Ранее: часть пятая
В 1742 году премьер-министр Роберт Уолпол, критикуемый со всех сторон, ушел в отставку. Место государственного секретаря (министра иностранных дел) занял Джон Картерет, граф Гранвиль, единственным достоинством которого были хорошие отношения с Георгом II. Король уважал Картерета за отличное знание немецкого языка. Граф был один из немногих, с кем Георг мог отвести душу. Уединившись, они частенько auf Deutsch gaplaudert (мило болтали по-немецки). Новый госсекретарь вел откровенно проганноверскую политику: Британия заключила соглашения с Австрией и Пруссией, в 1743 году он сопровождал Георга I на континент и даже участвовал вместе с королем в битве у Деттингена. Однако Картерет совершенно игнорировал интересы купцов Сити. Они не понимали, почему Англия должна залезать в сухопутную войну в Европе, когда для этого есть Австрия и Пруссия. За английские субсидии эти союзники вполне могут отвлечь сухопутные силы французов и испанцев в Старом Свете.
Именно из-за разногласия с парламентом в ноябре 1744 года Картерет покинул кресло министра иностранных дел. Его сменил Томас Пэллэм-Холлс, герцог Ньюкасл. Премьер-министром и Первым Лордом-Казначеем стал его брат — достопочтенный Генри Пэллэм, лорд Вилмингтон.
Изначально в правительство планировал пролезть лидер партии патриотов (Patriot Whigs) Уильям Питт. Благополучие семьи Питтов началось с деда, Томаса Питта, который то ли выторговал, то ли просто украл здоровенный алмаз в 426 карат у индийского торговца Джамшуда. Если верить Питту — он заплатил за алмаз 48 тысяч пагод (или 20400 фунтов стерлингов), а в Европу его переправил со своим сыном Робертом, спрятав алмаз в каблуке башмака парня. Далее над алмазом поработал огранщик Харрис, и в 1717 году Питт продал уже ограненный бриллиант в 141 карат Филиппу Орлеанскому, регенту Франции, за баснословную сумму в 135 тысяч фунтов стерлингов (в ценах 2015 года — 18 520 000 фунтов стерлингов или 25 085 350 долларов США). Эти деньги дали возможность семейству Питтов начать политическую карьеру.
В 1733 году Уильям Питт вошел в партию патриотов, которую поддерживал наследник престола Фредерик, принц Уэльский. Критикуя политику Уолполла и Ньюкасла, Питт и взлетел наверх, как один из руководителей оппозиции. Правительственный же кризис в 1744-м, вопреки ожиданиям Уильяма, не привел его к власти — оказалось, что король Георг II воспринимал критику кабинета как критику собственно короля, поэтому Питту дали от ворот поворот.
В том же 1744 году умерла вдовствующая герцогиня Мальборо, известная нам по серии о Петре Великом Сара Дженнингс-Черчилль. Она оставила Уильяму по завещанию 10 тысяч фунтов стерлингов как «признание его благородной деятельности, которую он вел для поддержки законов и устоев Англии, чтобы предотвратить гибель страны». Герцогиню можно понять, ведь Питт сильно поспособствовал удалению из политики Уолпола, заклятого врага Черчиллей-Мальборо.
Правительственный кризис совпал с военным — только чудо спасло Англию во время первой попытки высадки Младшего Претендента в 1744-м, с очень большим трудом подавили восстание якобитов в 1745-м. После этих событий интересы австрийцев были резко забыты, правительство начало наращивать и улучшать военно-морские силы в ущерб сухопутным.
В 1744 году Первым Лордом Адмиралтейства стал Джон Рассел, четвертый герцог Бедфорд, сменивший Дэниэла Финча, лорда Уинчелси, которому к тому времени уже стукнуло 55 лет. Тогда же первым помощником Бедфорда назначили только что вернувшегося из кругосветного путешествия Джорджа Энсона.
В 1746-м король под давлением нового кабинета сменил-таки гнев на милость, и Уильям Питт был назначен вице-казначеем Ирландии, начав свой путь на вершину политического Олимпа Англии. В мае того же года его повысили до Лорда-Казначея, что дало ему право заседать в Тайном Совете. Тогда же Питт, решив разобраться с делами в казначействе, обнаружил, что по «старой доброй корпоративной традиции» королевские казначеи из года в год при выдаче кредитов или выплатах на нужды государства закладывали самим себе откат, который колебался от 7 до 10% от суммы. Также они честно присваивали себе 12% от всех поступивших в Англию иностранных инвестиций и займов. Естественно, Питт сразу же отменил эту практику, сообщив, что «будет жить на одну зарплату». В деньгах благодаря деду и папеньке он не особо нуждался, а образ правдоруба и борца с коррупцией ему бы пригодился.
В 1751 году в возрасте 44 лет неожиданно умер принц Фредерик. Смерть наступила из-за прорыва фурункула в лёгком, причиной чего историки считают сильный удар мячом в область груди во время игры в крикет или теннис, хотя это и невозможно доказать. Смерть принца нанесла сильнейший удар по оппозиции, чье влияние начало быстро падать.
Ну а весной 1754 года в Англии состоялись всеобщие выборы, которые прогремели на всю страну грандиозными подтасовками, коррупцией и нечестной конкуренцией. Впрочем, как и все выборы в Англии в XVIII веке.
Британские выборы 1754 г. Стандартной практикой помимо денежного подкупа избирателей была и организация попоек, чтобы выпившие выборщики голосовали «как надо»
Началось все с того, что 6 марта 1754 года умер Генри Пэллэм, лорд Вилмингтон, которого сменил на посту «главы центральной избирательной комиссии» лорд Дапплин. Он обнаружил в бумагах Пэллэма масштабнейшие махинации. Так, в округе Оксфордшир, где выдвигалось по два представителя от вигов (правительственной партии) и тори (оппозиции), было подкуплено в пользу вигов 4000 избирателей. Там же соперник герцога Ньюкасла был снят с выборной гонки и так далее. В 35 избирательных округах 65 кандидатов были либо прямыми ставленниками правительства, либо их клиентелой. Всего же из 516 депутатов парламента 70 занимали значимые посты в администрации, еще 140 были под непосредственным контролем правящей партии, так как их избрание напрямую финансировалось из Казначейства.
