Автор материала — Стивен Ф. Коэн, The Nation. Перевод: Родион Раскольников, «Спутник и Погром»
Я приготовил этот текст для выступления на ежегодном Русско-американском форуме в Вашингтоне 16 июня. Хотя дело и происходило в правительственном здании, при стечении многочисленной публики, это было целиком и полностью частное мероприятие. Чтобы уложиться в отведённое время, мне пришлось сократить текст. Здесь я восстановил все купюры и добавил несколько комментариев. Кроме того, чтобы полнее проиллюстрировать свою позицию, я ссылаюсь на ряд событий, произошедших позднее. Текст, однако, так и остался написанным для публичного выступления; я не стал адаптировать его для печатной статьи.
Мы встречаемся в канун худшего и потенциально самого опасного русско-американского конфликта со времен Карибского кризиса 1962 года. Украинская гражданская война, вызванная незаконной сменой киевского правительства в феврале, превращается в русско-американскую прокси-войну. Ранее немыслимое становится вероятным: настоящая война между НАТО под американским руководством и постсоветской Россией.
Мы, разумеется, уже в состоянии новой Холодной войны, которую эскалация санкций только углубит и институционализирует. Эта война сразу по нескольким причинам опаснее предыдущей советско-американской, едва не погубившей мир. Вот эти причины:
— Эпицентр новой Холодной войны находится не в Берлине, а у самых границ России, на Украине, в регионе, который Москва считает жизненно важным для своей национальной безопасности и даже цивилизации. Это означает, что все многочисленные просчеты, ошибки и провокации, которые мы могли наблюдать десятилетия назад, в этот раз будут ещё опаснее. (Очевидный пример — загадочная история с уничтожением малайзийского «Боинга».)
— Соблазн применить ядерное оружие по назначению гораздо выше. Я имею в виду общеизвестное мнение некоторых военных аналитиков Москвы: в случае прямой угрозы полное превосходство НАТО в обычных вооружениях может заставить Россию обратиться к своему гораздо более обширному ядерному арсеналу. (Непрекращающееся окружение России базами и элементами системы ПРО только увеличивает эту вероятность.)
— Ещё один фактор риска — это отсутствие в новой Холодной войне комплекса негласных правил и взаимных ограничений, выработанного за сорок лет предыдущей, в особенности после Карибского кризиса. Взрывоопасные подозрения, обиды, непонимание и неполная информация — всё это может сделать выработку таких взаимных ограничений ещё труднее. То же можно сказать и о фантастической демонизации лидера России, Владимира Путина, — абсолютно беспрецедентной, по крайней мере с тех пор, как умер Сталин. (Генри Киссинджер отметил, что «демонизация Путина — это не стратегия; это оправдание отсутствия стратегии». Я думаю, всё хуже: это отказ от настоящего анализа и рационального выбора стратегии.)
— И наконец, новая Холодная война может быть более опасной потому, что сегодня не существует полноценной американской оппозиции: ни в правительстве, ни в Конгрессе, ни в крупных СМИ, ни в университетах, ни в аналитических центрах, ни в обществе.
Нам нужно осознать положение, в котором мы оказались. Мы — противники американской политики, которая довела нас до этого кризиса, — немногочисленны, у нас нет влиятельных сторонников, мы неорганизованны. Я достаточно стар, чтобы помнить, что в 1970-х и 1980-х, когда мы продвигали «разрядку», ситуация была совершенно другой. Мы были меньшинством, но мы были заметным меньшинством — у нас были союзники наверху, даже в Конгрессе и в Госдепартаменте. Наши взгляды интересовали крупные газеты, ТВ и радио. У нас даже была собственная лоббистская организация в Вашингтоне, «Американский комитет согласия между Востоком и Западом», в правлении которого были влиятельные CEO, политики, видные ученые и государственные мужи масштаба Джорджа Кеннана.
