Россия и Англия: после Петра Часть 9

Ранее: часть восьмая

Потерпев в 1759 году серию поражений, Париж отказывался просто так сдаться. И в 1760 году провел серию переговоров с испанцами, в результате которых был согласован и подписан Парижский пакт. 15 августа 1761 года чрезвычайный и полномочный посол во Франции Иероним Гримальди и герцог Шуазель поставили свои автографы под договором, который вошел в историю с приставкой «Фамильный», поскольку и король Испании Карл III, и король Франции Людовик XV принадлежали к семейству Бурбонов.

Условия пакта:

— Если кто-то нападает на одну корону — тем самым он нападает и на вторую.

— Каждая из корон защищает интересы своего союзника, как свои собственные.

— Если какая-либо из стран-подписантов пакта вступила в войну с третьей страной, она может потребовать военной поддержки со стороны союзника при соблюдении следующих условий:

1) В течение 3 месяцев со дня выставления требования союзник должен послать в поддержку воюющей стороне 12 линейных кораблей и 6 фрегатов.

2) Если воюет Франция — то помимо упомянутого флота Испания выставляет в помощь Франции 10 тысяч пехоты и 2 тысячи кавалерии. Если воюет Испания — Франция, как более населенная и развита страна, выставляет помощь (помимо флота) в 18 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы.

3) Эти войска и флот будут находиться под командованием запрашивающей стороны и на ее материальном обеспечении.

4) Войны, в которые Франция может быть вовлечена в результате соглашений, установленных при подписании ранее апробированных договоров с другими странами (например, взаимные соглашения периода Вестфальского мира) Испании не касаются, и Франция не вправе требовать от Испании помощи в таких случаях, кроме тех, когда сами Франция или Испания будут непосредственно атакованы.

5) Переговоры о мире с общими врагами ведутся совместно и подписываются по взаимному согласию.

6) Филипп, герцог Пармский, учитывая его родство и Людовику, и Карлу, был включен в договор со стороны Испании.

7) Пакт заключался исключительно между Испанией, Францией и Пармой. Более никакая из стран не могла присоединиться к договору, по крайней мере до тех пор, пока ее монарх не принадлежал бы к династии Бурбонов.

8) Испанские граждане на французской территории будут освобождены от применения к ним французских законов, как то — положений об эмиграции, торговли, налогообложения и наследования. Они имеют право использовать свои флаги. То же самое Испания и Парма гарантируют в отношении французских и пармских подданных на сопредельной территории.

9) Договор остается в силе до тех пор, пока королями Испании, Франции и Пармы будут монархи из семейства Бурбонов.

Из вышеизложенного понятно, что Испания не обязана была вступать в Семилетнюю войну, тем более (и Карл III был вполне об этом извещен) Франция начала первые переговоры о мире с Британией, ибо «фамильный договор», вместе с франко-австрийскими соглашениями, по сути объявлял на части территории Европы политический и экономический бойкот Англии и ее союзникам.

В этой ситуации Британия, узнав о заключении «фамильного пакта», почла за лучшее не ждать у моря погоды, а самой начать действовать. 4 января 1762 года Англия и ее союзник, Португалия, объявили войну Испании.

А 5 января 1762 года умерла императрица Елизавета Петровна, и на трон России взошел Петр III. Но обо всем по порядку. Давайте бегло опишем сначала военные действия в 1760–1762 годах.

Питт, верный своей политике — захватить то, что можно захватить, — решил провести атаку острова-крепости Бель-Иль. Надо сказать, что десантная операция на Бель-Иль была задумана еще в 1759 году, тогда же кэптен Огастес Кэппел исследовал подходы к крепости, но признал, что атака — дело безнадежное. Корабли не могли подойти близко к месту высадки, а многочисленные береговые орудия не позволили бы поддержать десант огнем с кораблей. К тому же Адмиралтейство в лице Первого Лорда Джорджа Энсона и адмирала Хока выступили резко против этой операции.

В следующем году операции против Бель-Иля помешало парламентское лобби английской Ост-Индской компании. Господа из ОИК настаивали на взятии островов Иль-де-Франс и Бурбон в Индийском океане, тогда как король ратовал за захват Мартиники или Луизианы в Северной Америке. Продавить решение по Бель-Илю удалось лишь зимой 1761 года. Надо сказать, что Адмиралтейство и армия были резко против операции, поддержали ее только король, военный министр Уильям Питт и герцог Камберленд. Первый Лорд чуть ли не прямо запретил своим адмиралам участвовать в операции против Бель-Иля, Хок прямо отказался возглавить эскадру, но Питт, пользуясь одобрением короля, нашел выход. Он дал Огастесу Кэппелу звание коммодора (коммодор — временное звание, нечто среднее между контр-адмиралом и кэптеном; коммодор командует как своим кораблем, так и всем соединением, и по результатам операции становится либо контр-адмиралом, либо обратно возвращается на капитанскую должность), и тот, возглавив эскадру, оплыл к Бель-Илю.

Сухопутными частями был назначен командовать генерал-майор Стадхольм Ходжсон, один из адъютантов Камберленда, воевавший с ним при Каллодене. Армия вместо требуемых для десанта 9000 штыков выделила всего 7000 человек, причём качество человеческого материала было просто отвратным — офицеров не хватало, полки занимались в основном пьянством и поножовщиной. Среди солдат было много больных и новобранцев, Кеппел даже сначала не хотел их брать, но все же подчинился приказу Питта.

Таким образом, Кэппел вышел из Англии с 10 линейными кораблями с перспективой их увеличения до 15-ти. 29 марта эскадра покинула остров Св. Елены (который в Ла-Манше, не путать с островом в Атлантическом океане, местом ссылки Наполеона).

Постоянные рекогносцировки английских кораблей у Бель-Иля стали для французов маркером, что планируется атака на крепость, и дали им возможность заранее укрепить остров.

Французский флот в Бресте не смог помешать Кэппелу, так как в гавани находилось только 3 или 4 французских корабля. К Бель-Илю англичане подошли только 6 апреля, для разведки к острову подошли 6 фрегатов.

Вскоре Кэппел ознакомился с результатами рекогносцировки: все побережье сильно укреплено либо простреливается с батарей. В окопах и траншеях во всеоружии ждут англичан французские солдаты. Единственное возможное место для высадки — бухта Локмария на юго-востоке острова.