Всего в Великобритании насчитывалось 230 избирательных округов (203 в Англии, 12 в Уэльсе и 15 в Шотландии), голосовать могли совершеннолетние люди, имеющие от 600 фунтов стерлингов в год земельного дохода (либо от 300 фунтов годового дохода в городах). Таким образом, избирать имели право примерно 200–350 тысяч из примерно 11 миллионов человек.
Самым лучшим способом попасть в парламент было заполучить «карманное» или «гнилое» местечко. «Карманными» назывались маленькие округа, где вся или большая часть земель и селений принадлежала одному и тому же человеку. Соответственно, все, кто жил на этих землях, голосовали так, как скажет владелец — за самого владельца, за его «представителя» или за того, кто заплатил владельцу за депутатское место. Если же избиратель проявлял строптивость, то его дом мог быть сожжен или взорван, а сам он лишался таким образом ценза и права голоса. Технология простая, но эффективная.
Один из самых хрестоматийных примеров — герцог Ньюкасл владел помимо прочих местечком Ньюарк. Когда его «представитель», «избранный» от Ньюарка, подал свой голос не так, как было желательно герцогу, Ньюкасл заставил депутата отказаться от своего места. Но вот незадача — на новых выборах откуда ни возьмись явился какой-то предприимчивый делец, который купил значительную долю голосов. Герцог был в ярости — он предписал согнать с земли всех избирателей, которые голосовали против его кандидата.
При этом многие владельцы «карманных» местечек и не интересовались политикой — они просто продавали голоса своего округа любому желающему и при этом даже делились прибылью с населением. Так, лорд Маунт Эджкомб взимал по 2 тысячи фунтов стерлингов с двух кандидатов от своего местечка. Часть суммы он тут же раздавал избирателям, другую — вносил в муниципальную казну, а львиную долю клал себе в карман. Бизнес был очень выгодным и приносил лорду стабильный доход.
В среднем сумма взятки лицу, определяющему голосование в определенном округе, на выборах 1754 года колебалась от 800 до 2000 фунтов стерлингов. Так, Чарльз Уитворт получил от правительства 1000 фунтов на подкуп избирателей в Майнхэде, такую же сумму выделили герцогу Аргайлу, чтобы он организовал выборы в округах шотландского Лоулэнда «как надо». Уже упомянутый герцог Ньюкасл (он же — глава правительства) получил «как кандидат» 1700 фунтов. При этом 1500 фунтов он потратили на подкуп Джона Фуллера, который изначально выдвигался в округе Льюис, принадлежащем Ньюкаслу. Фуллер взятку взял, и выдвигался теперь как «независимый кандидат» уже по округу Трегони. Примеров можно привести массу.
Официально правительство потратило на выборы 1754 года 25 тысяч фунтов стерлингов (4,65 миллиона долларов в деньгах 2015 года), однако это сумма далеко не полная, поскольку были выплаты и из кассы Секретной Службы, и от разных меценатов, и иностранные деньги. И совершенно неудивительно, что правительственная партия (виги) взяла на выборах 368 голосов, тори — 105 голосов, а патриоты-виги — всего 42 голоса. Таким образом, правительство получило в парламенте господствующее большинство и возможность проводить любые законы.
Что касается Питта — он успел «переобуться в полете», сменив партию патриотов на партию вигов, и тем самым остался в правительстве. Однако политика герцога Ньюкасла, направленная на примирение с Францией и войну с Людовиком «чужими руками» (с помощью субсидий), вызывала у Питта резкое отторжение. Война-то в колониях уже началась.
Еще в марте 1754 года губернатор Вирджинии Роберт Динвидди приказал подполковнику (по другим сведениям — майору) Джорджу Вашингтону отправиться во главе отряда солдат в Огайо и начать строительство форта в развилке рек Огайо и Аллегени. Ко времени выступления отряд Вашингтона насчитывал 186 человек (в дороге к ним также присоединились солдаты расквартированного в Винчестере полка). Ещё раньше в Огайо выступил авангард британских колониальных войск во главе с капитаном Уильямом Трентом. 17 февраля Трент с отрядом в 40 ополченцев прибыл к месту слияния рек Огайо и Аллегени, где начал строительство укреплений. Вскоре их встретил крупный французский отряд в 800 солдат, появившийся здесь для тех же самых целей — строительства форта, но уже французского. Французские офицеры предложили колонистам выбор: погибнуть в недостроенном форте или повернуть обратно. Трент с ополченцами сочли за благо покинуть укрепления и повернули назад, встретив по дороге главные силы под руководством Вашингтона. Французы тем временем закончили работы, начатые англичанами, выстроив сильный форт Дюкен.
Получив новости от Трента о неудаче, Вашингтон решил не возвращаться, а построить новый форт в 37 километрах от слияния рек Огайо и Аллегени, и ждать дальнейших указаний. 23 мая 1754 года французское командование решило вытеснить англичан с их территории, послав отряд численностью 50 человек во главе с офицером Жозефом Кулоном де Жумонвилем против войск Вашингтона. После получения известия о наступлении французов Вашингтон приказал войскам окопаться и приготовиться к атаке.
27 мая Вашингтон получил известие от вождя союзного индейского племени о местоположении французского лагеря. На следующий день, утром, Вашингтон во главе отряда в 40 человек атаковал лагерь. Французы заметили противника и забили тревогу. Бой длился всего около 15 минут. Английские ополченцы и союзные индейцы быстро разбили французский отряд, потеряв всего 1 человека убитым и 2 ранеными. Потери французов составили 10–12 человек, среди раненых оказался командующий Жумонвиль (вскоре убитый индейцами), в плен попал 21 солдат. Вашингтон вскоре вернулся с отрядом обратно и начал строительство форта Нессесити.
Инцидент этот получил название Жумонвильского и наделал много шума. Британское правительство приняло решение послать из метрополии в Новый Свет трёхтысячный экспедиционный корпус во главе с генералом Эдвардом Брэддоком. Задачей этих войск был захват форта Дюкен и других укреплений в долине реки Огайо. Генерал Брэддок отказался от поддержки воинов союзных индейских племён, рассчитывая лишь на собственные регулярные части. В походе в качестве адъютанта Брэддока принял участие Джордж Вашингтон. Армия англичан выступила от форта Камберленд и двигалась по лесной тропе. Дорога, по которой шли британские войска, была очень узкой и не могла вместить массы артиллерии и обоза. В походе Брэддок разделил свои войска на две части: сам командующий возглавил авангард, в то время как остальная часть отряда с обозом и артиллерией двигалась позади. Передовая колонна английских войск (1300 человек) 9 июля переправилась через реку Мононгахелу и находилась приблизительно в 10 километрах от форта Дюкен.