Сегодня ничего этого нет. У нас нет никакого доступа к администрации Обамы, почти никакого — к Конгрессу, превратившемуся в двухпартийный бастион милитаристской политики, совсем немного — к крупным СМИ. (Кто-нибудь видел наши мнения об украинском кризисе в колонках «New York Times», «Washington Post» или «Wall Street Journal»? Или на MSBC или «Fox Cable News», чьи ангажированные передачи мало чем различаются между собой?) У нас есть доступ к влиятельным альтернативным медиа, но их в Вашингтоне не воспринимают серьёзно. Это первый на моей памяти случай настолько грандиозного провала американского демократического дискурса во время настолько тяжелого кризиса. (Гилберт Доктороу, американский специалист по России и опытный корпоративный управленец, живущий в Бельгии, пытается сейчас создать европейскую версию Комитета Согласия.)
Отведённое мне время я хотел бы потратить на разговор об этой угрожающей ситуации — несомненно, поворотном моменте для международной политики — в трёх своих ипостасях: как участника медийного обсуждения проблемы в том немногом объёме, который всё-таки был позволен; как старого академического специалиста по истории России и русско-американским отношениям; и как информированного наблюдателя, который верит, что из этого ужасного кризиса всё ещё можно найти выход.
* * *
О моём участии в скромной по размерам дискуссии в прессе я буду говорить в более личном тоне, чем обычно. Я с самого начала видел свою роль двоякой. Вспоминая старую американскую поговорку «У каждой истории две стороны», мне хотелось объяснить взгляд на украинский кризис со стороны Москвы, взгляд, почти не освещаемый крупной прессой. (Без незаменимой ежедневной подборки Дэвида Джонсона «Russia List» нерусскоязычным читателям было бы просто негде взять альтернативную точку зрения.) Что, например, имел в виду Путин, говоря «западные политики пытаются загнать нас в угол», «западные политики множество раз лгали нам» и что на Украине «Запад перешел границы»? Во-вторых, я с 1990-х годов утверждал, что российская политика Вашингтона может привести к новой Холодной войне и именно к такому кризису — см. мои статьи в «The Nation» и мои книги — «Провал крестового похода» и «Советские судьбы и упущенные возможности». Мне хотелось применить свой аналитический опыт к сегодняшнему кризису.
В результате я множество раз подвергался нападкам — кстати говоря, в газетах, объявляющих себя либеральными, — как главный американский «апологет» Путина, «полезный идиот», «фигляр», «лучшая подружка» и — новый рекорд незрелых подростковых оскорблений — «шестёрка». Я ждал критики, в конце концов, я двадцать лет проработал комментатором на «CBS News», но не в такой личной и нечистоплотной форме. (В нашей политической культуре что-то переменилось, может быть, дело здесь в Интернете.)
До сих пор я избегал отвечать на эти нападки. Я делаю это сегодня, потому что теперь я уверен, что они направлены сразу на нескольких из присутствующих в этом помещении и на всякого, кто осмеливается критиковать политику Вашингтона в отношении России. (Не пощадили даже Генри Киссинджера и чрезвычайно успешного посла президента Рейгана в Москве Джека Ф. Мэтлока.) Перечитывая эти нападки, я пришёл к следующим выводам:
— Ни один из этих любителей грязного белья не приводит никаких фактических опровержений моей точки зрения. Зато они дают волю аргументам ad hominem, утверждая, что всякий американец, пытающийся понять позицию Москвы, — «апологет Путина» и, таким образом, не может считаться патриотом. Такая посылка оправдывает возможность войны.
— Некоторые из этих журналистов или люди, которые за ними стоят, — старые сторонники двадцати лет американской политики, завершившейся сегодняшним украинским кризисом. Очерняя нас, они пытаются скрыть своё прямое участие в разворачивающейся трагедии и нежелание пересмотреть свой взгляд на неё. Нежелание признавать свои ошибки обрекает нас на худший из возможных исходов.
— В равной степени важно, что эти неомаккартисты пытаются заглушить демократическую дискуссию, стигматизируя нас и закрывая нам таким образом доступ к передачам и колонкам в крупных СМИ и к влиятельным политикам. В значительной степени им это удаётся.
Будем откровенны. Это означает, что именно мы, а не порочащие нас господа слева и справа — истинные американские демократы и настоящие патриоты национальной безопасности США. Мы не пытаемся подвергнуть остракизму или заставить замолчать сторонников новой Холодной войны, наоборот — мы хотим вызвать их на публичный диалог. И именно мы, а не они понимаем, каких катастрофических последствий для национальной и международной безопасности может стоить Америке эта политика. Цена и опасности новой Холодной войны лягут тяжелым бременем на наших детей и внуков. Помимо всего прочего, эта бесшабашная политика, в сочетании с неустанной демонизацией Путина, уже стоила Вашингтону жизненно важного партнёра в ключевых областях национальной безопасности: от Ирана, Сирии и Афганистана до контроля за распространением ядерного оружия и борьбы с международным терроризмом.