70-пушечный «Свитшур» с 2 батальонами солдат начали ложную демонстрацию у северного берега (неприступного, куда к тому же французы стянули все силы), а сам Кэппел с остальными кораблями подавил батарею Сен-Андре и высадил войска. Однако место для высадки оказалось очень неудачным — кругом холмы, с которых беспрестанно вели огонь французские гренадеры. Войска, сгрудившиеся на пятачке берега без какого-либо прикрытия, расстреливались со всех сторон. На корабли был послан срочный запрос: «Штурмовые лестницы!» Но поскольку их не было, решили отступать. Однако 60 морпехов уже влезли на бруствер, правда, 40 из них были сразу же либо убиты, либо пленены, а еще 20-ти удалось спуститься к берегу и доплыть до кораблей. Вернувшиеся же на корабли батальоны недосчитались 500 человек.

На следующий день погода испортилась — налетел шквал, который бушевал целые сутки. Половина плоскодонных судов для высадки утонула, Кэппел начал искать другие места для высадки, но тщетно. Отчаявшись, коммодор отписал, что хочет вернуться домой, однако пакетбот привез сильнейшую отповедь Пита. Военный министр говорил, что верит в Роял Неви, в морскую пехоту и английский гений. Через три дня подошли еще несколько транспортов с 4 батальонами морпехов (3000 человек).

Кэппел решил еще раз рискнуть, но на этот раз высадиться в местечке Порт де Арсэк. Два корабля эскадры также начали демонстрацию у северного берега, а морпехи под командованием генерала Кроуфорда погрузились в баркасы и поспешили к берегу у Арсэк. Оставшиеся 9 кораблей Роял Неви вступили в перестрелку с тремя двадцатипушечными батареями, смогли их временно подавить, но при этом все корабли были сильно повреждены. Французы перебросили все свои силы в Арсэк, и, воспользовавшись этим, бригадир северного отряда Ламберт смог высадиться на северо-восточной части острова. Место высадки опять оказалось очень неудачным, но спасло десант то, что в данный момент на брустверах не было ни одного французского солдата (!).

Рота гренадеров взобралась на брустверы и проникла в первую линию окопов — никого! За гренадерами пошли и морпехи. Примерно через два часа солдат Ламберта заметили с цитадели Бель-Иля. Срочно организованный отряд французов из 300 человек попытался сбросить англичан в море, однако был отбит, более того — морпехи, разбив противника, ударили во фланг основным силам гарнизона. Чтобы развить успех, к Ламберту срочно присоединился коммодор Стэнхоуп со сводным отрядом моряков (400 человек). Теперь французы, атакуемые с двух сторон, упустили Кроуфорда, который смог соединиться с отрядами Стэнхоупа и Ламберта. К ночи десантники смогли прорваться на 3 км внутрь острова. Французский генерал Сент-Круа, собрав 4 батальона (3000 штыков) на севере в Палэ, укрепился в одном из бастионов.

Когда весть о захвате части Бель-Иля достигла Версаля, там был шок. Герцогу Ришелье приказали срочно перебросить на Бель-Иль 22 батальона, но Кэппел получил подкрепление, и его эскадра уже насчитывала 20 линейных кораблей, плюс еще 8 кораблей крейсировали рядом. Море было в руках у англичан, и это решило судьбу Бель-Иля — в бастионе Палэ пробили брешь, и Сент-Круа сдался на милость победителя.

7 июня 1761 года неприступная крепость на острове Бель-Иль была взята. Примечательно, что в эскадре Кеппела не оказалось ни одного адмирала (Адмиралтейство бойкотировало операцию против Бель-Иля), все дело решили кэптены и коммодоры, назначенные Питтом с помощью короля через голову адмиралов. Это понятно, поскольку адмиралы Питту не подчинялись, флот вообще был отдельной структурой в британских военных силах, и Адмиралтейство очень ревниво относилось к ограничению своей власти посторонними лицами. Таким образом, взятие Бель-Иля было фактически единоличной заслугой Питта.

К концу 1760 года завоевание Канады было завершено, и англичане перенацелились на французские «сахарные острова». Часть высвободившихся из Канады войск предполагалось использовать в Вест-Индии. Предполагалось использовать для захвата Доминики эскадру Подветренных островов (базирующуюся на Барбадос, командующий — коммодор Джеймс Дуглас) в составе 70-пушечного «Стирлинг Кастл», 50-пушечных «Норидж», «Фолкленд» и «Сазерленд», а также фрегатов «Пензанс», «Рипалс» и «Лизард». Десант под командованием бригадного генерала Эндрю Ролло составлял 2500 человек плюс какое-то количество североамериканских рейнджеров.

Утром 6 июля английские корабли появились у острова, и Ролло послал к крепости Розо парламентеров с призывом сдаться, обещая сохранить их права и имущество. Французы ответили огнем из пушек и переводом своих солдат в окопы, вырытые в возможных местах высадки. Проблема была в том, что губернатор Доминики, Луи-Робер де Ля Туш де Лонпре, имел под рукой всего 2 батальона, но англичане об этом не знали.

И далее Ролло, боясь, что за ночь французы получат подкрепление, сделал, наверное, самую безумную вещь в мире. Он решил высадить войска в сумерках. На незнакомый берег. При противодействии противника. В ночи корабли Дугласа палили в белый свет как в копейку, перенеся огонь по возможности подальше от берега. Эта канонада испугала французских солдат, и они отступили сначала во вторую, а потом и в третью линию окопов, что позволило британцам высадиться без помех. Де Ля Туш, срочно прибывший на позиции и старавшийся заставить солдат перейти в атаку, в результате оказался с десятком храбрецов против полуторатысячного десанта и оказался в плену. Пленение губернатора прекратило с французской стороны всякое осмысленное сопротивление, и вскоре город взяли и разграбили. Англичане потеряли в бою… 2 человека убитыми. Утром 7 июня последовала официальная сдача острова, и все население присягнуло на верность Георгу II.

Что касается Европы — французские наступательные кампании в Западной Германии к сентябрю 1761 года фактически провалились, попытка наступления в октябре из-за вражды двух французских командующих — Брольи и Субиза — была отбита и стороны вернулись на исходные позиции.

Что касается русских — корпус Румянцева (18000 человек) вел боевые действия в Померании и осаждал совместно с русским флотом Кольберг, тогда как основная армия Бутурлина (60000 человек) вместе с австрийцами воевала в Силезии. Фридрих имел в наличии 30–35 тысяч человек, но не был скован директивами высшего руководства и просто умел воевать. Тем не менее союзники смогли обложить армию Фридриха у холма Бюнзельвиц, однако командующие союзных войск понимали тактику против прусского короля по-разному. Если Лаудон настаивал на штурме прусских позиций, то Бутурлин предлагал не торопиться — скоро у Фридриха закончится продовольствие, он сам будет вынужден искать с нами сражения и спуститься с горки прямо к нам в руки.