В это же время французское командование форта Дюкен приняло решение устроить засаду англичанам на подступах к форту, в лесу. С этой целью навстречу англичанам был послан отряд из 800 человек (в основном индейцев) во главе с капитаном де Бюжо. Французы и индейцы прибыли на место слишком поздно и не успели организовать засаду. По приближении англичан франко-индейский отряд напал на британский авангард во главе с Томасом Гейджем. Заметив противника, британские солдаты открыли огонь и убили командующего отрядом капитана де Бюжо. Индейцы, не заметив гибели командира, продолжали сражаться, в то время как около ста французов бежали обратно к форту. Несмотря на это капитан Дюма возглавил оставшихся французских солдат и продолжил сражение. Попав под жестокий огонь, Гейдж потерял много солдат и начал отходить. На узкой дороге его отступающий отряд столкнулся с главными силами Брэддока, спешившими к месту завязавшегося боя. Несмотря на то, что британские войска значительно превосходили по численности своего противника, их солдаты не были приспособлены к ведению боевых действий в лесах и во множестве гибли под огнём союзных войск. Французы и индейцы вскоре обошли английский отряд и ударили во фланг и тыл противника. Англичане быстро расстроили свои ряды и утратили всякую дисциплину.
Брэддок, желая восстановить порядок, на коне объезжал своих солдат, призывая восстановить строй и стойко сражаться с противником. Это не помогло: боевой порядок в лесу был неэффективен, англичане представляли собой великолепную мишень для противника. Британцы сражались вплоть до смертельного ранения своего командующего, генерала Брэддока, а затем начали отступать. Отступление вскоре переросло в паническое бегство, и лишь приказы Джорджа Вашингтона, сумевшего организовать арьергард и ввести его в бой, спасли англичан от полного окружения и гибели. В этом сражении англичане потеряли свыше 500 человек, в то время как потери французов и индейцев составили всего около 30 человек.
Зимой 1755–1756 годов обе воюющие стороны находились в тупиковом положении. Французы обосновались в форте Карильон на северном берегу озера, британцы в форте Уильям-Генри на южном берегу.
Французы также попросили помощи от метрополии. Правительство Людовика XV решило перекинуть в Канаду подкрепления. 3 мая 1755 года из Бреста в Квебек вышли 11 французских линейных кораблей, оборудованных «эн флюйт» (с 22–24 легкими орудиями вместо штатных 54-60-64-70) и 3600 солдатами на борту. В качестве сопровождения выделили 3 линкора и 2 фрегата со штатным вооружением. Общее командование осуществлял контр-адмирал (по-французски — шеф д’эскадр) Дюбуа де Ла Мотт. Англичане послали на перехват эскадры вице-адмирала Эдварда Хока (21 корабль и 3 фрегата, этот британский отряд крейсировал в Бискайском заливе) и вице-адмирала Эдварда Боскауэна (19 кораблей и 13 мелких судов с задачей блокировать побережье Канады). Кроме того, лорды Адмиралтейства приказали командующим отрядами захватить как можно больше торговых судов французов, чтобы лишить французский флот матросов, и как следствие — мобилизационного ресурса. Учитывая, что официально война между странами не была объявлена, в директиве было употреблено слово «арестовать» (arrest) корабли, суда и их экипажи.
6 июня 1755 года в устье реки Св. Лаврентия французы были разбросаны штормом, при этом 4 линкора де Ла Мотта отнесло к крейсировавшим неподалеку англичанам. Боскауэн поднял сигнал общей погони, но быстрой развязке помешал неожиданно спустившийся туман. 8-го небо прояснилось, и были обнаружены 3 французских корабля. Англичане быстро нагоняли маленький отряд французов, в полдень 60-пушечный «Дюнкирк» кэптена Хоу уже был за кормой 64-пушечного французского «Альсид». Сблизившись, Хоу в рупор окликнул капитана Окуара де Блинкура, предложив ему сдаться. Француз, не понимая еще всей ситуации (ведь корабли были в плавании больше месяца), прокричал: «Мы сейчас в состоянии войны или мира?» В ответ Хоу прокричал: «В мире, в мире!», и тотчас же «Дюнкирк» дал залп по «Альсид» левым бортом. Французы ответили частым огнем, вскоре с правого борта французского корабля зашел 74-пушечный ветеран «Торбэй» и поставил противника в два огня. Тем не менее «Альсид» отбивался 6 часов, то вырываясь вперед, то отставая, и поднял белый флаг лишь тогда, когда его потери только убитыми достигли 80 матросов и 4 офицеров.
Меж тем английские 58-пушечный «Дифайнс» и 64-пушечный «Фуге» нагнали номинально 64-пушечный (имел только 22 легких орудия) «Лис» и методично начали расстреливать с пистолетной дистанции. Бой, несмотря на колоссальную разницу в силах, оказался очень жестоким — он шел 4 часа. На корабле были захвачены в плен 330 французских солдат (8 рот из полков Королевы и Лангедока) и 7600 фунтов стерлингов звонкой монетой. Потери французов — 85 человек убитыми, 70 ранеными.
За последним французским кораблем — 70-пушечным (реально — 22 орудия) «Дофин Руаяль» — погнался 70-пушечный «Нортумберленд» лорда Колвина, однако француз (самый лучший ходок флота) смог скрыться в тумане.
Бой Боскауэна 8 июня 1755 г.
11 ноября 1755 года у Бреста тремя английскими линкорами был захвачен «Эсперанс», имевший 24 орудия вместо 70. Адмирал Хок со своим соединением захватил в Бискайском заливе около 300 торговых судов, на которых было около 3000 французских моряков. Эти действия были расценены Францией как casus belli.