Мне следовало бы добавить, что мы тоже виноваты в одностороннем характере или даже полном отсутствии дискуссии. Как я уже сказал, мы неорганизованны. Обычно мы не спешим защищать друг друга на публике, хотя я и хотел бы поблагодарить Джеймса Кардена, Гилберта Доктороу и Роберта Легволда за то, что они встали на мою защиту. Мы боимся говорить откровенно. (Не следует, например, бояться случаев, когда наши аргументы совпадают с тем, что говорит Москва: это самоцензура.)
Более того, многие из тех, кто разделяет наши опасения — опять же, в Конгрессе, в прессе, в университетах и аналитических центрах, — не выступают совсем. Какой бы ни была первопричина — боязнь стигматизации, страх за карьеру и положение, — они молчат. Но в нашей демократии, где инакомыслие стоит сравнительно недорого, просто молчать уже само по себе непатриотично. (Лично я, как американец, в последние дни ощущаю моральную обязанность говорить, по мере того как проамериканский режим в Киеве устраивает всё новые бессмысленные разрушения, усугубляет гуманитарную катастрофу и, вполне возможно, совершает военные преступления против своих собственных граждан.)
Подчеркну: мы должны освободить от этой обязанности молодых людей, которым есть, что терять. Всем, кто спрашивает моего совета, я говорю одно и то же: «даже декоративное наказание за поддержку России может плохо сказаться на вашей карьере. На этом этапе жизни ваш первый долг — перед семьёй, и, следовательно, карьера важнее. Время воевать ещё не пришло».
Наконец, наша борьба за более дальновидную американскую стратегию навела меня на ещё одну мысль. Большинство из нас учили, что умеренность в мыслях и высказываниях — лучший принцип в любой ситуации. Но в случае с настолько тяжелым кризисом, как нынешний, умеренность ради умеренности не имеет смысла. Умеренность превращается в конформизм, а конформизм — в потакание.
Я помню, как то же самое обсуждали в совсем другой обстановке: советские диссиденты, с которыми я общался, живя в Москве в 1970-х и 1980-х. Те немногие из наших сторонников, которым эта история известна (включая Эдуарда Лозанского, бывшего советского диссидента, рейгановского республиканца и организатора сегодняшней встречи), недавно окрестили нас «американскими диссидентами». Аналогия не совсем верная: у моих советских друзей было куда меньше возможностей для сопротивления, а последствия им грозили куда более тяжёлые.
Но в этой аналогии есть урок. Советские диссиденты протестовали против закоснелой догматической ортодоксии и некритического отношения к принятию стратегических решений, за что советские власти и пресса обвиняли их в ереси. С 1990-х годов, с началом президентства Клинтона, всё более идиотские представления о постсоветской России и американская политическая корректность слились в одну двухпартийную ортодоксию. Естественным, историческим ответом на ортодоксию всегда была ересь. Давайте станем патриотическими еретиками, забыв про опасности, в надежде, что в наши ряды, как это часто бывало в истории, вольются и другие.
* * *
Теперь я обращаюсь к этой ортодоксии как историк. Покойный сенатор Дэниэл Патрик Мойнихэн однажды сказал: «Каждый имеет право на своё личное мнение, но не на свои личные факты». Новая ортодоксия Холодной войны почти целиком держится на заблуждениях. Пять из этих заблуждений сегодня особенно важны:
— Заблуждение номер 1: С момента падения Советского Союза в 1991 году Вашингтон обращался с посткоммунистической Россией великодушно, как с полезным другом и партнёром, не жалея усилий для того, чтобы Россия стала процветающим демократическим участником западной системы международной безопасности. Россия отвергла этот американский альтруизм из нежелания или по своей неспособности, особенно при Путине.