9 сентября, совершенно внезапно для австрийцев, русская армия начала жечь свой лагерь, а дальше отошла на север, чем неимоверно испугала не только Лаудона, но и Фридриха. Тот подумал, что русские устали гоняться за прусской пехотой и решили еще раз захватить Берлин, что уже один раз проделали в 1760 году. Вдогонку русским Фридрих направил 25 эскадронов под командованием Платена, который нагнал русских, атаковал их с тыла, взял 1845 человек в плен, а также сжег 5000 телег русского обоза. Русские же отошли в Померанию, где и расположились 17 сентября на зимние квартиры. Лаудон же, пользуясь отходом Фридриха, захватил со своими 18000 солдат сильную позицию у Швейдница, чем теперь препятствовал новому вторжению в Силезию.

Что касается Кольберга — там образовался слоеный пирог, в котором можно просто запутаться. К концу мая 1761 года корпус Румянцева поредел из-за распыления сил на гарнизоны в захваченных городах и насчитывал 12 тысяч человек. Однако к нему спешила подмога — 4000 штыков под командованием бригадира Невидомского.

Кольберг оборонял гарнизон в 4000 человек, к которому вскоре присоединился корпус принца Евгения Вюртембергского в составе 9500 пехоты и 2500 конницы. Поскольку русские Кольберг обложили, Вюртембергский находился снаружи осадной линии. Однако во фланг принцу нацелились шведские войска под командованием Латингхаузена, поэтому Вюртембергский прорвался к городу, где занял оборону на подходах к крепости.

12 июня 1761 года из Кронштадта отплыла к Кольбергу эскадра вице-адмирала Полянского в составе 18 линейных кораблей (линейные корабли «Св. Климент папа Римский», «Полтава», «Наталия», «Ревель», «Москва», «Св. Петр», «Рафаил», «Гавриил», «Шлиссельбург», «Уриил», «Св. Николай», «Ингерманланд», «Варахаил», «Нептунус», «Св. Дмитрий Ростовский», «Св. Павел», «Св. Иоанн Златоуст», «Св. Андрей Первозванный»), 2 фрегатов («Россия» и «Св. Михаил»), а также бомбардирских кораблей «Дондер», «Самсон» и «Юпитер», и 10 мелких судов (на которые принято было до 7 тысяч десанта).

1 июля флот прибыл на Данцигский рейд, где началась погрузка на суда осадной артиллерии. Одновременно на кораблях исправляли рангоут и такелаж. Спустя три дня флот, закончив погрузку и ремонт, отправился к Кольбергу. Но встретив на пути противный ветер, Полянский после совещания с Румянцевым свез десант, обоз и осадную артиллерию (42 орудия) в город Рюгенвальд. Закончив выгрузку, флот 11 августа вышел из Рюгенвальда.

В то же время отряд из четырех кораблей и фрегата был направлен к Кольбергу для изучения берега и укреплений.

Вместе с высаженным десантом и подкреплениями силы Румянцева достигли 27000 человек. Из книги Архенгольца «История Семилетней войны»:

Прусский генерал, принц Вюртембергский, старался воспрепятствовать этому всеми силами. Он окопался с 8000 человек под орудиями Кольберга. Лагерь свой он превосходно укрепил цепью шанцев, притом позиция его была необыкновенно выгодна, так как правое его крыло прикрывала река Перзанте, левое — глубокое болото, а тыл — крепость. Поэтому Румянцев прибег к необыкновенному средству, а именно к формальному открытию траншей к укрепленному лагерю и к возведению батарей. И лагерь, и крепость подверглись сильному бомбардированию, но и защита производилась так же энергично. Принц Вюртембергский в своем лагере, а храбрый комендант Гейден в крепости своими превосходными распоряжениями оспаривали у неприятеля каждую пядь земли. Бомбардирование длилось непрерывно с суши и с моря, только днем наступал короткий перерыв. 5 сентября до полудня было брошено в город 236 бомб, из которых 62 причинили много вреда. В начале октября союзному флоту пришлось вынести сильную бурю, причем одно русское линейное судно пошло ко дну со всем своим экипажем; одно лазаретное судно загорелось и погибло в пламени. Тогда корабли поспешили уйти от берегов Померании, и осажденные могли водным путем получить из Штеттина съестные припасы, которые начинали уже приходить к концу в крепости, так как вожди прусского корпуса не исполнили распоряжений короля, касающихся этого пункта.

Русские овладели одним главным шанцем, необыкновенно важным для пруссаков, которые поэтому после жаркой схватки снова отняли его. Но Румянцев хотел вновь овладеть им, вследствие чего произошло убийственное сражение, продолжавшееся 4 с половиной часа с большим уроном для русских, которые, потеряв свыше 3000 человек, должны были отступить.

В сентябре в Померанию подошла армия Бутурлина, за которой по пятам следовал Платен, и в совершенном отдалении Фридрих II вел свою армию к Кольбергу. За Фридрихом же осторожно двигался Лаудон, отслеживая передвижения прусского короля и закрывая ему путь в Силезию.

В октябре ситуация у Кольберга еще более обострилась. Бутурлин, отступивший в Померанию, послал Румянцеву больше подкрепления, а к Вюртембергскому прорвался Платен, который к тому же смог провести обоз с провиантом к Кольбергу.

Тем не менее в крепости сильно чувствовался недостаток съестных припасов, а с наступлением холодов — и дефицит дров. В сильной нужде пруссаки принуждены были сломать несколько домов, Платен советовал Вюртембергскому атаковать русских, несмотря на превосходство последних в силах, но принц побоялся такого риска, говоря, что в Померании помимо Румянцева находится и армия Бутурлина, которая, вполне возможно, может навязать новое сражение прорвавшимся полкам. Кроме того, Вюртембергский надеялся на то, что с холодами русские будут вынуждены снять осаду, и в город можно будет доставить помощь.

Меж тем к Румянцеву прибывали подкрепления, и его корпус уже насчитывал 40000 человек. Несколько раз он обращался к пруссакам с требованиями о сдаче, напоминал, что гарнизон блокирован как с суши, так и с моря, и что выгодная капитуляция меньше их обесславит, чем гибель всех войск.

