейтенант Воин Римский-Корсаков), которые были посланы к Пиллау для патрулирования. Призы привели в Вексельмюнде, русские моряки были избиты и ограблены.

24 мая перед Хельской косой появились русские фрегаты «Россия» и «Митау», прибывшие сюда для разведки. Первым фрегатом командовал капитан барон Ганс Сигизмунд фон Шлейниц, вторым — капитан Петр Дефремери. Около полудня русские заметили 4 корабля, которые находились в 3 милях на вест-зюйд-вест от Хельской косы. Пасмурная погода помешала определить национальность судов. Русские фрегаты сблизились, и их капитаны обсудили ситуацию. Шлейниц предположил, что замеченные корабли — французские, Дефремери же отказался строить догадки и предложил продолжить крейсерство. Тем временем в 17.00 4 неизвестных корабля сделали поворот фордевинд и устремились вслед за «Россией» и «Митау». Шлейниц и Дефремери благоразумно взяли курс в открытое море.

Ночью «Митау» лег в дрейф, не предупредив «Россию», поэтому вскоре фрегаты потеряли друг друга. И с «Митау» случилось несчастье. В 4 часа утра корабль поставил паруса и до полудня крейсировал в районе Пилавской бухты, ожидая «Россию». Так и не дождавшись Шлейница, Дефремери провел военный совет, где решили идти к Данцигу, так как «Россия», скорее всего, держит курс туда же.

В 14.00 Дефремери взял курс на Хельскую косу, в 18.00 увидели берег и ради маскировки подняли шведский флаг и боевой вымпел. В 18.20 в трех милях к западу были замечены 5 судов, выходивших на полных парусах из Данцигской бухты. Через час обнаружили, «что суда эти военные с французскими флагами». «Митау» сделал поворот и стал уходить, выставив все паруса. В этот момент дул крепкий норд-ост, нагнавший небольшое волнение на море.

Французские корабли, заметив незнакомца, начали преследование. Несмотря на то, что «Митау» был новейшим фрегатом (построен в 1731 году корабельных дел мастером Окуневым), французы легко нагнали Дефремери. На «Митау» спустили шведский и подняли русский, в 23.00 французские корабли обошли русский фрегат, через переговорную трубу по-голландски прозвучал приказ спустить паруса и выслать шлюпку с офицером. Был срочно созван военный совет, на котором русские офицеры решали, что делать. Постановили: поскольку Франция не объявляла войну России, скорее всего, потребуют отдать салюты, на что можно легко согласиться. Спустили шлюпку, на которой отослали на «Флёрон» мичмана Войникова и боцмана, поскольку последний понимал по-французски.

Через полчаса шлюпка вернулась — но без мичмана. Французский офицер объяснил, что согласно морским обычаям, именно капитан должен подняться на борт французского корабля и засвидетельствовать свое почтение. Дефремери купился на это сообщение и отплыл к французам.

На французском корабле у Дефремери потребовали сообщить цели крейсерства, показать инструкции Гордона и капитанский патент, угрожая в противном случае признать капитана «пиратом». Дефремери показал патент и заявил, что возвращается на свой корабль, однако в ответ он услышал, что французы задерживают русский фрегат, поскольку в данный момент они служат Станиславу Лещинскому, который ведет военные действия с Россией (странное заявление, почему тогда шли под французскими, а не под польскими флагами?).

Пока шли переговоры с Дефремери, со всех сторон «Митау» окружили шлюпки и баркасы с абордажными партиями, которые «российских вооруженных служителей насилием развезли по своим кораблям, обобрав письма и багаж, и фрегат отдали под свой конвой». Фрегат «Митау» был захвачен.

Вернемся на сушу. 16 мая французские войска, высаженные в Вестерплятте, попытались пробиться в город. В этом бою десант потерял 160 человек, в том числе и графа Плело, участвовавшего в бою. Его опознали среди убитых по оливковому камзолу, расшитому серебром (на остальных убитых были обычные солдатские мундиры). Атака была отбита, французы вернулись к своему лагерю на песчаном островке в устье Вислы. Утром 30 мая мимо захваченного русскими бастиона Зоммершанц попытались прорваться в город реквизированные в Дании прам и галиот. С русских батарей открыли огонь по кораблям, перестрелка продолжалась до вечера, потери русских — 1 убитый, 3 раненых. Потери противника неизвестны, но оба корабля отошли к устью Вислы.

В этот же день русский флот оказался под Пиллау. Для капитанов и адмиралов Балтийской эскадры настоящим шоком стал захват фрегата «Митау». Русские предположительно оценили силы французов в 5 военных и 6 транспортных кораблей, и хотя значительно превосходили противника в количестве и качестве кораблей, «все капитаны объявили, что толикое число кораблей французских атаковать опасно». Мол, на русском флоте много рекрутов, «Исаак-Виктория» и «Девоншир» слишком слабы для линейного боя, «Марльбург» и «Леферм» уже имеют течи, которые могут увеличиться при стрельбе. Фельдмаршал Миних, напротив, утверждал, что французская эскадра очень слаба, с учетом благоприятной погоды можно одержать легкую победу над отрядом Пейруза, надо лишь поспешить к Данцигу с главными силами. Но Гордон приказал ночевать на рейде.