Правительство Людовика XV изначально не реагировало на захваты французских кораблей и судов, пытаясь сохранить мир. Английские же корабли в этот момент врывались во французские порты, безнаказанно захватывая и грабя торговые суда. Поскольку кабинет Людовика XV понимал, что Лондон просто пытается выиграть время и готовит новые удары, 13 января 1756 года выдвинуло ультиматум Уайт-Холлу, требуя освободить 3000 французских моряков, оказавшихся в английском плену без объявления войны. Питт цинично заявил, что целью захвата 300 торговых судов Франции было уменьшение числа ее моряков для военного флота.
Естественно, в этих событиях «политика умиротворения» Пэллэма-Ньюкасла воспринималась откровенным анахронизмом. В результате острейшего конфликта Питт в ноябре 1755 года был отстранен от должности Лорда-Казначея. Казалось, что карьера его закончена. Питту помог снова взлететь наверх английский провал у острова Менорки. Про это сражение ходит много слухов и домыслов, особенно ими отметилась отечественная литература, так что стоит остановиться на нем подробно.
Как это сражение изображает советская наука, покорно шедшая в рамках изложения битвы у Альфреда-Тайера Мэхэна? Наши историки утверждают, что Бинг сделал выводы из суда над Мэтьюсом, который при Тулоне сломал линию и был осужден. Он так поступать не планировал. Поэтому, как пишет Мэхэн, Бинг, сближаясь под острым курсовым углом и видя, что авангард его получает существенные повреждения, не рискнул разрушать линию и ретировался из боя. Из слов Мэхэна, и вслед за ним — и наших историков, получается, что Бинг был формалистом и трусом. А что же произошло на самом деле? Давайте начнем с самого начала.
Итак, в качестве ответной меры на захваты кораблей французы решили захватить остров Менорку (Балеарский архипелаг), расположенный в Средиземном море между Францией и Испанией. Это отдавало бы в руки французов все западное Средиземноморье и могло склонить Испанию вступить в войну на стороне Франции. В свою очередь, англичане прознали о планах атаки Менорки, но не воспринимали их всерьез, полагая, что противник пытается отвлечь их силы от метрополии. Вследствие этого на Менорке британцы держали маленький гарнизон (штатно 4000 штыков, но в реальности — меньше) и не планировали в ближайшее время его усилить.
Англичане по опыту предыдущей войны боялись очередной попытки десанта на Острова, поэтому уже в январе 1756 года вице-адмирал Осборн с 14 линкорами начал блокаду французского Бреста, в феврале его сменил вице-адмирал Хок, его эскадра была увеличена до 19 линкоров; в апреле блокадную эскадру возглавил вице-адмирал Боскауэн, сменивший заболевшего Хока, у последнего было уже 24 линкора.
Меж тем французы никакой высадки в Англии в 1756 году не планировали. Да, они пошли на хитрость — во французских портовых городах Нормандии в течение года постепенно собирались войска, в сентябре их количество дошло до 93 батальонов и 22 эскадронов, которые как бы готовились к посадке на транспорты, но сами-то транспорты собраны не были. При этом арсеналы и склады в Бресте были пусты, и Королевский Совет настаивал только на обороне на северном направлении.
В Провансе же в полной тайне французам удалось сосредоточить 25 батальонов под командованием маршала Ришелье. Для соблюдения секретности в планы атаки Менорки было посвящено только четыре человека (король Людовик XV, маршалы Бель-Иль и Ришелье, лейтенант-генерал Флота Леванта Ла Галиссоньер), войска были рассредоточены от Порт-Вандра до Антиба, даже высшие офицеры до посадки на суда совершенно не представляли целей экспедиции.
В начале апреля на 176 транспортов и 4 военных корабля было погружено 12000 человек с артиллерией, провиантом, боеприпасами. Эскорт, которым командовал Роллан-Мишель Баррэн, граф Ла Галиссоньер, составлял 12 кораблей и 5 фрегатов. 10 апреля огромный караван вышел на рейд Тулона. На флагманском 80-пушечном «Фудроян» разместился штаб Ришелье, а также прусский принц Фредерик Вюртембергский со свитой (последнему разрешил принять участие в деле прусский король Фридрих II, который в начале войны был еще союзником Франции). Высадились 18 апреля на западе острова, в проливе между Меноркой и Майоркой. Стоит отметить, что выбор места делался наудачу, ведь у французов даже не оказалось подробных карт острова. Но тем не менее десант прошел удачно — уже 20 апреля все 12 тыс. штыков были выгружены. 22 апреля эскадра Ла Галиссоньера вошла в гавань Порт-Магона с намерением бомбардировать крепость и город. Английский губернатор Порт-Магона Блейкни растерялся — со своим гарнизоном в 3000 штыков он просто не имел шансов против армии Ришелье и флота Галиссоньера. В результате французская эскадра даже не была обстреляна, а весь гарнизон в панике укрылся в цитадели — сильном форте Сан-Фелипе.
У французов также было не все гладко — оказалось, что они совершенно не знали об укреплениях Порт-Магона, ведь смогли достать только одну полуистлевшую карту города образца 1703 года, то есть о силе бастионов города они могли судить только по данным полувековой давности! Увидев укрепления воочию, поняли, что без тяжелой артиллерии не обойтись, и с 24-го числа начали ее выгрузку. Маршал Ришелье был настроен пессимистически — грунт острова был каменистый, что сильно затрудняло земляные работы, обычные при осаде крепостей. Между тем в ночь на 21-е в гавань Порт-Магона вошли 5 британских кораблей Джорджа Эджкамба, которые во время недавнего крейсерства захватили 10 французских торговых судов и провели их в порт. Наутро, увидев армаду неприятельских кораблей, Эджкамб, несмотря на мольбы Блейкни, на всех парусах двинулся к выходу из бухты. К его счастью, французы не стали преследовать противника.
Таким образом, Людовик XV на первом этапе полностью переиграл англичан, ударив большими силами там, где никто не ожидал. Косвенным доказательством вышесказанного служит то обстоятельство, что на 1 февраля 1756 года из штатного состава гарнизона Порт-Магона (4 полка) в наличии было всего 2860 человек, в отпуске находились 35 офицеров, в том числе губернатор и полковники всех четырех полков! Часть из них вообще проводила отпуск в Англии, и лишь 3 февраля для этих офицеров был подготовлен приказ — вернуться к месту службы.