Поскольку ситуация «слоеного пирога» не давала русским возможности полностью перекрыть доступ в город, главным становилось морское направление, где безусловно господствовали русский и шведский флоты. Архенгольц:

Принц Вюртембергский и Платен думали о том, как бы им уйти из окопов, которые в конце концов до того были оцеплены со всех сторон, что не осталось никакой возможности ввезти в лагерь что-либо съестное. Но отступление представляло непреодолимые препятствия ввиду многочисленных шанцев и батарей, окружавших прусский лагерь. Если бы, вопреки граду пуль, пруссаки захотели бы пробиться с помощью отчаянной атаки, то многочисленные русские без сомнения ударили бы на них со всех сторон. Чтобы воспрепятствовать переправе пруссаков через Регу, русские сломали все суда и лодки; осталось еще только 10 рыбачьих челноков под батареями крепости и 7 узких лодок, в которых могли поместиться только по 6 человек.

14 ноября, подгоняемые наступающим голодом, войска Вюртембергского и Платена пошли на прорыв через болотистые местности у истока озера Кампер, где был наведен мост и постелены гати. Совершенно неожиданно для Румянцева прусские батальоны смогли вырваться из ловушки и вырваться из окружения, но Кольберг теперь был обречен.

В городе начинался голод, пруссаки из-за русского флота не могли организовать подвоз морем, недостаток хлеба становился все чувствительнее, солдаты получали сначала два фунта, а потом и вовсе фунт хлеба в день. На новые предложения Румянцева о сдаче Гейден сказал: «Мы будем защищаться, пока у нас есть порох и хлеб». Платен попытался прорваться с обозом, но был атакован русскими казаками, потерял много подвод с хлебом и отошел обратно в Штеттин.

24 ноября начался снегопад, который не прекращался 2 дня, снег выпал на аршин (70 см) глубиной, начался падеж лошадей и обморожения. Прусские солдаты дезертировали целыми толпами. В русском лагере положение было гораздо легче, поскольку флот обеспечил подвоз морем. Из Штеттина к Вюртембергскому смогло прорваться одиночное судно, которое привезло вместо долгожданного хлеба… яблочной водки. Русским ее оставлять было жалко, поэтому каждая прусская рота получила ее по тонне. Если учитывать, что рота в среднем составляет 100 человек, то получается, что на человека приходилось по 10 литров «огненной воды»! В результате пруссаки начали… бухать. Солдаты ходили пьяные в хламину, в стельку, в дрова. Офицеры напрасно пытались остановить это безумие — не будем забывать, что это был конец ноября, стояли морозы, и солдаты просто хотели согреться. В результате многие перепились и через несколько часов умерли от отравления или обморожения. Войска Вюртембергского уменьшились от голода и болезней с 10 до 5 тысяч человек, и нечего уже было думать о помощи Кольбергу.

В саму же крепость смогло прорваться одиночное судно, груженое рожью, что было воспринято гарнизоном как дар небесный — теперь благодаря этому зерну они могли держаться еще 14 дней. Гейден с началом морозов велел поливать крепостные стены водой, которая замерзла и превратилась в аналог Стены из «Игры Престолов». Русские не раз пробовали штурмовать город, но не могли даже взобраться на валы, представлявшие собой ледяные горки.

13 декабря хлеб в Кольберге кончился. 16 декабря Гейден велел поднять белый флаг. Кольберг сдался. Румянцев получил за осаду генерал-аншефа и всеобщее признание. Это стало лебединой песней русской армии в Семилетней войне.

Как мы уже говорили, 5 января 1762 года умерла императрица Елизавета Петровна, и трон России взошел Петр III. В русской историографии мнения о Петре III разделились. Часть историков представляет его как совершеннейшего профана, человека недалекого и глупого. Другая часть отмечает, что состав его реформ, и проведенных, и планируемых, был сродни замаху Петра Великого. Миф о бездельнике и глупце на русском троне все же нельзя признать верным. Так, в январе 1762 года английский посол Роберт Кейт замечал:

Всевозможные дела исполняются гораздо скорее, чем раньше. Император сам занимается всем, и по большинству дел он сам дает нужные приказания, однако всегда спрося мнение начальников ведомств, откуда они выходят, или сообразно с просьбами простых частных людей.

Крайне нерасположенный к Петру III австрийский дипломат граф Флоремунд Клавдий Мерси-Аржанто признавал, что первые распоряжения нового императора «выполнены так умно и осмотрительно, что действительно могут снискать ему любовь и преданность всего русского народа».

Однако давайте обо всем по порядку.

К декабрю 1761 года Фридрих понимал, что Пруссия — уже политический труп. Он писал 10 декабря:

На данный момент австрийцы — хозяева Швейдница, русские контролируют Вартов и Кольберг в Померании… я получаю каждый тюк сена, мешок монет или партию новобранцев только по милости моих противников, или из-за их нерасторопности. Австрийцы контролируют Саксонию, войска Священной Римской империи — Тюрингию, все наши крепости в Силезии, в Померании, Штеттин, Кюстрин и даже Берлин вот-вот готовы свалиться в руки русским.

Поэтому узнав о смерти Елизаветы, прусский король был вне себя от радости: «Мессалина Севера мертва. Сдохла, стерва!» (Die Messalina des Nordens ist tot. Morta la Bestia!).

Сразу же по приходу к власти Петр начал переговоры с Фридрихом о мире. При этом завоеванная Восточная Пруссия безвозмездно отдавалась королю, а на помощь ему для войны с Австрией выделялся русский 12-тысячный корпус пехоты и 4 тысячи конницы. Согласно Санкт-Петербургскому договору, подписанному с русской стороны канцлером Воронцовым, а с прусской — бароном фон дер Гольцем, Россия, помимо всего прочего, обещала быть посредником со стороны Пруссии на переговорах о мире со Швецией, а 22 мая в Гамбурге обе стороны подписали соглашение о военном и политическом союзе.

Как герцог Голштейн-Готторпский, Петр планировал в союзе с Пруссией начать войну с Данией по отторжению у нее Шлезвига. Самое смешное было в том, что Фридрих Великий на тот момент имел союз с Данией, и теперь, дабы опять избежать осложнений с Россией, он был вынужден либо открыто объявить войну Дании, либо провозгласить нейтралитет, благоприятный России, и открыть для использования русскими эскадрами прусские порты.