Факт: С начала 1990-х, с приходом Клинтона, каждый американский президент и Конгресс обращались с постсоветской Россией как с потерпевшим поражение противником, у которого во внутренней и внешней политике не было никаких полноценных прав. Этот триумфалистский подход, убеждение, что «победителю достаётся всё», в первую очередь отразился на экспансии НАТО в традиционно ключевые для русской национальной безопасности зоны. Экспансию сопровождали сначала неравноправные договоры, а затем и расширение системы ПРО, и она, по сути, выключала Россию из традиционной системы европейской безопасности. С самого начала конечными целями были Украина и, в меньшей степени, Грузия. В 2004 влиятельный колумнист «Washington Post» формулировал это так: «Запад хочет начать дело, начатое падением Берлинской стены, и двинуться дальше на восток… Главная награда — Украина».
— Заблуждение номер 2: На свете есть страна под названием «Украина» и есть «украинский народ», который мечтает бежать от столетий русского влияния на Запад.
Факт: Как известно любому осведомлённому человеку, Украина с незапамятных времён раздроблена по этническому, языковому, религиозному, культурному, экономическому и политическому признаку — особенно сильна рознь между востоком и западом Украины, но это не единственный конфликт. Когда начался кризис 2013 года, на Украине было государство, но не было ни нации, ни народа. Некоторые из этих противоречий после 1991 года усугубило влияние коррумпированных элит, но большинство сложилось века назад.
— Заблуждение номер 3: В ноябре 2013 года Европейский союз при поддержке Вашингтона предложил украинскому президенту Виктору Януковичу благотворительную ассоциацию с процветающей демократической Европой. Янукович был готов подписать соглашение, но Путин угрозами и подкупом заставил его отказаться. Так начался Майдан в Киеве, остальное было только следствием.
Факт: Предложение ЕС было опасной провокацией, которая заставила демократически избранного президента глубоко расколотой страны выбирать между Россией и Западом. Такой же провокацией был отказ ЕС от контрпредложения Путина, совместного русско-европейско-американского плана спасения Украины от финансового коллапса. Само по себе предложение ЕС было экономически нереализуемо. Оно требовало от украинского правительства жесточайших мер экономии и грубого разрыва старых экономических связей с Россией, не предлагая взамен почти никакой финансовой помощи. Да и «благотворительным» это предложение трудно назвать, потому что оно включало протоколы, по которым Украина должна была подчиниться «военной и оборонительной политике» Европы, что означало НАТО, только без вступления в союз. Короче говоря, кризис вызвала не предполагаемая «агрессия» Путина, а своего рода бархатное наступление Брюсселя и Вашингтона, попытка присоединить Украину к Западу и (мелкий шрифт в контракте) к НАТО.
— Заблуждение номер 4: Гражданская война на Украине случилась из-за излишне агрессивной реакции Путина на мирные протесты Майдана против решения Януковича.
Факт: В феврале 2014 протест Майдана, попавшего под сильное влияние ультранационалистических и даже полуфашистских сил, радикализовался и стал насильственным. Европейские министры иностранных дел, надеясь на мирное разрешение конфликта, договорились о компромиссе между парламентскими представителями Майдана и Януковичем. Это предложение оставляло его президентом коалиции, правительства всеобщего примирения, до новых выборов в декабре 2014 года. Спустя несколько часов уличные бойцы сорвали соглашение. Европа и Вашингтон не стали защищать свою дипломатическую инициативу. Янукович бежал в Россию. Новое правительство сформировали партии меньшинства, в основном представлявшие Западную Украину, среди них — «Свобода», одиозное ультранационалистическое движение, однажды уже обвинённое Европарламентом в несовместимости с европейскими ценностями. Была отменена действующая конституция. Вашингтон и Брюссель открыто одобрили переворот и с тех пор поддерживали его участников. Всё остальное, от аннексии Крыма Россией до роста восстания на Юго-Востоке, гражданской войны и «антитеррористической операции» Киева, было вызвано к жизни февральским переворотом. Действия Путина были в основном ответными.
— Заблуждение номер 5: Единственный путь выхода из кризиса — заставить Путина прекратить «агрессию» и заставить его отозвать своих агентов, действующих на юго-востоке Украины.