И вот тут на сцене появляется Бинг. Джон Бинг не был формалистом. Более того — он не был трусом, но для этого задания стоило выбрать другого человека. Эскадру Бинга (о ней чуть ниже) отослали в Средиземное море еще в марте, до высадки французов на Менорке, и это была миссия с неясными условиями и целями (как мы помним, англичане не верили, что на Менорке произойдет высадка войск). Так вот, Бинг для такого типа заданий не подходил совершенно. Он был склонен к преувеличению трудностей, придумывал страхи, увеличивал многократно и питался ими. Нет, Бинг обладал личной храбростью, но есть такой тип людей, которые на пустом месте придумывают сложности, и потом заражают этим состоянием всех окружающих. Как говорил в схожей ситуации Наполеон: «Рисуя себе картины возможных последствий, он советовался со своими страхами».
В том регионе, куда отправили Бинга, более всего были важны решительность и инициатива, которые у Бинга как раз отсутствовали. В качестве иллюстрации характера адмирала — во время войны за Австрийское наследство Бинг служил под началом адмирала Медли в Леванте. После провала австрийского вторжения в Прованс он с эскадрой должен был препятствовать высадке французов на Леринских островах (около Канн), поскольку там еще оставались австрийские войска. В своей первой же депеше Бинг сообщал: «Боюсь, вскоре французы захватят эти острова. Я ничего не смогу сделать». Десять дней он просто ничего не делал, а потом отослал в Адмиралтейство вторую депешу: «Французы могут подойти к островам в любое время и занять их без помех по причинам, о которых я уже ранее сообщал вам». Потом Бинг отошел к Менорке, оставив около Лерин только малые суда, а французы, воспользовавшись непогодой, высадились на островах и взяли их штурмом. То есть вместо того, чтобы активно противодействовать противнику, Бинг просто устранился от решения проблемы и с самого начала не верил в свои силы. На три четверти Бинг проиграл борьбу за Лерины прежде всего у себя в голове.
Однако вернемся в 1756 год. В конце марта адмиралу Джону Бингу было приказано быть готовым к выходу с 10 кораблями к Гибралтару, где к нему должны были присоединиться еще 3 линкора (в том числе два 50-пушечных). Инструкции, данные адмиралу: наблюдать за тулонской эскадрой Ла Галиссоньера, при этом лорды Адмиралтейства полагали, что у французов в Тулоне не более 6–8 линкоров. На заседании Адмиралтейства Лорд-Адмирал Джордж Энсон заявил — с 13 кораблями Бинг будет безусловным господином западного Средиземноморья, французы не смогут вывести в море более 11 боевых единиц.
Надо сказать, что это была фатальная ошибка — французы имели в Тулоне 17 исправных линейных кораблей, о чем Энсон должен был прекрасно знать: в начале года в Тулоне побывали нейтральные голландцы, которые опубликовали в печати подробные сведения о состоянии тулонской эскадры. Таким образом, состав французского Флота Леванта и его сила составляли «секрет Полишинеля». Энсон крупно ошибся, а потом эта ошибка наложится и на характер самого Бинга.
При этом когда (после высадки на Менорке) ошибка вскрылась, англичане имели все возможности усилить Бинга: у Хока было 22–24 линкора против всего 7 французских кораблей в Бресте. Адмирал Осборн с 13 кораблями крейсировал в Бискайском заливе, 45 фрегатов (sic!) вообще курсировали в районе Западных Подходов и Ирландского моря. На Спитхедском рейде стояли на рейде боеготовые 90-пушечный «Принс», 80-пушечный «Принс Джордж», 74-пушечные «Инвинсибл», «Торбэй», 64-пушечные «Монмут», «Ярмут», «Эссекс», «Нассау», «Принс Фредерик», 60-пушечные «Ноттингем», «Принцесс Аугуста», и «Энсон». В гавани вооружались 90-пушечные «Ройял Энн», «Дюк», 80-пушечный «Барфлер», 64-пушечные «Свитшур», «Бедфорд», «Элизабет», 50-пушечные «Бристоль», «Колчестер», 40-пушечный фрегат «Ромли», 20-пушечные «Грэйхаунд», «Гибралтар», «Найнтигаль» и «Юникорн».
Такая орава кораблей была совершенно избыточна, и уж точно без особых проблем Бингу можно было послать на подмогу не менее 7 линейных кораблей и 10–12 фрегатов, однако этого сделано не было. Усиль Адмиралтейство Бинга — возможно, и самого сражения при Менорке не состоялось бы, однако это все равно не могло спасти Порт-Магон — французская армия со всеми припасами уже была высажена, а войск Роял Неви взять ниоткуда не мог.
3 мая 1756 года Бинг прибыл со своими 13 кораблями в Гибралтар. 18-го там появился коммодор Эджкамб, который сообщил, что на Менорке высадился десант примерно в 14 тысяч штыков, поддержанный сильной французской эскадрой. Таким образом, оказалось, что Бинг имеет перед собой превосходящие силы противника. Может быть, адмирал и справился бы со своими страхами и сомнениями, но как на зло рядом оказался второй человек подобного же склада — 80-летний ветеран войны за Испанское наследство губернатор Гибралтара Фок (Fowke). Он срочно собрал консилиум и заявил, что Порт-Магон уже потерян и французы несомненно придут к Гибралтару, поэтому два полка морпехов и фузилеров, которые он должен был погрузить на эскадру Бинга, решено было оставить в Гибралтаре.
8 мая 13 кораблей, 4 фрегата и 1 шлюп вышли из Гибралтара и взяли курс на Менорку. Целью экспедиции, которую видели перед собой Бинг и Фок, была не помощь гарнизону Порт-Магона (для его усиления взяли аж целых 100 солдат, не считая офицеров гарнизона Порт-Магона, проводивших отпуск в Гибралтаре), а дать бой французской эскадре Галиссоньера и отогнать ее от английской военно-морской базы.
У острова Бинг появился 17 мая, когда уже вовсю шли обстрелы форта Сан-Фелипе.