Французы, узнав от захваченных в плен членов экипажа «Митау» о скором прибытии к Данцигу сильной русской эскадры, решили уйти домой. 29 мая корабли со всеми призами вышли с рейда Данцига и взяли курс на Копенгаген, куда прибыли 30-го числа. Не повезло только флейту «Исаак», который у нас в исторической литературе спутали с фрегатом «Брильянт» из-за созвучия фамилии капитана (Брайян) и названия французского фрегата. Так вот, «Исаак» «стал у речки на мель, бежав от нашего флота». Гордон же отправил 4 линкора к Хельской косе и днем второго июля лег в дрейф напротив входа в Данцигскую бухту. В состав флота входили 100-пушечный корабль «Петр I и II», 66-пушечные «Св. Александр», «Шлиссельбург», «Наталья», «Марльбург», «Леферм», «Нарва», «Слава России», 54-пушечные «Девоншир», «Петр II», «Выборг», «Рига», «Новая Надежда», «Виктория», 44-пушечные «Арондель» и «Армонт» (брандер), 32-пушечные фрегаты «Россия», «Стор-Феникс», «Эсперанс», бомбардирский корабль «Юпитер», шнява «Фаворитка» (всего 1096 орудий).

Миних, дождавшийся флота, попросил у Гордона помощи людьми и артиллерией. 2 июня бомбардирский корабль «Юпитер» вошел на Данцигский рейд и под прикрытием фрегатов «Арондель» и «Эсперанс» атаковал стоящий на мели французский «Исаак». Первая дуэль русского «Юпитера» и французского фрегата закончилась в пользу французов. Не последнюю роль здесь сыграли польские береговые батареи, который открыли ураганный огонь по русским. «Юпитер» получил опасную пробоину у самой ватерлинии и был вынужден сняться с якоря и отойти в море.

4 июня фрегаты «Стор-Феникс» и «Эсперанс» вместе с бомбардирскими судами «Юпитер» и «Дондер» (последний пришел к Данцигу 3-го числа) вошли в Данцигский канал, встали на шпринг и начали обстрел французского лагеря на одном из островов Вислы. В 18.00 бомбардирские суда спустились ниже по каналу и атаковали французский фрегат и крепость Вексельмюнде. Около 21.00 в крепости произошел большой взрыв — скорее всего, одна из бомб попала в пороховой склад. Русские бомбардирские корабли также получили повреждения, поэтому около 22.00 отошли выше по течению.

«Эсперанс» и «Стор-Феникс» продолжили обстрел французского лагеря. Первый сделал 60 выстрелов, второй — 37. Французы по мере сил отвечали из полевых орудий, русские получили небольшие повреждения в рангоуте. Тем не менее к полуночи по французскому лагерю было выпущено около 400 ядер.

Бомбардирский корабль «Дондер», выйдя из зоны поражения, возобновил стрельбу по «Исааку» и вел огонь до полуночи. Вечером 5-го июня русские попытались послать к «Исааку» шлюпку с гренадерами, чтобы забросать фрегат гранатами, однако хотя шлюпка смогла подойти довольно близко, частый пушечный и мушкетный огонь французов заставил гренадеров повернуть назад. Бомбардирские корабли возобновили стрельбу, но без особых результатов.

Тем временем на очередном военном совете Гордон поднял вопрос, что, «по его данным», французы выслали к Данцигу эскадру в 15 линейных кораблей, которые должны соединиться с отрядом в Копенгагене. Адмирал утверждал — артиллерия для войск выгружена, помощь доставлена, надо срочно уводить флот в Кронштадт. Миних, получивший днем письмо от Гордона, был в бешенстве. Он помчался на флагман и в разговоре с командующим эскадрой сообщил, что приказывает эскадре остаться. Опасности, по мнению Миниха, для флота нет никакой. Гордон, ошарашенный напором фельдмаршала, согласился крейсировать у Хельской косы, что давало ему свободу маневра.

 

В полдень 9 июня бомбардирские корабли под прикрытием фрегатов «Стор-Феникс» и «Эсперанс» бросили якорь в Данцигском канале, готовясь к стрельбе по противнику. В 18.00 из Вексельмюнде прибыл парламентер, который попросил не открывать бомбардировку. Он сообщил, что в крепости идут переговоры между представителями русского командования и сторонниками Лещинского.

10 июня Гордон привел эскадру непосредственно к бухте, расположив корабли полумесяцем, чтобы воспрепятствовать уходу из Данцига кораблей противника. Вечером 11 июня французы покинули Вексельмюнде. Они согласились сложить оружие взамен на обещание доставить их в один из нейтральных портов Балтийского моря. Миних принял капитуляцию французов, польский гарнизон крепости Вексельмюнде присягнул на верность Августу. Русским в качестве трофеев достались флейт «Исаак» (который в русском флоте переименовали в «Брильянт»), 14-пушечный гукор и 8-пушечный прам. В крепости были захвачены 8 медных и 43 чугунных пушки калибра от 3 до 48 фунтов, а также 3 русских галиота, взятых французами в начале мая.

Данциг сдался 28 июня 1734 года. Лещинский бежал из города, переодевшись в крестьянское платье. 17 августа русские подготовили трофейный «Брильянт» к плаванию в Кронштадт, 23 сентября корабль прибыл на рейд.

Фрегат «Митау» позже возвратили русским.

Так торговый договор между Россией и Англией подтолкнул обе страны к политическому и военному союзу. Россия, отстаивая свои интересы в Польше в пику французским, помогала Англии бороться с гегемонией Франции в Европе. Англия, угрожая Франции морской войной, помогала России утвердить на трон в Польше нужного кандидата. Как и предсказывал прозорливый Остерман, торговая выгода подтолкнула страны к сближению политическому.

Далее: часть четвертая