Согласно артикулам секретного договора, заключенного между Пруссией и Россией, король Прусский, в случае нападения на Россию любой балтийской страны или Австрии с Англией, был обязан выступить в войне в качестве союзника русского царя. В случае же нападения на Россию Османской империи или Ирана Пруссия перечисляла России 800 тысяч рублей серебром ежегодно, пока идут военные действия.

Те же 800 тысяч рублей серебром должна была платить Россия Пруссии, если вдруг на нее нападет Англия или Франция.

По сути, Петр III совершил вторую «дипломатическую революцию», сделав из Пруссии не врага России, а ее друга. Надо сказать, что Екатерина II, с помпой критиковавшая своего мужа за поспешные политические решения, сохраняла меж тем союз с Пруссией до 1780-х годов.

Как мы уже говорили, мотивы вступления России в Семилетнюю войну были, наверное, не были до конца понятны не только Елизавете, но и ее кабинету. По сути, это произошло из-за желания самоутвердиться в собственной политике, чем из-за отстаивания каких-то государственных интересов. Петр III, пусть и грубо, повернул русло российской политики в реальность. В паре «Россия-Пруссия» наше государство было более сильным и в военном, и в экономическом смысле, поэтому Пруссия должна была идти в фарватере политики России и проводить ее решения в жизнь на территории Германии.

Что касается войны с Данией и Шлезвига — в случае завоевания последнего здесь тоже были плюсы. Напомним, что территория Шлезвига — это, помимо всего прочего, города Киль, Любек, Хузум, Бюзум, то есть русский Балтийский флот мог базироваться там на незамерзающие порты, в том числе и в Северном море, контролируя устье Эльбы, а значит — и торговлю Гамбурга. Кроме того, при дальнейшем движении на Ютландский полуостров русские вполне могли планировать (и что особо важно — совершить) захват балтийских проливов, что автоматом делало Балтийское море внутренним русским морем.

Таким образом, решение Петра III о союзе с Пруссией и завоевании Шлезвига имело как много минусов, так и много плюсов, хотя, безусловно, оно было очень противоречивым.

Что касается внутренней политики — 17 января 1762 года Петр III на заседании Сената объявил о своих планах на будущее: «дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают, и когда военное время будет, то они все явиться должны на таком основании, как и в Лифляндии с дворянами поступается», а 1 марта был опубликован манифест «О вольности дворянской». Что это значило?

 

Согласно положениям, заложенным еще Петром Великим, дворяне получали поместья и крепостных в обмен на обязательство служить на царя и государство. Таким образом, существовал негласный общественный договор — крепостные работают на дворян, потому как те служат на царя и государство. При этом и те и другие выполняют работу именно для государства — крестьяне обеспечивают возможность службы дворян, дворяне несут все тяготы государевой службы.

Именно поэтому русские императоры начиная с Ивана III постепенно ужесточали положения крепостного права. Еще раз — государство наше было бедным, хорошо платить за службу не могло, именно поэтому дворянин служил в известной степени на самообеспечении, за счет пожалованных ему вотчин и за счет труда принадлежащих ему крестьян. В 1497 году было введено ограничение на переход крестьян от одного помещика к другому — так называемый «Юрьев день». В 1590-х произошла отмена «Юрьева дня». В 1597 году было введено право сыска беглых крестьян в течение 5 лет, так называемые «урочные лета». В 1649 году сыск беглых был объявлен бессрочным. И, наконец, в 1724 году завершилась податная реформа, окончательно прикрепившая крестьян к земле, но опять-таки — и это очень важно для понимания! — в обмен на обязательную бессрочную службу дворян на царя и государство.

Что произошло согласно манифесту «О вольности дворянской»? Если ранее русский крестьянин в конечном итоге работал на царя, то теперь он работал исключительно на своего господина, то есть потерял как гражданские, так и личные права. При этом отдельная категория лиц (дворяне) в России получила совершенно на безвозмездной основе просто барский подарок — бесплатную рабочую силу в обмен… ни на что! В скобках напомним, что в 1861 году царь и правительство попросили крестьян за свою свободу заплатить и ввели так называемые «выкупные платежи». При этом в 1762 году дворяне стали полноправными владетелями своих крепостных… абсолютно бесплатно, даже не внося никаких сумм в цареву казну!

Кроме того, Петр Великий, обязуя дворян к бессрочной государственной службе, тем самым заставлял их и учиться. Как грамоте, так и искусству управления, и естественным наукам, и языкам. Что произошло после манифеста «О вольности дворянской»? Дворяне потеряли стимул повышать свою профессиональную квалификацию. Сошлюсь на результаты совершенно другого царствования, другой эпохи. Но не думаю, что результат во времена Елизаветы или Петра III был сильно лучше. При Николае I министр просвещения Уваров и Сперанский в отчете государю писали, что из русских дворян образованы только 28%, а на государственной службе уровень образованных и того меньше — 23%!

Некоторые любят ругать русских царей, которые призывали на службу прибалтийских немцев или вообще всякий европейский сброд, не понимая, что делалось это не от хорошей жизни. С образованием в те времена было туго, выбор среди русских подданных был невелик — а армии, флоту, да и государству требовались грамотные специалисты десятками и сотнями. Вот императоры крутились как могли, нанимали экспатов и решали проблемы просвещения у себя на родине. Недаром Пушкин говорил, что «царь в России — первый просветитель».

Но продолжим. Следуя логике манифеста 1762 года, если дворяне освобождались от обязательной службы государству, далее должен был бы следовать указ «О вольности крестьянской», то есть пересмотр положений крепостного права, установленных в 1724 году. Например, восстановление того же «Юрьева дня». Или отмена права сыска беглых крестьян. Именно по логике произошедшего, поскольку общественный договор — «крестьяне работают на дворянина, дворянин несет государеву службу» — оказался нарушен в самом важном его ключе.

Что давало бы новое введение того же «Юрьева дня»? Улучшение быта крестьянства, перевод русского сельского хозяйства на коммерческие рельсы и перетекание масс крестьян от тех помещиков, которые не могут организовать работу и нормальное налогообложение в поместье, к тем, кто может это сделать.

С другой стороны, помещики, избавленные от обязательной государевой службы, в полном смысле слова становились бы управляющими менеджерами земель. Им просто пришлось бы заботиться о повышении урожайности, уровня жизни своих крепостных и т. д. (и правильно, иначе крестьяне уйдут к другому, и вообще без рабочих рук и без прибавочного продукта останешься!), чтобы получить прибыль. Появлялся бы чисто коммерческий рынок труда, который обеспечивал бы перетекание масс крестьян на новые земли или увеличивал бы производительность труда в сельском хозяйстве. Кроме того, согласно теории общественного договора, такой пересмотр был бы банально справедлив.