Бинг пошел на сближение с французами, но наступил штиль. В 11 утра 19 мая на море спустилась плотная дымка. Сближаться, не видя противника, было бы безумием. Атаку опять отложили. К Менорке были высланы три фрегата, чтобы найти место высадки для армейских офицеров. Наконец, утром 20-го, захватив одну тартану с солдатами, шедшую от Ришелье к Галиссоньеру (адмирал просил маршала прислать ему 600 солдат), Бинг повернул на другой галс и пошел на норд-вест, к Порт-Магону. Дул неустойчивый зюйд-вест, когда в 12 милях к юго-востоку был вторично обнаружен французский флот.
Бинг повернул на противника и выстроил кильватерную колонну. К 11.00 линия была идеальной, расстояние между мателотами согласно «Боевым Инструкциям» держалась ровно полкабельтова.
И далее начались «случайности», которые полностью деморализовали Бинга. Выстраивая линию, Бинг надеялся, что французы будут идти тем же курсом, что и шли, и в результате он рассечет их колонну где-то посредине. Но Галлисоньер не был идиотом, и чуть отвернул, а в 12.30 еще и ветер сменился. В результате Бинг проскочил французскую линию, был вынужден развернуться и снова начать сближение. На этот раз сближение происходило под острым углом — 5 румбов (56 градусов), и головные корабли Тэмпла Веста, повернув практически перпендикулярно противнику, начали атаку головных линкоров французов.
Таким образом, бой начался, пусть и не так, как планировал Бинг. Постепенно, терпя продольный огонь и неся потери, англичане спускались на линию французов, однако шедший шестым «Интрепид» потерял фор-стеньгу, его развернуло, и он оказался на пути следующих кораблей. Седьмой в линии 64-пушечный «Ривендж» почему-то во время движения решил обойти с наветренной стороны шедший перед «Интрепид» (тогда как согласно «Инструкциям для похода и боя» должен был занять место выбывшего из линии корабля и просто спускаться на противника), но ветер был слабый, лобовой, он потерял управление парусами и остановился. После этого «Ривендж» (без какого-либо приказа) просигналил на «Интрепид», чтобы тот прекратил огонь, так как он собирался взять его на буксир. Эти два корабля в итоге создали «пробку» на пути следования шедших за ними кораблей — следующие два корабля английской линии — «Принсесс Луиза» и «Трайдент» — по инструкциям были обязаны, как и «Ривендж» спускаться на противника. Вместо этого их капитаны также попытались обойти «Интрепид» и «Ривендж» с подветренной стороны, тоже грубо нарушив «Боевые инструкции», которые в такой ситуации четко трактовали единственный возможный вариант действий — продолжить спускаться на врага и занимать место выбывших кораблей.
Эти корабли, по сути, не дали остальным кораблям центра и арьергарда сблизиться с противником. Тем временем в сутолоке и дыму подходил флагманский 90-пушечный «Рамиллиес», уже находившийся на расстоянии дальнего пушечного выстрела от противника. Флагман открыл огонь, но на пятом залпе командир одного из порт-магонского полков лорд Берти крикнул Бингу: «Прекратите огонь! Это „Трайдент“! Я узнал его по красному корпусу!». Огонь был немедленно прекращен. «Рамилиес», вклинившийся между кораблями, оказался в «коробочке»: перед ним стоял «Интрепид», слева — «Ривендж», справа — «Принсесс Луиза» и «Трайдент». Бингу пришлось, как заправскому инспектору ГАИ, растаскивать «пробку». Но к тому времени, как это удалось, французы уже миновали английскую линию, изрядно потрепав авангард Веста и ушли к своим портам.
Вот, собственно говоря, что произошло в сражении при Менорке. Как тут можно увидеть попытки сохранить линию и атаковать исключительно из наветренной позиции — непонятно. Основные ошибки до самого сражения — недостаточный наряд сил у Бинга, и это ошибка в первую очередь Адмиралтейства. Также непонятно решение дать сражение французскому флоту, тогда как, наверное, главной задачей эскадры должно было быть оказание помощи осажденной Менорке. В самом бою Бинг действовал шаблонно, не пытаясь предсказать действий французов, а во время сближения его капитаны нарушили «Боевые инструкции», в результате чего оставили британский авангард один на один с французами.
Сражение у Менорки. Схема сближения
Далее Бинг созвал совет морских и армейских офицеров, который единогласно пришел к следующему решению:
1) Новая атака французского флота ничего не даст для облегчения положения Порт-Магона.
2) Если бы французского флота вообще не было, один флот без помощи армии снять осаду не сможет.
3) Если с эскадрой Бинга что-либо случится, Гибралтар может оказаться в опасности.
4) Атака, учитывая нынешнее состояние флота, создает опасность для Гибралтара.
5) Самое лучшее — вернуться в Гибралтар.
28–30 июня состоялась сдача гарнизона цитадели Сан Фелипе. 8 июля французские войска были посажены на корабли и 16 июля флот и армия Ришелье вернулись в Тулон.
По итогам боя в Англии состоялся суд над Бингом. Капитаны, выгораживая себя, утверждали, что Бинг не стал сближаться с французами не из-за «пробки», а по собственной инициативе. Командир «Каллодена» договорился аж до того, что если бы они атаковали французов, то «захватили бы все их корабли до одного» (!). В результате Бингу приписали нарушение статьи 12-й «Боевых инструкций», в которой сказано: «Достоин смерти тот командир, который… не предпримет все от него зависящее, чтобы взять или уничтожить каждое судно, с которым он должен был сражаться и помогать и облегчать положение каждому судну Его Величества, которое будет в этом нуждаться». Опять-таки, судьи пояснили, что это относилось не к самому бою, а к неоказанию помощи гарнизону Менорки.
Согласно этой статье, наказанием была смерть без альтернативы, однако суд единодушно полагал рекомендовать адмирала в качестве «объекта, достойного королевского милосердия». Но если бы Бинг остался жив, он мог бы заговорить, и в том числе указать на ошибки Адмиралтейства и Энсона. Поэтому приговор быстренько утвердили, и 14 марта 1757 года Джон Бинг был расстрелян на шканцах линейного корабля «Монарк».
Что касается Уильяма Питта. После неудачи у Менорки возник правительственный кризис, и в результате он стал секретарем Южного Департамента, фактически получив полную власть в правительстве, оттерев и подчинив своей воле премьер-министра.
Семилетней войне и отношениям между Россией и Англией мы посвятим всю следующую часть. Пока же, поговорив о перипетиях британской политики в предвоенные годы, сделаем обзор России в период 1748–1756 годов.