Факт: Глубинная причина кризиса — внутренняя раздробленность самой Украины, а не действия Путина. С мая основным фактором эскалации кризиса стала «антитеррористическая» военная операция Киева против своих собственных граждан, сейчас главным образом в городах Донбасса Донецке и Луганске. Путин, вне всякого сомнения, влияет на донбасскую «самооборону» и помогает ей. Учитывая давление, которому он подвергается в Москве, он скорее всего продолжит делать это и даже больше, но он не контролирует ополченцев. Если наступление Киева прекратится, Путин скорее всего сможет убедить повстанцев пойти на переговоры. Но заставить Киев остановиться может только правительство Обамы и оно до сих пор этого не сделало.
Короче говоря, к этому судьбоносному русско-американскому конфликту вели все двадцать лет американской политики в отношении России. Путин, разумеется, внёс свою долю, но все его действия за 14 лет у власти были в основном ответными, в чём его неоднократно обвиняли московские ястребы.
* * *
В истории, как и в политике, всегда есть альтернативы. Можно представить себе по крайней мере три исхода украинского кризиса:
— Гражданская война растет и ширится, втягивая Россию и, возможно НАТО. Это худший исход: что-то вроде последних дней перед Карибским кризисом.
— Сегодняшнее разделение Украины из де-факто превращается в де-юре и принимает форму двух украинских государств, одного в союзе с Западом, другого в союзе с Россией, сосуществующих между Холодной войной и холодным миром. Это потребует добровольных переговоров между представителями всех украинских регионов, включая лидеров восставшего Юго-Востока, скорее всего под наблюдением Вашингтона, Москвы и Европейского союза — вариант, который Путин и его министр иностранных дел Сергей Лавров предлагают уже несколько месяцев.
Тем временем человеческая трагедия Украины ширится. По словам представителей ООН, уже сейчас (на начало августа) тысячи невинных людей убиты и ранены и почти миллион находятся в положении беженцев. Это ненужная трагедия, потому что все рационально мыслящие люди на всех сторонах конфликта представляют себе общую канву мирных переговоров:
— Украина должна стать федерацией или децентрализоваться достаточно, чтобы её разнообразные регионы могли сами выбирать свою собственную власть, жить в соответствии со своей местной культурой и иметь голос в вопросах налогообложения и бюджета. Так устроено множество федеративных государств, от Канады до Германии. Такие поправки в конституции потребуют общенационального референдума или созыва конституционного собрания, а затем парламентских и президентских выборов. (Скороспелые майские выборы были ошибкой, они, по сути, лишили четверть страны своего кандидата и реального голоса.)
— Украина должна занимать нейтральную позицию по отношению к любому военному союзу, включая НАТО. (Как и остальные бывшие советские республики, которые сейчас обхаживает НАТО.)
— Украина должна управляться таким образом, который позволил бы ей сохранить экономические связи и с Россией, и с Западом. В противном случае она никогда не будет политически независимой или экономически процветающей.
— Если эти принципы будут приняты, их соблюдение, как и территориальную целостность современной Украины, должны гарантировать Россия и Запад, возможно, при участии Совета Безопасности ООН.
Но такие переговоры невозможны, пока продолжается военное наступление Киева на восточную Украину. Россия, Германия и Франция неоднократно требовали прекращения огня, но «антитеррористическую операцию» могут закончить только те, кто её начал, — Киев и Вашингтон.
К несчастью, в Вашингтоне нет способных на это лидеров. Президент Обама с началом украинского кризиса просто испарился как политик. Госсекретарь Керри сейчас больше похож на генерала, чем на главного дипломата страны. Сенат готовит новые военные законопроекты. Медийный истеблишмент опирается на пропаганду Киева и со щенячьим восторгом поддерживает любую политику украинцев. В отличие от разрушений в Газе, американское телевидение редко показывает разрушенные Донецк, Луганск и прочие украинские города, таким образом не вызывая у публики ни беспокойства, ни вопросов.
А мы, патриотические еретики, остаёмся в одиночестве, один на один с клеветой. Самая оптимистическая перспектива, которую я могу вам предложить, состоит в следующем: позитивные исторические изменения часто начинались как ересь. Обращаясь к личному опыту Михаила Горбачёва, когда-то сказавшего это о своей борьбе за перемены с ещё более закоснелой ортодоксальной советской номенклатурой: «Всё новое в философии начинается как ересь, всё новое в политике начинается как мнение меньшинства».
Оригинал статьи на сайте The Nation