Доподлинно неизвестно, провел бы подобное Петр III в жизнь или нет, часть его действий вполне указывает на то, что «идея витала в воздухе». Судите сами — в мае 1762 года Петр III принял закон, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку в Сибирь. 29 марта Сенат на основании именного указа Петра III запретил владельцам фабрик и заводов покупать к ним деревни для использования крепостного труда в промышленности. За день до этого, 28 марта — указ о свободе внешней торговли, особое внимание в котором уделялось мерам по расширению экспорта хлеба, расширению производства продукции на отечественном сырье и ликвидации торговых и промышленных монополий. Кроме того, ходили упорные слухи, что вице-канцлер Воронцов советовал Петру издать и следующий по логике указ — «О вольности крестьянской», то есть сильно ограничить или вообще ликвидировать крепостное право.

Аргументы против того, что Петр задумывал крестьянскую реформу — указ Сената от 15 июня 1762 года, в котором объявлялось о незыблемости крепостного права и наказании тех, кто распространяет слухи о намерении императора освободить крестьян. Однако… на этом указе нет подписи Петра III. Второй аргумент, если верить запискам Буганова, что царь «успел за шесть месяцев царствования раздать в крепостные более 13 тысяч человек».

Однако получается, если суммировать все вышеизложенное, что Петр III, желая того или нет, постепенно переводил Россию на капиталистические рельсы.

Недаром все крестьянские восстания времен Екатерины II произошли под предлогом того, что «царь Петр III нечаянно выжил» и теперь хочет закончить дело, освободив крестьян.

Боязно подумать, как изменилась бы русская история, если бы крестьянская реформа произошла не в 1861-м, а, скажем, в 1763 году, почти на 100 лет раньше! На 1762 год население России составляло примерно 19 миллионов человек. Крестьянство составляло примерно 17 миллионов, из них крепостных (согласно переписи 1766 года) — 5 611 500 человек. В 1861 году крепостных было почти 23 миллиона человек. Согласитесь, судьбу 5.5 миллиона устроить гораздо легче, чем 23-х.

Понятно, что на мировоззрение Петра сильно повлиял его кумир — Фридрих Великий. Однако это совсем не умаляет его заслуг в попытках реформ в России. Кроме того, в Петре было то качество, которое бы сильно не помешало любому правителю России вплоть до наших дней. Император прямо объявил насущной задачей внутренней политики страны борьбу с роскошью и уменьшение государственных расходов. Последнее требование соблюдалось во всем, вплоть до мелочей. Например, Коллегия иностранных дел получила указание выслать подарки грузинскому владетелю, но подобрать их «так, чтоб при этом крайняя экономия и бережливость наблюдена была и ни одного рубля напрасно потеряно не было». Решение императора по сокращению расходов являлось весьма своевременным, поскольку казна была опустошена Семилетней войной почти до основания.

Примечательны решения Петра III в области религиозной политики и связанные с ними меры по секуляризации церковных и монастырских имений. 29 января 1762 года он объявил Сенату повеление о запрещении притеснять раскольников: «чтобы им в отправлении своих обрядов по их обыкновению и старопечатным книгам ни от кого возбранения не было». Петр подчеркивал, что «внутри Всероссийской империи и иноверные, яко магометане и идолопоклонники, состоят, а те раскольники — христиане, точию в едином застарелом суеверии и упрямстве состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением их, от которого они, бегая за границу, в том же состоянии множественным числом проживают бесполезно». Вслед за тем Сенат издал указ «разведать, нет ли где раскольнических для сожжения своего сборищ», и в случае их обнаружения «немедленно посылать туда достойных людей» для удержания самосожженцев «от такого пагубного намерения». То есть напрямую начал реализовываться принцип: «плати налоги и спи спокойно».

Из ссылки был возвращен Бурхард Миних, который, несмотря на то, что был генералом, в вопросах экономики и внутренней политики дал бы фору даже нынешним либералам. В принципе, с подачи Волкова и Миниха был создан Государственный банк, который начал выпуск бумажных денег — ассигнаций. Несколькими годами ранее инициатор создания первых российских банков Петр Шувалов отвергал возможность введения «банковых билетов» из опасений, что «бумажки вместо денег народу не только дики покажутся, но и совсем кредит повредится».

Новый же царь подобных сомнений не ведал, и Государственный банк создавался с капиталом пять миллионов рублей бумажными деньгами, отпечатав «банковые билеты» достоинством от десяти до тысячи рублей, которые бы «в самом деле за наличную монету ходили».

Таким образом, причины дворцового переворота, произошедшего летом 1762 года, ограничиваются не только конфликтом Екатерины Алексеевны и Петра Федоровича, это вообще был конфликт между довольно прогрессивным, но торопливым на действия и мысли царем, круто изменившим как внешнюю, так и внутреннюю политику, и элитой Российской Империи, которая была представлена не только гвардейскими офицерами, но и князьями Барятинским и Трубецким, семейством Паниных, гетманом Разумовским, Волконским, адмиралом Талызиным, кроме того — такой фамилией, как Строгановы, о которой, думаю, рассказывать не надо.

Кроме того, в конфликте участвовал пьемонтец Джиованни Микеле Одар (по словам австрийского посла — «секретарь переворота»), передавший на реализацию заговора 10 тысяч фунтов серебром от английского посланника Роберта Мюррея Кейта Екатерине через английского купца Фельтона. Да-да, дело далеко не только в страсти Екатерины и Григория Орлова, чтобы поднять солдат и офицеров на переворот нужны деньги, которых ни у Орлова, ни у Екатерины не было и в помине. Помимо этих денег Григорию Орлову пришлось даже ограбить артиллерийскую кассу собственного полка. Также вероятнее всего были замешаны сам английский посол Кейт (который вряд ли бы действовал на свой страх и риск, а следовательно имел санкцию от своего правительства на поддержку заговора), датский посол Андреас Шумахер (что понятно, мы с вами уже говорили о планах Петра III относительно Шлезвига), вполне возможно — и австрийский посол Мерси-Аржанто.

Проблема лета 1762 года, наверное, в том, что Петр III своими действиями во внешней и внутренней политике сумел настроить против себя и дворянство (которое боялось шагов по ограничению или уничтожению крепостного права), и заводчиков (им было запрещено пополнять заводы бесплатной рабочей силой), и армию (подписанием достаточно позорного Санкт-Петербургского мира с Пруссией), то есть всех, кто его окружал. Опереться было не на кого.