Надо сказать, что Россию за стол переговоров о мире в Аахене просто не пустили. Великий канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин снабдил инструкциями уже готового выехать на мирный конгресс русского посла в Голландии графа Головкина, но зря. Попытка австрийского дипломата Кауница-Ритберга замолвить за Россию словечко была жестко пресечена французами и пруссаками.
В 1742 году, как мы помним, с Англией был заключен первый в истории России оборонительный договор, в 1746-м подтвержден подобный же договор с Австрией. Но получилось так, что русских просто использовали, чтобы вывести из войны Пруссию и тем самым изолировать Францию. Получилась парадоксальная ситуация, которую отмечала в своих работах французская исследовательница Франсина-Доминик Лиштенан: «Россия была участницей альянса, одновременно и желанной, и нежеланной», то есть все хотели воспользоваться ее силой, но не хотели делить с ней выгоды.
В 1748 году произошел разрыв дипломатических отношений с Францией, в 1750-м — с Пруссией. Таким образом, Россия встала на сторону англо-австрийского союза. При этом главную скрипку в этом альянсе играли как раз Англия и Австрия, России была уготована роль второстепенной державы, наподобие Нидерландов или Португалии.
Весной 1748 года умер шведский король Фредерик I. Сменивший его принц Адольф Фридрих Голштейн-Готторпский был прямым ставленником Пруссии и Франции. Уже в декабре 1748 года императрица Елизавета приказала подготовить для вторжения в Финляндию 23-тысячный корпус, который потом был увеличен до 30 тысяч штыков. Естественно, обратились за помощью к нашим «западным партнерам». Однако и Англия, и Австрия просто отказались влезать в конфликт, потому что не имели там никаких своих интересов и только что закончили тяжелую войну. Герцог Ньюкасл прямо писал послу в России Джону Кармайклу: «Вы сообщите канцлеру Бестужеву и (если будет необходимо) Ее Императорскому Величеству лично, что Его Величество король Английский думает, что он не был бы ее другом, если бы, при настоящих условиях, не отговорил Ее Императорское Величество и императрицу — королеву Венгерскую от принятия каких-либо мер, которые могли бы нарушить мир на севере».
Надо сказать, что Бестужев мало того что поставил Россию в подчиненное относительно других стран положение, так еще и не чувствовал изменения политической конъюнктуры. Алексей Петрович провозгласил, что в политике строит «систему Петра Великого», которая заключалась в следующем: строить союз надо с теми странами, с которыми у России совпадают долгосрочные интересы. Такими канцлеру виделись Морские Державы (Англия и Голландия), а также Австрия и Саксония. Противниками Бестужев видел Францию и Швецию, а также «врага потаенного» — Пруссию.
Те, кто читал наш цикл о Петр Великом, наверное, удивленно пожмут плечами — где тут видно наследие и влияние Петра? Петр выбирал дружбу прежде всего с теми, с кем было выгодно, союз с кем возвеличивал роль прежде всего России. Например, в альянсе с Данией, Саксонией и Мекленбургом роль России была решающей. Соответственно, все эти страны, обладая меньшими силами, нежели Россия, шли в фарватере петровской политики, еще и усиливая ее своим присутствием. С Англией, как мы помним, у Петра отношения строились на взаимной выгоде. Он различал собственно политику Англии и английских коммерсантов. Первой он противодействовал, вторым — покровительствовал.
Таким образом, Бестужев лишил политику России самого главного — гибкости в принятии решений.
Меж тем австрийская императрица Мария-Терезия также была очень недовольна соглашениями в Аахене — ее государство потеряло Силезию и территории в Италии, а англичане, по сути, предали своего союзника и кулуарно вели переговоры с французами аж с 1746 года. Британский посол, подошедший с поздравлениями по поводу мира к Марии-Терезии, был жестко отчитан ею: «Мы надеемся вернуть своё, хотя бы для этого пришло начать новую войну». И уже в 1750 году Австрия начала осторожное сближение с Францией, что отмечал, к примеру, прусский посол во Франции Ле Шамбрье. Он писал Фридриху о том, что французы хотят жить «в добром согласии» с Австрией, а австрийский посол в Париже «предупредительно учтив и льстиво обходителен».
В 1749 году в Петербург прибыл новый британский посол — полковник Мельхиор Гай Диккенс, переведенный из Стокгольма. На новом посту Гай Диккенс 30 октября 1750 года объявил о присоединении Англии к союзному австро-русскому трактату от 1746 года, но без присоединения к секретным статьям:
«И Его Британское Величество объявляет, что разуметься не будет, якобы он какое либо участие имел в тех обязательствах, которые постановлены быть могли таковыми сепаратными или секретными артикулами, довольно притом однако, разумея, что сия декларация ни в чем, никакого предосуждения не причинить силе акта преступления реченного Его Британского Величества в помянутому оборонительному трактату, который акт сего числа подписан».
Отношение англичан к России в этот период было чисто потребительское. Они вели переговоры о субсидиях на содержание русской армии, которая должна быть направлена на помощь Англии в случае нападения Пруссии на Ганновер, вотчину британских королей. При этом русские интересы и желания англичане рассматривать просто отказывались. Это были своего рода отношения клиента и проститутки, причем Россия пребывала в роли последней. Англия из раза в раз просто хотела воспользоваться услугами России, честно за это заплатить и расстаться до следующего раза.
Одной рукой заключая англо-русский договор о помощи Ганноверу, другой рукой Англия вела с Пруссией переговоры о союзе против Франции. Естественно, что при таких условиях ни на какой Ганновер Фридрих нападать бы не стал. Вообще «идеей фикс» того периода для Англии была защита Ганновера, королевского домена, ради чего они заключали договоры и с гессенцами, и с пруссаками, и с австрийцами.
Переговоры с Елизаветой затягивались, поэтому в 1755 году в Россию прибыл новый посол — Чарльз Ханбери Уильямс. Он не нашел ничего лучше, чем привести из Дрездена «ослепительного поляка» Станислава Понятовского и подсунуть его в постель великой княгине Екатерине Алексеевне.