Не лучше виделась ситуация и во внешней политике. Австрия и Франция были оскорблены выходом России из войны. Англия и Швеция с тревогой следили за телодвижениями Петра III в отношении Дании и Шлезвига. Датчанам совершенно не улыбалась война с Россией. Саксония также была резко против «дипломатической революции» Петра. Единственным выгодоприобретателем и сторонником императора оказалась… Пруссия и ее посланник в России фон дер Гольц.

То есть к июню-июлю 1762 года сложилась ситуация, когда в заговор было вовлечено слишком много людей, включая и иностранных резидентов, и это просто обрекало переворот на успех. Это и произошло ровно 9 июля. Петр III был свергнут и отвезен в Ропшу, а на престол взошла императрица Екатерина II.

Отношениям Англии и России в начале царствования Екатерины II мы посвятим всю следующую часть, сейчас же просто отметим, что англичане, согласно известному принципу «кто девушку кормит, тот ее и танцует», ждали от новой царицы преференций в свою сторону. Весьма иронично, что в нашей литературе английский посол Кейт почему-то считается шпионом Фридриха. Интересный такой шпион, давший денег на переворот в России, и тем самым убравший с русского престола креатуру Фридриха Великого!

На самом деле, конечно же, Англия преследовала свои интересы, и никаким прусским шпионом Кейт не был. Екатерина же сразу после переворота начинает тонкую игру, избавляясь под тем или иным предлогом от тех, кто привел ее к власти (исключение — братья Орловы и Панин, но это в прямом смысле слова соратники). Так, посла Кейта отзывают уже в том же 1762 году… по просьбе Екатерины. Основание иронично до невозможности — Кейт незнатного рода, пришлите нам послом настоящего английского дворянина.

Теперь же перенесемся на другой конец Европы и посмотрим на окончание Семилетней войны. Как мы уже говорили, 4 января 1762 года Англия и Португалия объявили войну Испании.

В марте 1762 года британская эскадра вышла из Плимута, 23 мая корабли были в Сан-Доминго, а 5 июня эскадра вице-адмирала Покока начала осаду Гаваны с моря.

В прошлой части мы, в связи со сражением при Кибероне, цитировали слова Георга Датского: «Только идиот или алкоголик во время войны будет увеличивать опасность преднамеренно». Так вот, Покок, так же, как и Хок, был нормальным и трезвым командующим, который подверг свою эскадру навигационной опасности преднамеренно. Он поставил все на кон и сорвал банк. Дело в том, что логика вещей (а именно течения и юго-восточные ветры) требовала от Покока идти к Гаване с юга, минуя Ямайку, Юкатанский пролив и мыс Сан-Антонио (самая западная точка Кубы), но это грозило потерей внезапности предприятия и заранее давало возможность испанцам подготовиться к обороне. Поэтому был избран северный маршрут — через Большую Багамскую банку — это длинная сеть рифов и скалистых островков, тянущаяся от восточного побережья Флориды до северного побережья Кубы. Был еще один проход — через Большой Багамский пролив шириной в 10 миль, с обоих сторон окаймленный песчаными барами и рифами, но там подстерегали мели, невидимые даже во время отлива в хорошую погоду. Излишне говорить, что штурманы район Багам не знали совершенно, а местных нанять не удалось.

После раздумий Покок принял решение идти именно Старым Багамским проливом, вперед были высланы шлюп «Трент» и фрегат «Ричмонд» (кстати, фрегатом командовал Эльфильстон, перешедший потом на службу России и участвовавший в Первом Архипелажском походе), которые играли роль первопроходцев, постоянно замеряя глубины, сверяя координаты, ставя вехи. Самым опасным из 250-мильного отрезка был переход между островом Ки-Сал и рифами у побережья Кубы (ширина всего 3 мили), который проводился в непосредственной близости от Гаваны, ночью, с потушенными огнями. Причем Покок полагался только на старую испанскую карту (1596 года, которую нашли в закромах елизаветинских архивов), и его надежды оправдались — перед Гаваной англичане появились абсолютно неожиданно, что обеспечило успех всего предприятия. Предприятие Покока совершенно серьезно считается выдающимся достижением в навигации XVIII века.

Против англичан стоял испанский гарнизон в 3850 солдат, 2500 местных милиционеров и 7 линейных кораблей под командованием хефе ди эскуадра Гуттиере де Хевиа. Кроме того, британцам надо было преодолеть эпидемию желтой лихорадки и местные ураганы, которыми так славится Карибское море.

Испанцы, чтобы не дать противнику войти в бухту Матансас, затопили там три своих старых корабля — «Азию», «Европу» и «Нептуно». 11 июня англичане начали осаду главной крепости Гаваны — Эль-Морро.

7 июня 4000 британских военнослужащих высадились в устье реки Бакуранао и в условиях лишь слабого противодействия овладели расположенным там фортом. Когда же британцы таким образом создали береговой плацдарм, стало очевиднее, чем когда бы то ни было прежде, что испанцам следовало бы позаботиться об укреплении высот Ла-Кабана. 10 июня полковник Карлтон с отрядами легкой пехоты захватил эти господствующие позиции. Быстро и решительно британцы приступили к строительству дороги от плацдарма к Ла-Кабана и установке батарей на них для обстрела Эль-Морро.

Осуществив все эти подготовительные мероприятия, командование получило возможность топить вражеские суда в порту и уничтожать объекты в Эль-Морро мортирным огнем с Ла-Кабана. Испанцы, надеясь затянуть кампанию до начала сезона ураганов и болезней, то и дело освежали гарнизон в Эль-Морро, и губернатор выбрал для него стойкого и целеустремленного коменданта — дона Луиса де Веласко. Британцы быстро осознали, что дон Веласко будет удерживать крепость во что бы то ни стало, а потому Эль-Морро нуждался в постоянном и массированном обстреле, если только осаждающие хотели ослабить его обороноспособность и пробить бреши в стенах.

Надо сказать, что испанцы отвечали не хуже, и английские корабли получали существенные повреждения. На протяжении многих дней 24-фунтовки и 32-фунтовки осаждающих вели огонь по стенам крепости, 28-дюймовые и 33-дюймовые мортиры кидали бомбы внутрь. К 17 июля на Эль-Морро от постоянных разрывов и повреждений могло полноценно стрелять только 2 пушки. 22 июля англичане решили заложить бомбу под одним из бастионов, но испанцы помешали этому, сделав вылазку большими силами (1300 штыков) в попытке заклепать вражеские пушки. Атаку отбили, но планы минирования и взрыва она сорвала.