Что хотел Уильямс, наверное, так и останется загадкой. Часть историков считает, что он хотел через Понятовского побудить Екатерину к очередному дворцовому перевороту. Другие исследователи говорят о том, что Уильямс пытался использовать Екатерину в качестве источника информации о политике русского правительства. Идея была в том, что наследник престола, царевич Петр, входит в состав императорского Совета, а сама Екатерина переписывается и с Бестужевым, и с Апраксиным. На мой же субъективный взгляд данное действие показывает только одно — Уильямс вообще ничего не понимал во внутренних делах России и как в ней ведутся дела.
У нас в России до сих пор высокопоставленные лица делятся на две категории: тех, кто реально принимают решения, и тех, кто просто присутствует на высоких заседаниях с титулами и званиями, но ни за что не отвечает и ничего не решает. В ситуации 1755 года к первой категории относился только Бестужев, но он и так сотрудничал с английским послом. Остальные же, в том числе и наследник, были из второй категории, место свое в Совете и армии просто просиживали, исполняя решения других людей. Естественно, великая княгиня была не в курсе решений ни Бестужева, ни Кабинета императрицы. Она ничего не знала ни о передвижении войск, но о местах их дислокации, и т. д.
Часто в заслугу Уильямсу ставят подписание русско-английской конвенции 19 сентября 1755 года, согласно которой Россия обязывалась содержать вспомогательный корпус из 55 тысяч человек, за что Англия выплачивала 500 тысяч фунтов стерлингов в год. Также Россия обязывалась содержать 40–50 галер с экипажем и по первому требованию английского короля двинуть в Пруссию корпус в 30 тысяч человек. Кроме того, для содержания войск на границе Англия ежегодно должна была выплачивать еще 100 тысяч фунтов стерлингов. Ратифицировала императрица соглашение 1 февраля 1756 года, но ратификация конвенции произошла из-за записки Бестужева, который торопил Елизавету и считал, что
«усилившиеся неприятели, не имея ничего тогда опасаться, будут только о том пещись, что Россию буде не в старые пределы привести, то, по меньшей мере инфлюенцию ее из генеральных выключить, к чему и великое уже начало сделано будет, сколь скоро токмо часто помянутая заключенная конвенция уничтоженною объявится, ибо сколь скоро английская ратификации подобно как бы вексель с протестом туда назад придут, то сие для короля и нации бесчестие так велико, что коль ни драгоценна им дружба Ея Императорского Величества, однако ж оная много холодности и корреспонденции остановка претерпит».
Проблема была в том (и это тоже, кстати, ошибка Бестужева), что большое количество противников подобной «субсидиарной политики» было не только в России, но и в самой Англии. Причем одним из них был Уильям Питт, стремительно, как мы знаем, набиравший вес в британской правительственной структуре. Питт считал, что надо оставить Европу в покое, а все силы и финансы пустить на военно-морской флот и войну в колониях. Еще летом 1755 года он писал: «Морская война наряду с боевыми действиями в Америке обойдется нам в 6 миллионов фунтов в год, отказ же от субсидий даст нам дополнительно 2 миллиона фунтов, которые мы можем пустить как на увеличение флота, так и на увеличение воинских контингентов в колониях». Грубо говоря, Питт предлагал пожертвовать Ганновером и перенести войну в колонии, поскольку это отвечало интересам лондонского Сити. Войдя в правительство в 1756-м, он «благородно согласился» на субсидии гессенцам, нанятым для защиты «чести Его Величества и домена короля», но и только.
В России же противники субсидиарной политики сгруппировались вокруг вице-канцлера Воронцова и фаворита императрицы Ивана Шувалова. Тут же появилась фигура французского посланника Маккензи Дугласа и его попутчика — кавалера де Еона де Бомона, о котором все наверняка знают по роману Валентина Пикуля «Пером и шпагой».
Эти переговоры совпали с ударом грома — 16 января 1756 года между Англией и Пруссией был подписан Вестминстерский договор, о котором в России узнали 3 февраля. Согласно этому договору Пруссия и Англия обязывались объединить силы с тем, чтобы не допустить вторжения любой иностранной державы в германские государства (читай — в Ганновер, но Пруссия могла трактовать это заявление гораздо шире).
В результате 14 марта 1756 года русско-английская конвенция была денонсирована, так как «заключенный недавно в Лондоне между королями Английским и Прусским трактат в том разрушает прямой вид заключенной здесь с Англией конвенции». Начал формироваться новый союз, в который входили Австрия, Франция и Россия, где последняя уже меняла роль наемника на роль полноправного партнера, чьи интересы будут учитываться.
И тут самое время поговорить о том, почему же Пруссия была объявлена главным врагом России (и зачем Россия вступила в войну). Причин на самом деле масса, но все они не тянут даже на разрыв дипломатических отношений, не то что на причину войны.
Попробуем перечислить хотя бы некоторые из них.
1) Пруссия имела захватнические планы относительно Австрии и Саксонии, которые были нашими союзниками.
Да, это так. Но напрямую жизненных интересов России это не касалось. В любом случае между Пруссией и Россией лежала Польша, которая служила буфером, причем Речь Посполитая была больше в сфере русского влияния, чем прусского. Могла ли эта ситуация измениться? Могла, но в очень отдаленной перспективе.
2) Фридрих II имел неосторожность написать скабрезные стишки в адрес Елизаветы.
Эта причина явно не может служить поводом к войне. Это несерьезно.
3) При дворе Елизаветы была очень сильна партия «пруссофилов», которые хотели поддержать в войне не Австрию, а Пруссию.
Опять-таки, совершенно непонятно, зачем вместо разгрома внутренней партии начинать войну.
Продолжать можно долго. На мой взгляд, лишь одна причина является адекватной и логичной. Россия ухватилась за возможность повысить свой имперский статус, чтобы сильнее влиять на европейскую политику. В конце 1740-х наша страна воспринималась в роли эдакого здоровенного курфюршества Гессенского, которое сдает солдат внаем и воюет за тех, кто больше заплатит. Выходя из субсидиарного договора с Англией, Россия демонстрировала, что у нее есть собственная политика и собственные интересы, которые она будет всеми силами отстаивать. Поэтому война с Пруссией больше была предлогом. Главным был запрос на равноправное партнерство в международных отношениях. Роль «младшего брата» и «наемника по вызову» Россию более не устраивала.
Далее: часть седьмая