Удалось взорвать стену лишь 25 июля, на штурм пошли 268 пехотинцев и 150 саперов подполковника Джеймса Стюарта. После часовой рукопашной рубки на грани фола испанцы не выдержали — потеряв 130 человек убитыми, 37 ранеными и 326 пленными они отступили, и крепость Эль-Морро пала. Дон Веласко пал в бою смертью храбрых.

Однако губернатор Хуан де Прадо решил продолжить сопротивление несмотря на то, что положение осажденного города резко ухудшилось. Надо понимать, что обе стороны на начало августа были на издыхании, и решила все, пожалуй, помощь, пришедшая к англичанам из Северной Америки — 3188 солдат из Нью-Йорка и Бостона. Эти силы позволили продолжить осадные работы, и к 10 августа 15 мортир и 47 пушек, не считая орудий флота, были готовы начать обстрел фортов Ла-Пунта и Ла-Фуэрса. 11 августа бомбардировка началась, и к концу дня Ла-Пунта сдался. Послав парламентеров, британцы пригрозили, что сотрут с лица земли весь город, и 12 августа была подписана капитуляция. 14 августа английские войска вошли в город.

Англичане потеряли при осаде около 6200 человек, были затоплены и потеряны тяжело поврежденные во время осады корабли — 70-пушечный «Стирлинг Кастл», 80-пушечный «Мальборо» и 70-пушечный «Тэмпл».

Надо сказать, что Карл III не сидел сложа руки. 1 апреля король Испании совместно с Людовиком XV выдвинули ультиматум Португалии — перейти на сторону антибританской коалиции и объявить войну Англии. После отказа португальцев, 30 апреля 1762 года, началось испано-французское вторжение. 22 тысячи солдат под командованием Николаса де Карвахаля, маркиза Сарии, пересекли границу и осадили крепость Миранда, которая пала 9 мая. 12 мая была взята Браганса. 21 мая — Шавеш. 23 мая — Торри-ди-Монкорву. Португальцы, имея всего 7400 штыков, не могли остановить натиск и были на волосок от поражения, которое казалось делом времени. Не имея возможности противостоять агрессорам в открытом бою, португальцы перешли к партизанской войне, нападая на обозы и коммуникации. В результате в захваченных городах испанские гарнизоны внезапно оказались в осаде. Так, в осажденной партизанскими отрядами Брагансе от болезней и голода умерло 4000 солдат — прямой результат диверсионной тактики. В результате испано-французское продвижение резко замедлилось, Бурбоны тратили большое количество сил на карательные операции, и это дало Португалии шанс.

К Порто из 22-тысячной армии дошло только 6000 испанцев, которые так и не смогли форсировать реку Дору и взять город, тогда как англичане перекинули на подмогу своему союзнику экспедиционный корпус в 7200 солдат. Командующим англо-португальскими силами назначили Уильяма Шамбург-Липпе. На выделенный Португалии кредит в 200 тысяч фунтов заново набрали и организовали 25-тысячная армию, которая почти сразу же вступила в бой с новым 42-тысячным испано-французским корпусом под командованием графа Арада. И опять осторожные, но уверенные действия англо-португальской армии плюс партизаны обеспечили уверенную победу Липпе. Агрессоры смогли захватить лишь крепость Алмейда, а далее их продвижение застопорилось, и они застряли в противостоянии с португальскими герильясами.

В сражении на реке Альвито Липпе удалось нанести испанцам поражение, и испанское наступление выдохлось. Если португальская армия, получая снабжение по морю, крепла с каждым днем, то испанские и французские силы, отрезанные от снабжения и атакуемые партизанами, постепенно таяли. Высадившиеся недавно в Лиссабоне английские силы — 20 тысяч штыков — были спешно направлены под Каштелу-Бранку, где нанесли внезапный удар во фланг испанцам и отрезали их от испанской границы, что заставило армию вторжения начать отступление. Одновременно с этим португальский король выступил с иезуитским сообщением — он обещал каждому испанскому солдату, перешедшему на сторону Англии и Португалии, 1600 рейсов, а если этот солдат вступал в португальскую армию — то он получал 3000 реисов. В результате за неделю из испанских войск дезертировало 7000 солдат, львиная доля которых вступила в ряды португальцев. Если учесть, что к тому времени в войсках вторжения было до 12000 больных, станет понятно, насколько «съежился» корпус. К границе Испании вышли 25 тысяч измученных и деморализованных солдат. Вторжение в Португалию с треском провалилось.

Португальцы праздновали победу — Липпе предложили остаться в Португалии и реорганизовать армию. В подарок ему торжественно вручили шесть 32-фунтовых пушек, которые были сделаны… из золота и усыпаны бриллиантами.

12 ноября испанцы еще раз попробовали вторгнуться в пределы Португалии, но были легко отбиты войсками Липпе и остановлены у Бадахоса. Далее все началось по накатанной — атаки партизан, испанское отступление. 22 ноября 1762 года Карл III запросил перемирия. 1 декабря был подписан прелиминарный договор о мире между Испанией и Португалией.

Примерно в это же время в Испанию дошли слухи, что 24 октября 1762 года британский адмирал Корниш захватил Манилу. Что тут можно сказать? «Это фиаско, братан!»

10 февраля 1763 года Семилетняя война закончилась заключением мирного договора в Париже. Согласно кондициям, Франция теряла Канаду, Доминику, Гренаду, Гренадины, Сент-Винсент и Тобаго, а также восточную часть Луизианы. Испания лишалась Флориды, но получала от Франции взамен Луизиану. В пользу Португалии передавался весь эстуарий Рио.

15 февраля 1763 года в Губертсбурге было заключено соглашение между Пруссией, Австрией и Саксонией. Фридрих возвратил Саксонию, но удержал за собой Силезию с Глатцем.

Для России же вероятно самым выгодным и зримым результатом Семилетней войны стало резкое ослабление французского влияния в Польше. Собственно, первый раздел Речи Посполитой — это прямое продолжение политики, заложенной Петром III и результат Семилетней войны. Россия, которая до войны была в известной степени объектом политики, теперь становилась субъектом, со всеми вытекающими. Интересно также отметить, что главными выгодоприобретателями по итогам оказались Англия и Россия, что еще больше укрепило их заинтересованность друг в друге.

Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.